[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  СЕНТЯБРЬ 2008 ЭЛУЛ 5768 – 9(197)

 

Дмитрий ВеденЯпин

Я, Дмитрий Веденяпин, родился в 1959 году в Москве. Окончил Институт иностранных языков им. М. Тореза. Стихи пишу лет с 17–18-ти. В 1980–х годах их начали печатать – сначала в сам- и тамиздате, а потом (в конце 80–х) и в российских журналах и поэтических антологиях. Опубликовал две книги стихов («Покров» и «Трава и дым») и множество переводов поэзии и прозы, в том числе три сборника рассказов Исаака Башевиса-Зингера: «Последняя любовь», «Страсти» и «Каббалист с Восточного Бродвея». Лауреат нескольких литературных премий, победитель конкурса переводов стихотворений Бялика.

 

* * *

Двадцать лет уже – ни много ни мало –

Пахнет сыростью на том повороте,

Где слова твои растут как попало,

Мрея дымчато, как лес на болоте.

 

Право слово, так сказать, слово право,

Поднимаясь к облакам из карьера,

По утрам, как муравей, темно-ржаво,

Как комар, по вечерам бледно-серо.

 

Тот, кто думает, что все уже было,

Держит удочку не той стороною.

Баба вымыла дрова, нарубила

Всю посуду и проснулась больною.

 

Ворох дел моих, как белая сажа,

Пух и прах, седой дымок от карбида,

Промелькнет как бы фрагментом

пейзажа,

Отраженным в стеклах заднего вида.

 

Суть не в «минусе» и даже не в «плюсе»,

И не в том, что все могло быть

иначе.

«Рабби Зуся, был ли ты рабби Зусей?» –

Спросит Б–г, и рабби Зуся заплачет.

 

* * *

Наткнуться в сумерках на солнечную

нить,

Похожую на луч, пробившийся сквозь

время,

Где радужная взвесь в полупрозрачной

теми

Порхает тихая, не в силах не светить.

 

Увидеть, как во сне, что явь и значит

свет.

Беззвучный, сказочный, внезапный

и нечастый;

Экклезиаст сказал: «Все суета сует»,

Нам нечего сказать Экклезиасту.

 

И не о чем просить, пока не давит даль,

И ужасы не встали на дороге,

И колесо плашмя не рухнуло под ноги,

И не разбит кувшин, и не зацвел миндаль;

 

И темь не обернулась темнотой,

И на конце луча, как бы в волшебной

точке,

Сверкает серебро серебряной цепочки

И золото повязки золотой;

 

Пока кузнечик не отяжелел,

И стерегущий не окаменел,

И у коня не лопнула подпруга,

И глубина воздушна и упруга,

И высота мерцает, как свеча,

Пока ты сам на острие луча,

Как сеть дождя внутри лесного круга.

 

* * *

В цилиндре тишины, в кольце колючих

чащ,

Над треугольной выцветшей палаткой

Ночь выворачивалась как бы вверх

подкладкой,

Как черный плащ.

 

В просветах ослабевшей темноты,

Приобретая плотность, цвет и вескость,

В зрачке окна, настроенном на резкость,

Обозначались листья и цветы.

 

Стояло время «слушать» и «молчать»

Под переплеск воды на перекате…

Стояло время «строить» и «сшивать»,

«Любить» и «уклоняться от объятий»,

 

«Быть беглецом»: под звездами

Стрельца

На веслах уходить от непогоды...

Стояло время жить внутри кольца

Непуганой свободы.

 

 

Обещание

 

Агент, убитый в телефонной будке,

Встает с колен в гостинице во Львове.

Луна в окне желтеет в промежутке

Между стеклом и пойманным на слове

Пространством, обещавшим всем,

кто в нем

Смотрел с холма на медленную воду

Сквозь зелень сада – там теперь у входа

Дежурит ангел с пламенным мечом

Вращающимся; пламя, ударяясь

О пустоту (сосну давно сожгли),

Рассыпавшись на искры, рикошетом

Уходит на террасу, притворяясь

Лучом, застрявшим в зеркале, букетом

иван-да-марьи в солнечной пыли...

 

* * *

Как в кровати между папой и мамой

Пьешь бессмертие… А может быть,

все мы

Просто знали про незнанье Адама,

Потому что были ближе к Эдему?

С каждым годом жизнь вокруг

безадамней,

Безэдемней – что же тут удивляться?!

Даром, что ли, там мы все вверх

ногами,

Как в утробе, чтоб удобней

рождаться?

 

Дальше от, но к значительно ближе.

Tout le reste, конечно, – литература.

Может, я еще возьму и увижу

Маму, папу, бабушку, бабу Нюру?..

 

* * *

В траве, в костре июня, у торца

Шестнадцатиэтажного дворца,

Споткнувшись о натянутое время,

В зеленом круглом мире, где пришлось-

Приходится-придется, глядя сквозь

Танцующую солнечную темень

Туда, где только музыка без слов,

И мелкий дождь, как стрелки без часов,

Среди стволов стрекочет наудачу

(В душе у грибника то вскрик, то всхлип:

Нет, гриб – нет, лист – нет, гриб – нет,

лист – нет, гриб),

За полчаса до выезда на дачу –

Все собрано, но ты еще в Москве –

Над мальчиком – что тот грибник –

к траве

Склонившимся над смятой пачкой

«Dunhill»

И собственным беспамятством, в аду,

В Москве и в опечатанном саду

Стоит стихотворение, как ангел.

 

* * *

Как – вид сверху – автобус в снегах,

как бесхозный дефис,

Безнадежно сшивающий два

ненаписанных слова,

Как – зеркально – и сам самолетик,

составленный из

Ватной нитки в полнеба, иголки

и смутного зова

Над горами-долами, гостиницей,

млечным каре

Седоватых берез – на стволах световые

разводы –

Сколько ночи? – Дефис на глазах

вырастает в тире –

Приближается утро – залогом

внезапного хода,

Выражая, как пишет Д.Э. Розенталь,

неожиданность. Даль,

Не «толковый» Владимир Иваныч,

а просто – в игрушки

Превращает огромные вещи, включая

печаль,

Ту, что больше... но меньше ресницы

на белой подушке.

 

 

Angelica sylvestris

 

Я падаю, как падают во сне –

Стеклянный гул, железная дорога –

В темно-зеленом воздухе к луне,

У входа в лес разбившейся на много

Седых, как лунь, молочных лун, седым,

Нанизанным на столбики тумана

Июльским днем – как будто слишком

рано

Зажгли фонарь, и свет похож на дым

 

И луноликих ангелов, когда

Они плывут вдоль рельс в режиме

чуда –

Откуда ты важнее, чем куда,

Пока куда важнее, чем откуда –

 

Белея на границе темноты;

Вагоны делят пустоту на слоги:

Ты-то-во-что ты был влюблен в дороге,

Ты-там-где-те кого не предал ты.

 

* * *

В такой – какой? – то влажной,

то сухой

Траве-листве на бледно-сером фоне

Небес, колонн, ступеней, на газоне

Стоит безносый пионер-герой.

Акива Моисеич Розенблат,

Начитанный декан второго меда,

Вообще решил, что это Андромеда,

И Анненского вспомнил невпопад.

Мол, как сказал поэт в порядке бреда,

Вон там по мне тоскует Андромеда.

 

– Гуд бай, Ильич, большой тебе

привет, –

Профессор раскудахтался глумливо, –

Не умерла традиция… Акива,

Ты настоящий врач! Живи сто лет.

 

 

«Субботний день» Андре Дерена

 

Если картина – зеркало, это шанс...

Стол на боку в обратной перспективе...

То, что казалось скукой par excellence,

День ото дня кажется все счастливей.

 

То, что казалось мраком, бредом вещей,

Гимном унынию, нелепой хвалой укоризне,

Стало казаться венцом благородства –

вообще,

Чудом подлинной жизни.

 

Видимо, дело в серьезности... Время идет

Или висит вполводы, как у Робина Крузо,

Между домиком шкапа и небом,

свободное от

Несуразных иллюзий.

 

«Натюрморт съел людей», но Живой,

поглядев с высоты,

Просто так, не за что-то

Возвратил их назад и во мраке зажег,

как цветы,

Не нарушив субботы.

 

 

Раньше лучше было…

 

Какие были времена!

Теперь не то – Бен-Ладен, Путин…

А раньше – сосны, тишина,

«Во всем… дойти до самой сути».

 

С утра по выходным мячи

И люди прыгают на пляже,

И запах тины и мочи

В кабинках и не только даже.

 

В лесу, оправленном в закат

(Где комары звенят, зверея),

Прекрасные московские евреи

О Мандельштаме говорят.

Публикацию подготовил Асар Эппель

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.