[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2008 ЭЛУЛ 5768 – 9(197)
Pro et сontra
Демьян
Кудрявцев
Близнецы
СПб.: Амфора, 2008. – 250 с.
Амбивалентные «Близнецы»
Есть множество причин быть недовольным романом Демьяна Кудрявцева. Назову некоторые. Во-первых, это не роман вовсе. Слишком кудревато пишет Кудрявцев для современного романа, пусть даже канон такового весьма расплывчат и предполагает абсолютную свободу, стилистическую прежде всего. Другое дело, что свобода эта понимается несколько однобоко, как лексическая раскрепощенность, не стесняющая себя в словах и выражениях, как сюжетная необязательность, как прямое, непосредственное излияние эмоций, действий, жестов. Но простота, облегчающая восприятие наррация все же доминируют. Современный роман не утруждает, как правило, читателя напряженным чтением.
Кудрявцев же, по существу, пишет поэму. Повествование слагается из ритмических фрагментов, проза явно стремится к стиху, внутренние рифмы и рифмы просто сбивают, задерживают внимание, обязывают замедлять чтение. Можно подумать, что это и не проза вовсе, что накопленный Кудрявцевым поэтический опыт, воплотившийся в двух его лирических сборниках, его «Практика русского стихосложения» нашли для себя подходящий сюжет, заслонились «эпическими» героями, надели маску условного рассказчика, другого первого лица, которое вытолкало авторское лирическое «я» в зону отстранения и присвоило себе кудрявцевские интонации. А сюжет петляет, перескакивает с пятого на десятое. Действие то забегает вперед, то возвращается назад. Никакой линейности. И это вторая причина для раздражения. Следить за историей персонажей, за событийной пестротой не так уж легко. А если не следить, то можно потерять нити повествования, запутаться в нарочитом временном лабиринте, в отношениях персонажей, в том числе и главных героев – братьев-близнецов Юрия и Льва Сори.
В-третьих, лирико-ритмическая стихия может показаться тем более неуместной, излишней по той простой причине, что перед нами хроника двадцатого столетия. Мелькают в «Близнецах» не только «времена», но и «места». Топография романа распространяется практически на всю географическую карту земного шара – здесь и Палестина, и Крым, и Одесса, и Россия, и Южная Америка, и Америка просто, и Ближний Восток, и Восточная Европа. Хаос войн, революций, «конфликтов» увязан с разбросанными во времени и пространстве «горячими точками». Это путешествие по «памятным местам и датам» двадцатого века – настоящее кочевье, и недаром столь отчетливо звучит цыганская нота в романе (бабка близнецов перед смертью приходит к цыганам, цыгане все время рядом на протяжении одесской жизни братьев, и цыгане же в критический момент переводят братьев через советскую границу).
В-четвертых, эта «всеохватность», это пространственно-временное разнообразие как будто воплощается в самих героях, в их родовой предыстории, в их происхождении (в них течет еврейская, английская, немецкая кровь) и в их судьбе, в жизненных скитаниях. И конечно, такой «синтез», такое «соединение» английской гувернантки, еврея Хаима, немецкого военнопленного и еще, между прочим, русского вора (хоть и отчима) можно расценить как слишком уж фантастическое даже для фантастического двадцатого века.
По Кудрявцеву, кстати говоря, двадцатый век начинается с возникновения Государства Израиль – сценой официального объявления о создании Израиля роман открывается. Но это символическое начало романа (и начало героев, в это же время родившихся) – для «века» же важно возникновение, оформление позже воплотившейся идеи. И в этом «оформлении» принимает участие дед близнецов – Хаим.
А завершается двадцатый век 11 сентября 2001 года. Поэтому «Близнецы», конечно, это еще и нью-йоркские башни-близнецы, и здесь, безусловно, исток, отправная точка романного замысла. Отсюда, ретроспективно, отмеряя обратный отсчет, начинал складываться роман, но отсюда же звучит и голос рассказчика, его слово об истории рода и века. Получается, что это еще и роман о терроре, который кровавой нитью пронизывает все двадцатое столетие.
Наконец, можно счесть фабулу романа – близнецы, из которых один выдает себя за другого, – банально-искусственной. Причем банальность эта подчеркнута несколько неуклюжим ходом – Юрий Сори проводит восемь лет в коме, чем и воспользовался его брат Лев.
Любопытно, однако, то, что практически каждая из названных особенностей кудрявцевского текста может рассматриваться и с противоположным, положительным знаком. Такая вот амбивалентность.
Николай Александров
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.