[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2008 ЭЛУЛ 5768 – 9(197)
ОТ ИМЕНИ ОТЦА И СЫНА
Анна Исакова
Содержание нового романа Давида Гроссмана[1] удобно выразить в геометрических фигурах: любовный треугольник, последовательно вписанный в замкнутый круг безумия и в квадрат идеологически предопределенных представлений о жизни и судьбе. Напряжение действия достигается не только конфликтными ситуациями внутри каждой фигуры, но и взаимоотношениями всех частей конфигурации.
Имея в виду описанную структуру, попробую кратко пересказать 632 страницы густого текста, сознавая, что эта задача соответствует попытке ужать содержание «Войны и мира» до размера телеграммы.
Треугольник состоит из двух мужских фигур и одной женской. Все они нагружены таким количеством поводов к психическому нездоровью, что круг безумия вырисовывается без натуги. Ора – дочь узников фашистских концлагерей, что предполагает навязчивые состояния, неоправданные страхи и постоянную неуверенность в себе и в реальности окружающего мира. Все эти предписанные учебниками психологии качества свойственны Оре, ни одно не пропущено. Две мужские стороны треугольника не менее типичны: рыжий Арлекин-Аврам и черноволосый Пьеро-Илан, оба из разрушенных семей – положение, отсылающее к другой главе учебника. Аврам еще и нежеланный ребенок – пропавший из виду в раннем детстве героя отец предполагает, что он был не рожден матерью, а высран (так в тексте!) ею в туалете. Что до Илана, тот вырос в воинской части на руках отца-солдафона, силой забравшего ребенка у матери.
Герои знакомятся в отроческом возрасте в больничном карантине, куда все трое помещены ввиду желтухи. Идет очередная война, больница пуста, остальные больные отправлены в бомбоубежище. Первые 80 страниц текста оказываются наполнены горячечной отроческой болтовней с моментами просветления, отсылающей то к Сэлинджеру, то к Льву Кассилю. Однако уже здесь закладывается основа треугольника: Аврам любит Ору, но считает, что она достойна большего, то есть Илана. Илан же не в состоянии определиться – есть подозрение, что он тянется к Авраму, проявляя скрытые гомосексуальные наклонности. Что до Оры, то она явно желала бы иметь под рукой обоих. Так и получается: Ора зачинает одного сына от Илана, другого от Аврама.
Примерно с сотой страницы центром повествования становится уже Офер, сын Аврама, считающий себя сыном Илана. К этому моменту семья Оры распалась, Илан с сыном Адамом сбежали от ее идеологических поучений в Южную Америку, а Офер предпочитает путешествию с матерью по Галилее добровольную мобилизацию для участия в большой военной кампании.
Обезумевшая Ора, до того искавшая острых ощущений в поездках особо взрывоопасными автобусными маршрутами, решает, что Офер обязательно погибнет в этой войне. Спасти его может только одно: если она, Ора, сбежит в никому не ведомое место. Тогда похоронку некому будет вручать, и судьбе ничего иного не останется, как оставить Офера в живых. А дабы зловредная судьба не забыла о нем, Ора без конца рассказывает историю его краткой жизни Авраму – тот ничего не знает о сыне, поскольку еще до его рождения решил «выпасть из обихода».
После «похищения» Аврама Орой и примерно пятидесятистраничной истории отношений Оры с арабским шофером Сами (втиснутой, очевидно, ради сохранения баланса между еврейским и арабским страданием в израильско-палестинском конфликте) мы наконец приближаемся к завязке всей этой истории.
Завязка же такова. В канун субботы Ора, уже поступившая на факультет физиотерапии (факт немаловажный, поскольку многочисленные эпизоды соития в романе рассказаны с аккуратностью и отстраненностью физиотерапевта), получает задание от Илана, служащего вместе с Аврамом в армейской разведке: назвать имя того из двух ее сожителей, который сядет в прибывшую на военную базу в Синае машину. Куда идет эта машина, героиня не знает, но предполагает, что речь идет об увольнительной. Однако в результате ее решения Аврам отправляется в отдаленное воинское подразделение на Суэцком канале. Так вводится в роман дополнительный трагический элемент жребия и рока.
Дальнейшие приключения Аврама ужасны: разражается война Судного дня, он попадает в египетский плен, там его зверски пытают и даже хоронят заживо. Ему все же удается выжить, но прежний Аврам мертв. И хотя Оре удается физиотерапевтическими методами пробудить в живом трупе эротическое трепетание и даже забеременеть в результате этого эксперимента, Аврам выпадает из ее с Иланом жизни, вообще из жизни в обычном понимании.
Как проходит не-жизнь Аврама, мы узнаем только к концу романа. Пока же повествование фокусируется на семейной истории Илана и Оры, начинающейся рождением их сына Адама. Однако Илан после появления ребенка отказывается вернуться к Оре: он полагает, что и она, и Адам должны принадлежать Авраму. Возвращается в семью Илан только после рождения Офера, чтобы жертвенно заменить ему отца. Он несколько тяготится тем, что живет не за себя, а за того парня, но находит в этих тяготах особую прелесть наказания за совершенное при жеребьевке преступление.
Ора же все не может решить, вышла ли она замуж за того, кто был ей предназначен. Впрочем, основная драма ее состоит в другом: героиня считает себя половой тряпкой, брошенной к ногам сыновей, мужа и окружающей среды. Слово «смартут» («тряпка») является ключевым в бесконечном бормотании Оры.
Основные подробности всей этой запутанной истории мы узнаем во время многодневного путешествия Оры и Аврама по маршруту, называемому «тропинкой Израиля». Здесь им встречаются люди из самых разных слоев израильской «нормальности»: религиозные и светские, пожилые и молодые. Ора рассказывает Авраму о его сыне, о том, что произошло между ней и Иланом за годы отсутствия Аврама, о себе и о том, что случилось с самим Аврамом во время его беспамятства.
В результате Аврам постепенно возвращается к жизни, тогда как Ора, высказав свою жизнь и вручив жизнь Офера на сохранение Авраму, лишается жизненного импульса. Предположительно, это происходит из-за предчувствия гибели сына. В то же время кататоническое состояние настигает Ору, когда выясняется, что не-жизнь Аврама проходила вполне благополучно, в богемной среде, имеющей собственные правила существования, и что надежда на дальнейшую счастливую жизнь с ним вряд ли может осуществиться, поскольку существует девятнадцатилетняя Нета, пытающаяся родить Авраму дочь. А тут еще Илан, узнав о злоключениях Оры и Офера, решает возвратиться домой. Так высокая трагедия превращается в фарс, и возникает недоумение относительно идеологической позиции автора.
Давид Гроссман – израильский левый, активно участвующий в политической жизни. Выразителем его идеологии, составляющей обязательную часть творчества этого автора, является, несомненно, Ора. Между тем симпатии автора отнюдь не находятся на стороне героини. Ей противостоят не только Илан и старший сын Адам, персонажи, в общем, положительные, но и весьма симпатичные попутчики на «тропинке Израиля», а главное – любимый сын Офер.
Концовка же романа и вовсе ставит Ору в ситуацию полного этического краха. Ее позиция оказывается не только тупиковой, но еще и морально сомнительной. Что стояло за безумной затеей побега от судьбы: забота о сыне, неприятие господствующей этической нормы или матримониальные планы покинутой женщины, решившей возродить Аврама, чтобы заменить ушедшего Илана? И какой посыл откровенно ангажированного автора просматривается сквозь крах нравственной позиции Оры?
Роман Гроссмана с момента его появления на прилавках не сходит с первых мест в списке израильских бестселлеров, что объясняется сразу несколькими факторами. Во-первых, он написан по принципу остросюжетного телесериала, в котором каждая новая глава дополняет, опровергает или показывает с новой позиции все, рассказанное прежде. Поэтому фактор «что будет дальше и что на самом деле произошло раньше?» держит читательское внимание в напряжении на всем протяжении увесистого тома.
Во-вторых, автор умело играет как на узнаваемости героев и ситуаций, в которых присутствуют отголоски истинных биографий и происшествий, известных из СМИ, так и на эмоциональном настрое читателей. Бесконечная борьба за выживание действительно вымотала израильтян до предела. В реальной жизни им приходится подавлять импульс к проявлениям отчаяния и безумия, тогда как роман Гроссмана (во всяком случае, первые три его четверти) легитимизирует эмоциональный взрыв и даже провоцирует его, вызывая читателя на катарсис.
К этому следует прибавить замечательное владение ивритом, изысканное словотворчество, прекрасное знание оттенков народной речи во всех ее вариантах и умелое цитирование и пародирование идеологических блоков мышления. Читатель с легкостью узнает в героях себя, своих соседей и сослуживцев, друзей и недругов, что создает ощущение полной правдоподобности текста, несмотря на то что, намеренно или бессознательно, автор сдвигает многие детали примерно на десятилетие вперед.
Так, юный Аврам не мог пользоваться электронной аппаратурой, мобильные телефоны с рингтонами не существовали или не были распространены в середине 80-х, да и молодежный язык Адама и Офера соответствует следующему за ними поколению израильтян. Это несоответствие можно отнести на счет личной трагедии автора: во второй ливанской войне погиб сын Гроссмана, Ури. И хотя автор специально предупреждает читателя, что книга была написана почти полностью до этого события, а потому не носит автобиографического характера, временные сдвиги в речевой характеристике Офера намекают на его родство с погибшим сыном.
Но, уважая желание автора, не станем ставить ни содержание романа, ни его странную концовку в зависимость от личной трагедии Гроссмана и припишем эти факторы растерянности израильской левой перед нежеланием арабских партнеров занять предложенную им гуманистическую позицию с целью прорвать общий круг безумия, в который ввергла евреев и арабов нескончаемая «столетняя война».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1] Давид Гроссман. Иша борахат ми бсура («Женщина, убегающая от дурной вести»). «А-кибуц а-меухад», 2008.