[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2008 ХЕШВАН 5769 - 11(199)
ВЫЖИТЬ С ВОЛКАМИ
Миша Дефонсека
Несколько месяцев назад литературный мир шокировала скандальная новость: проживающая в Массачусетсе бельгийка Миша Дефонсека под давлением историков и журналистов призналась, что выдумала от начала до конца душераздирающую историю, легшую в основу ее квазимемуарного бестселлера (оригинальное название – «Миша: Воспоминания о годах Холокоста»), впервые изданного в 1997 году. Рассказ о четырехлетней еврейской девочке, идущей в поисках своих погибших от рук нацистов родителей через всю Европу и «удочеренной» по дороге волчьей стаей, был переведен на 18 языков и экранизирован (кстати, именно фильм дал начало традиции переводить «Мишу» как «Выжить с волками»). История без преувеличения потрясала. И вдруг оказалось, что автор не еврейка, а баптистка, и в описанное время вовсе не блуждала по Европе, а посещала школу в одном из бельгийских городков. Общественность громко негодовала, одураченная издательница подала на писательницу в суд – разбирательство продолжается до сих пор. Впрочем, Дефонсека, настоящее имя которой, как выяснилось, Моник де Вель, вину свою признала лишь частично. Извинившись перед всеми, кто почувствовал себя обманутым, она пояснила, что ее родители – участники Сопротивления – действительно были казнены оккупантами, а потому она с детства ощущала себя еврейкой. И если правде фактов она и не следовала, то против психологической достоверности ни в чем не погрешила… Вся эта история заставляет лишний раз задуматься как о зыбкости границ между беллетристикой и нон-фикшн, так и о том, насколько травматичным оказалось событие Холокоста для современного нам европейского сознания.
Книга «Выжить с волками» готовится к печати в издательстве «Рипол классик» в переводе Е. Колядиной. «Лехаим» публикует фрагмент шестой главы – эпизод встречи девочки с волчицей Мамой Ритой.
Я услышала рычание совсем близко и увидела, что большая «собака» идет за мной. Ее присутствие утешило меня. Она останется со мной, не бросит, и я смогу спать рядом с ней. Я так долго была одна, что иногда по ночам, думая о маме, держала себя за ухо, чтобы заснуть, но меня больше не окружало уютное облако ее ароматных волос, в которое я так любила зарываться носом. На ферме собачья шерсть почти так же успокаивала меня. Я сохранила эту любовь к меху животных. Сейчас я знаю, что он приносил мне временное облегчение, как будто я снова прикасаюсь к маминым волосам. А тогда я всего лишь хотела, чтобы эта «собака» осталась со мной, чтобы она стала моей и была рядом. Я чувствовала себя такой несчастной. И она действительно двигалась параллельно со мной, на небольшом расстоянии, пробираясь через густой кустарник. Иногда «собака» пропадала из виду, но я продолжала слышать ее. Должно быть, она учуяла запах моего мешка.
Наступил вечер, я выбрала дерево с широким стволом, чтобы аккуратно прислонить к нему спину. Я была уже достаточно далеко от того ужасного человека и не могла идти дальше. Рядом с собой я положила маленькие кусочки еды (немного сыра, немного сала) и закрыла глаза. Должно быть, я задремала, потому что не заметила, как животное приблизилось, но, когда я открыла глаза, еды уже не было.
Эта «собака» на самом деле так же одинока, как и я, поэтому мы сможем жить вместе. Я поискала ее взглядом – она была довольно далеко, я видела ее не полностью: она опять наблюдала за мной, стоя на худых лапах и слегка опустив голову. На следующий день она по-прежнему была рядом, и на следующий – тоже. Я шла, напрягая больную спину, медленно двигалась вперед, чтобы больше не чувствовать режущую боль в пояснице. И «собака» шла рядом со мной.
Сначала я поняла, что это не самец. Потом она начала выть, и я стала сомневаться в том, что это животное – собака. Дедушкины собаки время от времени выли, задирая морду к небу, но это было совсем не то. Это животное выло долго и по-другому. Я поняла, что это волк.
Папа приносил мне маленькие книжки про животных, а мама показывала картинки, на которых были собаки, зайцы, лошади, бараны, львы, змеи, слоны и, конечно, волки. К счастью, мама никогда не внушала мне страх перед этими животными. Она ограничивалась тем, что читала мне надписи, которые сопровождали картинки, никак не комментируя то, что было на них нарисовано. Волк живет в лесу, лев – в джунглях, орел летает по небу… и так далее. В моих воспоминаниях они никому не причиняли зла, поэтому не были опасны. Я воспринимала этого волка как собаку, которая была взрослее меня, и не считала его злым зверем. Никто не рассказывал мне сказку о Красной Шапочке или что-то подобное. Напротив, я словно играла с окружающими животными. Они могли быть только друзьями, спутниками в дороге. Некоторые позволяли мне приблизиться, другие нет, и я по-своему понимала их поведение. Они, как и я, боялись людей.
В моей голове был рай животных, и мне всегда было шесть лет, там время останавливалось. Даже сегодня я убеждена, что поведение зверя зависит от того, как с ним обращается человек. Если он агрессивен или испуган, то животное будет реагировать соответствующим образом. Если он спокоен и дружелюбен, то он может наладить контакт. Связь между мной и волчицей установилась через два-три дня. Я пыталась привлечь ее, подвывая, будто разговаривала на ее языке. Она медленно приближалась, чтобы потом осторожно идти рядом со мной. Я всегда спала, свернувшись калачиком, потому что только так могла облегчить боль в спине. В последний раз волчица была рядом так долго, что я не могла в это поверить, я говорила себе: «Должно быть, это потерявшееся животное, люди причинили ему зло, как и мне». В конце концов она улеглась рядом, прижавшись к моей спине. Тепло, которое я вскоре почувствовала, было очень приятным – оно сделало меня счастливой. Мне было хорошо, и я старалась не шевелиться.
Так как это была самка, я назвала ее Мамой Ритой, как дедушкину собаку. Она шла за мной легко и неслышно на своих худых лапах, а я разговаривала с ней тихим, спокойным голосом. Приручить животное имело для меня только одно значение: я хотела, чтобы она осталась со мной, чтобы я больше не была одна. Теперь, когда по ночам она согревала мою спину, спать было так хорошо. Если я двигалась на четвереньках, она тыкала меня мордой, и я катилась по земле. Волчица облизывала меня, я стала ее малышом, между нами установились отношения мать–дитя, вместо дружеских, на которые я изначально рассчитывала. Для меня так было даже лучше. Когда ей не нравилось то, что я делаю, она показывала зубы. Например, мне захотелось обнять ее за шею, а она подняла губы и обнажила клыки, я убрала руки – и она успокоилась. Я быстро усвоила урок, несмотря на то что это приводило меня в замешательство. Как только ей не нравилось что-то в моем отношении к ней или в поведении, она с рычанием бросалась на меня и швыряла на землю. Я всегда немного пугалась, когда она прижимала меня к земле, но то был страх наказания, как у ребенка, которого собирается отшлепать взрослый. Хотя меня никогда прежде не наказывали. Все происходило очень быстро: она толкала меня, роняла на землю, ставила лапы по бокам и смотрела на меня сверху вниз. Я инстинктивно падала на спину и тихонько скулила, как щенок, чтобы объяснить ей: «Я ничего не делаю, я больше не двигаюсь!..» И на этом все заканчивалось. Я не всегда понимала, что именно делаю не так, но ее присутствие, ее душистый серый мех утешали меня: я снова чувствовала, будто засыпаю, укрытая мамиными волосами.
Боль в спине поутихла, но однажды Мама Рита что-то услышала и скрылась в кустах. Так как я не двигалась с места, она подскочила ко мне, схватила за верх одежды и довольно долго грубо тащила по лесу. Мимо мелькали ветки и кусты, они хлестали меня по спине, которая снова заболела. Я даже не подозревала, что волчица была настолько сильной. Пробежав еще немного, она отпустила меня, но продолжала присматривать. Я задыхалась, на этот раз от смеси боли и счастья. Она защитила меня, я не знаю от чего, потому что только она это слышала. Я на самом деле была ее малышом, она приняла меня.
Она могла сильно ранить меня, когда хватала за шею, если бы мои лохмотья не защищали тело от ее клыков. Она могла покусать меня, но мне это даже в голову не приходило.
Я должна была воровать еду, но так боялась потерять Маму Риту, что никуда не отходила. У меня больше ничего не было, я снова жевала листья, грызла все, что находила, в то время как сама волчица пропадала на охоте. И я решила поступать так же, потому что делать было нечего. На этот раз я так осторожно подбиралась к человеческому жилью, что провела возле него часть дня и ночи. Когда я вернулась на место, которое мы с волчицей считали своим, Мамы Риты там не было. Я завыла, чтобы она услышала меня, и она почти сразу откликнулась издалека. Я ждала со своей жалкой пищей, а потом съела все сама, потому что очень хотела есть. Я решила, что она добывает еду сама, а я сама. Но однажды она принесла зайца или кролика (не знаю, кто болтался в ее пасти) и положила передо мной. Я была поражена: «Ты принесла мне поесть?»
Добыча была почти полностью съедена, там остались только небольшие кусочки мяса. Я соскребла что могла – немного. Но это было счастье: она принесла мне еду, я глодала кости у нее под носом, как животное, а она внимательно наблюдала за мной, и я говорила:
– Я очень рада, спасибо. Ты меня накормила. Ты моя мама, да? Конечно, ты моя мама… Мама Рита…
Как приятно было говорить это слово «мама», это животное было благословением, подарком неба, который сделали мне родители. Я была такой невинной, действовала инстинктивно и непонятно как обходила опасности. Если бы я испугалась волчицы, если бы убежала, завидев ее, то и она повела бы себя по-другому. И уж точно не пошла бы за мной. Это была молодая одинокая волчица, возможно изгнанная из стаи – классическое поведение волков, как я узнала позже, заинтересовавшись ими. Теперь она должна была создавать свою семью. Я была наивной и совсем не думала, что однажды появится самец, который ей приглянется!
Убедившись со временем, что она без труда меня выследит и найдет, я снова начала двигаться вперед. Иногда волчица не возвращалась, ночь или две я проводила без нее, без меха, в который можно уткнуться носом. Ее отлучки становились все длиннее и длиннее, и однажды я решила, что она ушла навсегда. И все равно продолжала ждать ее, тревожилась и звала каждый раз, когда возвращалась из походов. Теперь поблизости были дома, где я могла воровать яйца. Я брала ровно столько, чтобы не умереть с голоду, потому что нигде не находила такого изобилия, как на той польской ферме, где я попалась. Помню, что я чаще всего питалась останками животных и корешками. Это время отмечено для меня присутствием и отсутствием Мамы Риты. Я долгое время оставалась на одном месте, чтобы быть рядом с ней, несмотря на то что близость людей была ощутимой. Когда моя волчица возвращалась из своих походов и я могла ночью прижаться к ней, у меня голова кружилась от счастья. Я нашла того, кто заменил мне маму, она была всем для меня.
А однажды она появилась вместе с большим волком черной масти. Увидев меня, он немедленно показал зубы… Этот самец, в отличие от Мамы Риты, не стал присматриваться, он сразу бросился на меня, угрожающе выставив клыки. И тут-то… я думала, что все кончено. Я рефлекторно упала на спину, как делала с волчицей. Я ждала, что меня загрызут и утащат в лес, но Мама Рита заворчала и встала между волком и мной. Большой черный волк заколебался, он все еще хотел броситься на меня, и я сказала себе: «Черт возьми, если бы мама за меня не вступилась, он бы меня разорвал». В моей памяти эта сцена осталась одновременно невероятной и величественной. Мама Рита стала нежно ворчать на самца и сантиметр за сантиметром вынуждала его отступать. Ворчание, опущенная книзу морда – волчица делала шаг вперед, а волк пятился назад.
Я не осмеливалась пошевелиться, я ждала, что же они решат насчет меня, но постепенно убеждалась, что Мама Рита выиграла. В конце концов она облизала меня, словно сказала ему: «Это мое, ты должен понять». Она вытянулась рядом со мной, все еще наблюдая за ним. Волк подходил то с одной стороны, то с другой, с трудом признавая поражение, этот танец продолжался некоторое время – может быть, больше часа, я не знаю точно, – и в результате он смирился, всем своим видом показывая: «Если все так, то я больше ничего не скажу». И больше не обращал на меня внимания.
А я сказала себе, что если он снова начнет, то Мама Рита будет рядом и защитит меня.
Некоторое время волк держался на расстоянии. Волчица вылизывала меня, тыкалась мордой, очевидно доказывая ему, что она тут главная. Потом она подошла к нему, чтобы сделать то же самое. Слабые толчки мордой, чтобы раздразнить его, уткнуться носом ему в шею, – и вот они принялись играть, будто меня здесь нет. Игра продолжалась недолго, а потом они ушли вдвоем, оставив меня одну.
Наступила ночь, и я боялась, что вернется волк. Он был черным, я не смогла бы его различить в темноте и не знала, где спрятаться, чтобы поспать. Так что я не сомкнула глаз, пока они оба не вернулись и не легли рядом друг с другом. У меня было право на то, чтобы меня пару раз лизнули в лицо и в шею. Мама Рита шумно обнюхала меня. Еще несколько тычков мордой, чтобы я покатилась по земле и присоединилась к ним.
Так мы начали жить вместе и следовать определенным правилам. Если я вставала, волчица относилась к этому нормально, она знала, что я не опасна, но самец тут же вскакивал и рычал, как будто я представляла угрозу. Его зубы произвели на меня впечатление. Рядом с ним лучше было сидеть или лежать. Несколько раз я пугалась до такой степени, что лежала с замирающим сердцем до тех пор, пока Мама Рита не вмешивалась.
Я не должна была ни в коем случае смотреть волку в глаза, он не любил этого, но если я опускала голову, он прекращал рычать и уходил. Это был знак покорности, который он понимал, а я делала это инстинктивно, как раньше с волчицей. Это другой способ обучения, но он похож на тот, что применяют люди, только является более прямым. Я понимала, что если кто-то из них рычит на меня, то я должна наклонить голову, как наказанный ребенок. Когда мне было необходимо встать, волк тут же бросался на меня, я припадала к земле, тихонько поскуливая, как делала с Мамой Ритой, и он замирал в замешательстве. Выл он совсем не так, как волчица, и я сказала себе: «Я тоже вою по-другому, я маленькая, и это нормально, у каждого свой вой».
Это звучит странно, но они были счастливы, они играли вместе, а потом спаривались. Я им не мешала. Я понимала, что происходит, я видела, как это делали собаки на ферме, а потом у собаки Риты появились щенки, так что все было нормально. Я любовалась замечательными животными, у меня была возможность с близкого расстояния наблюдать за тем, как они скачут, прыгают вместе, играют, как влюбленные, – это было похоже на танец. Их скачки были полны огромной силы. Волки прыгали с места в воздух так, как не может ни одна собака. А я могла видеть пену в уголке пасти, как маленькие капли слюны разлетаются в воздухе во время прыжка, это было просто волшебно. Я совсем забыла про войну и больше ничего не знала о мире людей. Когда я наблюдала за таким великолепием, то у меня пропадала и боязнь остаться единственной выжившей, и боль в спине.
Другое правило нашего совместного жительства касалось еды. Когда Рита принесла добычу (наверное, барсука, не могу сказать точно), волк запретил мне подходить к пище. Я протянула руку к мясу, и его клыки прошли совсем близко от моих пальцев. Сначала должен был насытиться он, потом Рита, а остатки предназначались мне. Если я приносила овощи, собранные в саду, волки не проявляли к ним никакого интереса. Если мне улыбалась удача и я находила мясо, то, пока волков не было рядом, я делила кусок на три части, а потом каждый ел в своем углу.
Однажды они, как обычно, ушли на охоту, и спустя некоторое время я услышала звук выстрела. Рита вернулась очень взволнованная, она крутилась вокруг меня, ставила уши торчком, принюхивалась и снова начинала крутиться. Я ясно видела, что она встревожена. Иногда она поджимала лапу и неподвижно прислушивалась к звукам, доносившимся из леса. Я попыталась подойти к ней, но волчица не могла сидеть на одном месте. Я спрашивала себя: что произошло, почему она вернулась одна, без своего черного волка?
Она облизывала меня, толкала мордой, но внимание ее было сосредоточено не на мне, ее беспокоило что-то другое, и она ушла. Волчица явно хотела, чтобы я последовала за ней, но я не могла долго идти, она бежала слишком быстро.
Я снова услышала выстрел, на этот раз гораздо ближе, потом еще один. Инстинктивно я спряталась в высокой траве и подумала о немцах и о мужчине, который преследовал меня. Когда шаги приблизились, я распласталась по земле. Я была совсем близко к тропинке, на уровне моих глаз прошли ноги в сапогах. Подняв голову, я увидела свою волчицу на спине мужчины.
Это могла быть только она, ее серый мех. Сначала я застыла, не понимая, что произошло. А потом меня охватила ярость, подобной которой я больше никогда не испытывала, безграничная ненависть, и я произнесла: «Я пойду за ним и убью его!»
Я лежала, распластавшись по земле, слезы бежали по лицу. Мне было так больно видеть это – мою волчицу на спине человека! Я видела следы тележек и капканов, люди здесь занимались охотой, но меня это недостаточно насторожило. Понятие «охоты» для меня не было связано с ружьем. Я никогда прежде не сталкивалась с таким убийством.
И я тоже решила убить. Он забрал у меня мою маму! У меня опять забрали маму! Это чудесное животное защищало меня, согревало мою спину, оно кормило меня… Это моя мама, а он убил ее.
Я иду по тропинке в тумане слез, останавливаюсь, когда выхожу на открытую местность, и наблюдаю. Мужчина подвешивает добычу на крюк, вбитый в стену хижины, потом спокойно заходит в свое жилище, выносит стул. Устраивается и раскуривает трубку. Вот он отдыхает, покачивается на стуле, большая голова прислонилась к стене хижины. Он счастлив.
Я вижу колодец, ведро, прикрепленное к вороту. Больше ничего. Я совершаю обходной маневр, оказываюсь позади хижины. Я ищу что-нибудь тяжелое, чем можно причинить ему боль. Куча деревянных брусков, инструменты, я натыкаюсь на что-то вроде лома. Очень тяжелый и очень крепкий. Я выбрала его, потому что на самом деле собиралась убить того мужчину, заставить его страдать, хотела, чтобы он разлетелся на кусочки.
Если бы там были вилы, кирка или лопата, я бы взяла их. Но у меня только железный лом, и я тихо крадусь вдоль хижины. Мужчина сидит впереди, рядом с дверью, а моя волчица висит с левой стороны. Я знаю, что плачу, но ни один звук не вырывается из моего горла. Я на самом деле плачу, слезы текут от ярости. Думаю, что в тот момент я действительно была на грани безумия, но мой ум был достаточно ясен, чтобы принять решение, куда бить: мужчина может побежать за мной, несмотря на атаку, – значит, надо бить по ногам. Я сказала себе: «Ты сломаешь ему ноги!»
И вот я появляюсь перед ним и с невероятной силой бью по ногам один раз – он взвывает от боли – и получает второй удар. Он бросается на меня, но падает.
Не знаю, действительно ли я сломала ему ноги, но я очень этого хотела. Мужчина пополз к своему ружью, но я добралась до оружия раньше и побежала к колодцу, чтобы сбросить его туда, потом увидела ведро, подвешенное на веревке, и тоже скинула его вниз. Не знаю, сказала ли я это или только подумала:
– Ты сдохнешь от жажды! Там есть вода, но ты не сможешь до нее добраться. Никто не придет к тебе на помощь.
Я видела, как он полз, стонал и проклинал меня, потому что я была сильнее, а он лежал на земле! Не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы совершить все то, что я сделала потом. Ненависть была такой же сильной, как и чувство всемогущества, которое охватило меня.
Я сняла с крюка добычу человека и взвалила волчицу себе на плечи. Да, это была очень тяжелая ноша, у меня подгибались ноги, но ярость укрепила мою волю. Я смогла идти, и я дошла до леса. Смесь огромного горя и желания отомстить сделали меня почти сверхъестественно сильной. Как будто я сказала себе: «Хватит! У меня все отняли, у меня забрали даже мою волчицу – единственное существо, которое любило меня и защищало с тех пор, как пропала моя мама».
Так человек стал для меня по-настоящему универсальным врагом. Не только немец, не только фриц – любой человек. Моя философия сложилась. Человек – трус, потому что он убивает из ружья. Он – лжец, потому что его словам нельзя верить. Человек приручает, а потом бросает. А животное дерется зубами, не может лгать и никогда не предает.
Я скребла землю руками, ножом, но так и не смогла вырыть достаточно большую яму. Потом положила туда волчицу и в последний раз заснула рядом с ней, зарывшись в ее мех. Ночь была ужасной: больше не чувствовать, как движется ее тело, как она дышит, – это было невыносимо. Я много плакала и горевала, что эта смерть обошла меня. Мама Рита была моим спасением, все смешалось, земля на моих руках, слезы. Я укрыла тело волчицы, как в могиле. Мне было больно покидать ее. Я крутилась рядом и никак не могла уйти от этого места.
И я поняла, что она делала то же самое после первого выстрела. Этот охотник или другой застрелил самца, и она это знала. Кажется, я провела три дня на этой могиле, оплакивая Маму Риту, большого черного волка и себя. Я не могла ее бросить. У меня нет слов, чтобы выразить, насколько одинокой я чувствовала себя в тот момент. Одна и не такая, как все. Я чувствовала себя животным, мне было нечего делать среди людей. Я была как щенок, покинутый малыш, мать которого убили.
Со мной навсегда остался образ этого великолепного животного, подвешенного на крюк. Спустя годы я сказала себе: то, что люди делают с животными, они делают и друг с другом, и это уже было – человека также подвешивали на крюк. Человек – проклятый хищник. Он ничего не понимает и разрушает прекрасный мир из зависти. Он уничтожает животных, потому что не может бежать так же быстро, у него нет их чутья, их слуха. Он завидует деревьям, большим и красивым. Человек бесцветен. Все пороки сопровождают его. Неужели я тоже очеловечусь? Это невозможно, я так и не смогла излечиться от этого.
В тот момент я ничего не боялась, ослепленная ненавистью, яростью и жаждой мести, я даже не спрашивала себя: есть ли поблизости кто-то еще, могут ли сюда прийти люди? Потом пришла грусть. Мысль о смерти единственного существа, к которому я была привязана, ставшего мне второй матерью, до сих пор причиняет мне боль. Когда я решила отправиться в путь, я сказала ей на прощанье:
– Я отомстила за тебя, Мама Рита, я отомстила за тебя, ты знаешь.
Я никогда тебя не забуду.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.