[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2008 ЭЛУЛ 5768 – 9(197)
Минусы и плюсы
сегодня ставит Линор Горалик
Для меня, как, наверное, для многих людей, говорящих о той или иной национальной литературе, самый нетривиальный вопрос – это вопрос о границах предмета разговора. По моему убеждению, национальная литература – это литература, черпающая из общих истоков прошлого. Ни национальность автора, ни место его проживания, ни язык, ни даже задачи, которые автор ставит перед собой, мне кажется, не имеют к этому отношения – только те болевые точки авторской самоидентификации, которые соотносят его с прошлым той или иной нации. Поэтому для меня романы, к примеру, Меира Шалева – это еврейская литература, а Филипа Рота – нет, поэзия Бориса Херсонского – еврейская, а поэзия Иосифа Бродского – никоим образом. И следовательно, тот факт, что персонажи того же Рота или Вуди Аллена – характерные еврейские неврастеники, еще не повод говорить об их прозе как о явлении еврейской литературы.
Более того, я вообще не знаю, представляет ли интерес деление литературы по национальному признаку. Я понимаю, что это важная издательская стратегия, важная маркетинговая стратегия (хотя, на мой взгляд, и ошибочная, о чем ниже). Но что выигрывает читатель от того, что ему маркируют ту или иную книгу как еврейскую или нееврейскую? Я вижу здесь только один вариант ответа: если для читателя часть самоидентификации в национальном вопросе складывается через приобщение к тому, что он принял для себя как национальную культуру, то есть если человеку для того, чтобы чувствовать себя евреем, надо читать маркированно еврейскую литературу – тогда да, тогда важно, чтобы на книге это было написано. Но в любом ином случае – я не могу вообразить, зачем это нужно.
Совсем другой вопрос – что выигрывает автор, если он решает написать еврейскую книгу. Это я более или менее понимаю, потому что каждый раз, когда человек пишет книгу – не делает продукт, а именно пишет книгу, – он разбирается со своей идентификацией. И тут я могу представить десять тысяч причин, от семейно-индивидуальных до исторических и психологических, по которым человеку нужно написать что-нибудь, на чем большими буквами значилось бы слово «еврейское».
То, что еврейская литература интересует нас как отдельный феномен, – это наша проблема, а не проблема литературы. Обостренное внимание в России к этому феномену вызвано тем, что сегодня, как и всегда в истории еврейской диаспоры, существуют два разнонаправленных вектора. Один – это вектор ассимиляции, то есть желание быть неким усредненным человеком на этой территории. Другой вектор (исходящий обычно от других людей, но иногда от тех же самых – и тогда их жальче всего) – это потребность сохранить национальную идентичность. Вся история с еврейской культурой, еврейской литературой, еврейской музыкой – это попытка примирить два этих вектора. Мне искренне кажется, что попытка в некотором смысле безнадежная.
В этом контексте мне очень интересно то, что происходит в России – да и во всем мире – со скандинавской литературой. Она прекрасна сама по себе, вне зависимости от того, сколько скандинавов среди нас и как мы к ним относимся. Издатель, который решает издать книгу скандинавского автора, делает это не потому, что любит скандинавов, а потому что ему нравится книга.
Воспринимается ли при этом скандинавская литература как целое? Да, но не потому, что она так маркирована, а потому, что у нее есть реальные объединяющие черты. Они безусловно есть и у еврейской литературы, но мне кажется, что создаваемый фон, то есть педалирование ее еврейскости, играет в этом условном когнитивном объединении большую роль, чем сами тексты. Мне кажется, для читателя это минус. Многие книги выигрывали бы, если бы их еврейскости уделялось меньше внимания. Другое дело, что есть коммерческие соображения, грантовые соображения, какие-то еще – но соображения культурные присутствуют здесь в последнюю очередь.
Недавно проект «Эшколь», с которым я работаю, привозил в Москву удивительную израильскую писательницу Лиззи Дорон. Она очень сложный персонаж, книга ее «Почему ты не пришла до войны?» на русский плохо переведена, но сам роман абсолютно прекрасен. Она из так называемого второго поколения выживших в Холокосте, то есть сама Дорон родилась уже в Израиле, но ее родители пережили Катастрофу. В своих книгах она, собственно, и рассказывает о мире детей, которые сами Катастрофу не видели, но которым она досталась «по наследству» как тяжелейшая семейная травма.
Я свято верю в существование еврейской тематики вне Холокоста, при всей важности этой темы. И меня история с Дорон больше всего заинтересовала тем, что она говорит об этой теме по-другому и, главное, описывает другой исторический период, о котором здесь не знают почти ничего. Для отечественного читателя еврейская литература – это то, что либо про Холокост, либо про – условно – «мир Бабеля» (для американского добавляется еще библейская тема). Все, что до, после или параллельно, выпадает из поля зрения.
Сейчас неважно, издательский ли это выбор, рыночный или исторический. Понятно, что у советской еврейской литературы была своя специфика, у раннеперестроечной еврейской литературы – своя. Но так или иначе, создается впечатление, что очень часто издатель делает выбор не в пользу текста, а в пользу тематики. Мне кажется, от этого не выигрывает никто: ни сам издатель, ни автор, ни читатель.
Упоминавшийся выше проект «Эшколь» пытается демонстрировать в очень широком диапазоне то, что существует в современной израильской и еврейской культуре. Некоторым образом мы решаем антизадачу по отношению ко всему тому, о чем шла речь выше. Мы не стремимся показать, что еврейское – это обязательно про евреев и для евреев. Наоборот, «Эшколь» утверждает еврейское и израильское как общекультурное, вписанное в мировой контекст, интересное любому человеку, которому в принципе интересны близкие жанры, стили или темы. Конечно, как всякое культурное явление, оно основывается на языке и национальной специфике, черпает из них – но не исчерпывается ими.
Кстати, как человек, который зарабатывает свой хлеб маркетингом, я бы не рекомендовала клиенту педалировать еврейскость чего бы то ни было. И не потому, что это плохо или вокруг сплошной антисемитизм, – а потому, что это скучно. Какую бы книгу ты ни издавал, будь она хоть об исходе из Египта или о чем-то другом, столь же укорененном в еврейской культуре, у нее должны быть достоинства книги, а не национальная маркировка.
Точно так же любая книга, на которой большими буквами написано «великий русский роман», – скорее всего, полная дрянь. Видимо, людям, которые так продвигают свой товар, больше нечем похвалиться. От аудитории своей они многого не ждут, потому и адресуются к ней столь незамысловатым способом. Это их право, но нужно ли читать такую книгу – не очевидно.
У нас есть прекрасные переводчики с иврита. Я могу назвать по крайней мере трех совершенно блестящих переводчиков. Это Светлана Шенбрунн (которая к тому же выдающийся писатель) и Рафаил Нудельман с Аллой Фурман. Не хуже обстоят дела и с переводами с идиша. Очень много литературы, которая считается еврейской, но переводится с английского, и с этими текстами тоже есть кому работать.
Поэтому основная проблема того, что
традиционно понимается под словами «еврейская литература», – это проблема маркетологическая: то, как эти книги оформляются, продвигаются, позиционируются. Надо научиться честно подходить к книге как к конкретному продукту. Нет двух одинаковых книг, нет двух одинаковых авторов, нет двух одинаковых целевых аудиторий, когда речь идет о литературе, столь слабо объединенной – исключительно по национальному признаку. Мы знаем серии и издательства, выпускающие еврейскую литературу, но при этом внутри таких серий мы не видим другой связи книг, кроме общей национально-исторической тематики.
Между тем мы прекрасно понимаем, что изданная когда-то «Мостами культуры» прекрасная книга Роберта Рокауэя про еврейских гангстеров в Америке «Зато он очень любил свою маму» и выпущенная значительно позже издательством «Текст» повесть Давида Гроссмана «С кем бы побегать» требуют двух принципиально разных стратегий и ни одна из этих стратегий не должна быть маркированно еврейской. Полагать, что на рынке есть общая ниша для Рокауэя и Гроссмана, – это все равно что продавать книги в красных обложках и считать цвет переплета весомым объединительным признаком.
Одна из основных проблем с использованием слова «еврейское» как промо-тактики – в том, что на каждой последующей книге доверие читателя снижается. Тот факт, что человек с удовольствием прочитал Говарда Фаста, совершенно не гарантирует, что он прочтет Шалева и останется доволен. А с третьего раза он просто перестает доверять объединяющему признаку.
Кроме того, нет издателя, продавца или маркетолога в этой стране, который не охотился бы за одной и той же аудиторией: грубо говоря, от 18 до 35, средний достаток, высшее образование. Но к этой аудитории слово «еврейский» апеллирует менее всего. Даже те из них, кто считает себя евреем, кого интересует история, интересуют истоки, – даже эти люди готовы быть евреями в том числе, среди прочего. Безусловно, есть люди, для которых это значит больше, которые евреи в первую очередь: есть люди религиозные, посвящающие свою жизнь еврейской культуре, – но это другая категория. Если мы говорим о том самом «среднем» читателе, который живет своей «средней» жизнью, где национальность не главное, то он сначала сын своих родителей, отец своих детей, друг своих друзей, представитель своей тусовки, профессионал – а потом еще и еврей. Это лишь маленький кусочек его идентификации. Говорить с ним, опираясь на этот кусочек, который к тому же, коль скоро речь идет о еврействе, ни у кого не бывает просто устроен, – это очевидный тактический промах.
Я пишу все это как человек раздосадованный. Я слишком часто вижу, как очень достойные книги проходят мимо внимания читателя. Они могли бы получить больше внимания, но тогда придется отказаться от очень важной части издательской политики, от того, что они в первую очередь еврейские и только во вторую – книги. Я вижу и противоположные примеры – когда книга, которая в рамках каких-то грантовых программ выходила бы как еврейская, издавалась на общих основаниях и получала куда больший отклик. Наверное, лучший пример здесь опять же Филип Рот, который получил прекрасную прессу и приличные тиражи, потому что на нем не стояла эта маркировка.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.