ИЗРАИЛЬСКИЙ ДОМ «БАУХАУЗА»

[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2008 ХЕШВАН 5769 - 11(199)

Израильский дом «БАУХАУЗа»

Биеннале «Золотая пчела» в Москве

Евгения Бродская

Плакаты – никакого изображения, только цвет и шрифт, но это работает: работает как ритм, который подчиняет твое внимание заданной автором иерархии смыслов, отстраивая структуры восприятия, отношений с миром… Плакат как событие, как то, что вступает с тобой в настойчивый диалог, диалог со вновь созданным пространством, заставляя человека меняться.

Собственно, всего лишь шрифт, цвет, геометрическая форма. Дизайн. Или искусство?

В основном на биеннале «Золотая пчела» были представлены постеры и плакаты.

Биеннале проводится в Москве в восьмой раз, первая состоялась в 1992 году. Усилиями международного жюри под бессменным председательством знаменитого израильского дизайнера Дана Райзингера на выставку были отобраны лучшие работы художников-графиков из 43 стран мира: от Австралии до Японии, от Германии до Малайзии…

Акцент был сделан на шрифтовых работах и на развитии той линии графического искусства, что была заложена в свое время русскими футуристами. Как видно из экспозиции, открытия 10–20-х годов прошлого века и сегодня не утратили своей актуальности. Маяковский, Родченко, а значит, Малевич с его супрематизмом, Кандинский, Татлин на годы вперед определили не только советский дизайн – они повлияли на немцев с их «Баухаузом», на французов. Следы этого влияния ощутимы до сих пор, более того, выставка как бы настойчиво их подчеркивает.

Не в последнюю очередь это связано с художественными интересами председателя жюри Дана Райзингера – художника, обостренно чувствующего свою связь с дизайнерской школой «Баухауз», возникшей в 1920-х годах в Германии и в начале 1930-х разогнанной нацистами, чтобы… сохраниться в Израиле, который иногда называют «заповедником “Баухауза”»…

У истоков «Баухауза» стоял архитектор Вальтер Гропиус, поставивший своей задачей в век массового производства не дать бездушному конвейеру убить в человеке все живое. Как? А просто объединить производство с искусством. Промышленный дизайн как своего рода панацея от бед современного мира? Почему бы и нет. Почти утопия, но сколь же притягательная…

Гропиусу удалось создать систему обучения дизайнеров и архитекторов, когда человек начинал совершенно иначе смотреть на окружавший его мир. Достаточно сказать, что в школе у Гропиуса, получившей название «Баухауз» – «дом строительства» по-немецки, основы живописи и рисунка преподавали Пауль Клее и Василий Кандинский…

Всякой утопии суждено закончиться трагически – и «Баухауз» не стал исключением. Школа несла в себе идею создания среды, соразмерной человеку, позволяя ему раскрыться, развернуться во всей полноте своего «быть». Гропиус хотел, чтобы архитектура была одновременно функциональной – и гуманистичной. «Баухауз» сильно отличался от конструктивизма – стиля, который был еще популярен в то время. Если сравнить, например, Дом на набережной или Лондонский университет с домами, выстроенными в эстетике «Баухауза», то разница очевидна. Конструктивизм подавляет человеческое «я», диктует свои законы, то есть фактически является тоталитарным стилем. «Баухауз» же идет от обратного: дать человеку максимум функциональности, при этом не перегружать своим «я», оставить человеку свободу собственного выражения в предлагаемом пространстве.

По сути, создатели «Баухауза» надеялись изменить мир. Но проект оказался нереализуемым, и не в последнюю очередь еще и потому, что оппонентом его стало время – прямо скажем, весьма неласковое. Немецкое общество 1920-х было истерзано и вымотано не только проигранной войной, революцией, сопутствующим им голодом, кризисом производства и прочими «радостями», сопровождающими подобные катаклизмы. Кроме этого, оно еще устало от ощущения неустойчивости, зыбкости всех ценностей – и фантастически быстрой смены культурных течений за предыдущие тридцать лет: импрессионизм, декаданс, символизм, экспрессионизм, футуризм, кубизм…

Общество устало от культуры как таковой, – оно хотело витальности, примитивной силы: тон в Германии стали задавать чернорубашечники, нацистские штурмовики.

В 1933 году «Баухауз» был закрыт, преподавательский и ученический состав распущен.

Сродни осколкам взорвавшейся звезды, выпускники «Баухауза» были занесены в самые разные уголки земного шара, где преподавали. Девятнадцать человек эмигрировали в Израиль.

Именно их усилиями был создан облик Тель-Авива – города, который в 2003-м ЮНЕСКО признало городом – памятником архитектуры в стиле «Баухауза»: с характерной простотой объемов, асимметричностью форм, громадными окнами, лаконичностью линий…

Архитектурные и цветографические рельефы для школы менеджмента

Университета Бар-Илан.

Иерусалим. 1994 год.

Своего рода ирония истории: немецкий стиль, созданный, не в последнюю очередь, под влиянием революции и сложной ситуации в Германии в 1920-х годах (когда происходящее в стране было «началом конца»), смог прижиться в… Израиле, у народа, который нацисты стремились уничтожить. В этом смысле искусство победило, и это стало свободой, на которую не могла повлиять ни одна политика, пусть даже самая жесткая.

На примере «Баухауза» видно, что дизайн – это способ взаимодействия с миром, попытка строить с ним отношения. Вот почему подобное направление не могло существовать в системе, созданной Гитлером. Зато с успехом прижилось в Израиле.

В 1949 году израильтянин Дан Райзингер поступил в Академию художеств «Бецалель» в Иерусалиме, где в ту пору преподавали выходцы из «Баухауза». Райзингер впитал их идеи, отношения с реальностью – чтобы его усилиями стиль «Баухауза» воскрес, как феникс из пепла, «иным и тем же». Сегодня за Райзингером стоит целая дизайнерская школа – иногда ее называют «школой современного израильского дизайна». Живая, динамичная, проникнутая стремлением насытить любой объект, выходящий из мастерской дизайнера, культурной памятью.

Московская биеннале, во многом спроектированная Даном Райзингером, стремилась представить графический дизайн как некую живую материю, которая существует в своем измерении и по своим законам. Это попытка перестроить отношения между человеком и пространством так, чтобы заставить нас мыслить по-другому, видеть вокруг иное пространство, во многом – непривычное, поражающее своей неожиданностью. Это провокация, «подаренная» Даном Райзингером российскому зрителю.

При этом забавно, что дизайн, с которым нам приходится сталкиваться в повседневной жизни, смотрится во много раз хуже, чем объекты, явленные на выставке. Да, работы проходили конкурсный отбор и «реализация» проекта зависела от профессионального жюри, а не от мнения «заказчика». Но не удается отделаться от тягостного чувства, что нынешний российский дизайн хорош лишь в дозированных и тщательно отобранных проявлениях – на выставках и т. д. Он совершенно не работает вне этой, «дизайнерской», среды. Хороший, интересный дизайн (неважно, графический, интерьерный или средовой) остается чем-то вроде междусобойчика. Междусобойчика, в целом недоступного широкому кругу потребителей – и даже зрителям выставочной экспозиции. Вообще, для нашего зрителя дизайнерские выставки покуда еще в новинку. Даже само понятие «дизайн» в русском языке сравнительно новое. Вначале было не очень ясно, где его стоит употреблять, зато теперь оно мелькает к месту и не к месту.

Стоит задуматься: что же есть «дизайн» – продукт потребления, рассчитанный на массовый спрос, или все-таки искусство, но – в его современном прочтении?

Может статься, что Дан Райзингер своими работами дает ответ на этот вопрос.

Если сегодня искусство оказывается либо «социальным актом» (для многих художников концепция стоит на первом месте), либо чистым декором, то дизайн Дана Райзингера (и некоторых других участников выставки) предельно нагружен культурными аллюзиями: он создает вокруг человека культурную оболочку, позволяет поддерживать память об иных эпохах, подталкивая зрителя к образному мышлению, когда каждая фигура, каждый штрих или мазок кисти когда-то и где-то уже был виден, но здесь и сейчас это смотрится по-новому – перед нами в лучшем смысле слова оригинальное произведение графического искусства, в котором присутствует отсылка к известным художникам.

Биеннале «Золотая пчела» наводит на мысль о том, что графический дизайн может (и должен бы) превратиться в искусство, востребованное сегодня. Как простая и лаконичная форма, он может вобрать в себя бесконечное количество смыслов, каждый из которых развертывается внутри другого, образуя свое графическое пространство. Пространство, в которое хочется войти.