[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2008 АВ 5768 – 8(196)
Гнездо птицы
Джеймс Кугел
Продолжаем публикацию глав из книги профессора Гарвардского и Бар-Иланского университетов Джеймса Кугела «Как быть евреем» в авторизованном переводе с английского Юрия Табака. Московский банкир Давид Джинджихашвили беседует об иудаизме с молодым поэтом аспирантом Юрием Леваковым.
Ю. Л. Иными словами, мудрецы большинством голосов могут отменить правильное толкование – даже если это толкование подтверждается чудесами!
Д. Д. Смотри-ка, твой взгляд изменился… Только что единственная «правильная» интерпретация вызывала у тебя протест – теперь же тебя беспокоит, что «правильная» интерпретация в данном конкретном случае не возобладала над другими.
Ю. Л. Меня беспокоит не это – именно в этом смысле здесь все в порядке. Но мне хотелось бы вернуться к тому, о чем мы говорили раньше, – к концепциям, фундаментальным для иудаизма. К тому, как Б-г действует в этом мире, – к концепциям наказания, воздаяния и прочему.
Д. Д. И в чем же вопрос?
Ю. Л. Не знаю… Скажите: наверное, трудно в наши дни рассуждать о таких материях?
Д. Д. По-моему, это было трудно всегда. То же самое касается и иудаизма времен Талмуда, и даже библейского периода. И все же мы стойко держимся своей веры по определенной причине: ведь, в конечном счете, мы не приспосабливаем Б-га к нашему видению внешнего мира, а формируем свое миропонимание в соответствии с Б-жественным видением. И эта идея лежит в основе всего.
Ю. Л. А почему вы считаете, что в талмудические времена возникали трудности?
Д. Д. Тому есть явные свидетельства. Возьмем тему, которую ты упомянул, – о награде и наказании. Конечно, наши мудрецы придерживались известной точки зрения: добрые дела вознаграждаются, а зло наказывается. Это верно. И все же они полагали, что сам процесс наказания и вознаграждения непостижим для человеческого разумения. К примеру, мудрецы указывали, что в Торе редко говорится, какой именно награды удостаивается человек за соблюдение той или иной мицвы: нам просто нужно служить Б-гу и соблюдать мицвот, потому что мы обязаны это делать, ибо мицвот – наша жизнь. Читая в Торе о награде, мудрецы порой видели в этом указание на тайну самой идеи воздаяния, в соответствии со стихом: «Как велико благо Твое, которое скрываешь Ты для боящихся Тебя» (то есть скрываешь от обычного созерцания). Например, Тора обещает одну и ту же награду, «долготу дней твоих», за исполнение двух различных мицвот – заповеди о почитании отца и матери и мицвы шилуах а-кен.
Ю. Л. О второй заповеди я не знаю.
Д. Д. В Торе сказано, что если кто-то встретит по пути гнездо птицы, он не вправе забрать яйца или птенцов вместе с птицей-матерью. Мать трогать нельзя. Для наших мудрецов это не просто важный пример милосердия, но также иллюстрация того, что награда за соблюдение мицвот не соответствует ни одной схеме, какую способен придумать человек. В конце концов, что может быть проще, чем исполнить такую заповедь? С другой стороны, есть ли мицва более трудная, чем требование почитать отца и мать: ведь она предполагает не только личную самоотверженность (например, поддерживать престарелых родителей), но может создать для человека трудную ситуацию, когда ему придется отказаться от своих убеждений и соображений, отвергнуть их. Тем не менее одна и та же награда ожидает исполнивших обе эти мицвот. Словно нам задают вопрос: кто способен измерить награду за добро?
Ю. Л. Понятно. То есть вы хотите сказать, что иудаизм, в общем-то, не занимает определенной позиции в вопросах награды и наказания?
Д. Д. Нет, здесь ты неправ, абсолютно неправ. По сути дела, мудрецы не только верили в Б-жественное возмездие и воздаяние; они были убеждены, что в разных местах Торы совершенно отчетливо показана необходимость справедливого воздаяния, и не в последнюю очередь в очевидном требовании «за преступлением следует наказание». Этот принцип выражен в словах: «мерой за меру». И они не упускали возможности привести из Писания примеры надлежащих наказаний. Например, Авессалом, кичившийся своими длинными локонами, зацепился ими за ветви дерева, когда бежал от преследователей. С другой стороны, воздаяние за добрые дела порой значительно превосходит предпринятые ради них усилия: Мирьям всего за несколько минут увидела, что произойдет с ее братом Моше, и за это израильский стан семь дней провел в пустыне, ожидая ее исцеления.
Но несомненно и то, что мудрецы сознавали несправедливость мира. По сути дела, они поставили вопрос в духе тех двух мицвот, о которых я говорил. Вот отец велел сыну поймать на крыше несколько голубей. Следуя заповеди, сын взял только птенцов и отпустил голубку. Тем самым он дважды заслужил награду «долготы дней» – выполнив просьбу отца, то есть мицву о почитании родителей, и мицву шилуах а-кен. Но так случилось, что, когда он спускался, лестница упала, он рухнул вниз и расшибся насмерть. «Так где же его “долгота дней”?» – спрашивают мудрецы. Очевидно, за этим риторическим вопросом стоит горький опыт не одного поколения, несправедливостей, которые невозможно вычеркнуть из памяти. И все же мудрецы утверждали, что в конечном счете справедливость восторжествует и добро будет вознаграждено – если не в этом мире, то в грядущем.
Ю. Л. Едва ли сейчас лучшее время для того, чтобы развивать подобную концепцию.
Д. Д. О чем ты?
Ю. Л. Мы все еще помним Холокост, когда зверски убивали миллионы людей; тысячами отправляли на смерть малых детей, зачастую даже не научившихся ходить… Многие считают, что перед лицом такого ужаса всякая доктрина Б-жественного воздаяния должна смиренно отступить.
Д. Д. Реакция людей понятна. И все же, как я уже сказал, нам даже незачем обращаться к опыту второй мировой войны, чтобы задаться вопросом о том, справедлив ли этот мир. Ведь если мысленно перенестись во времена мудрецов, то и тогда им казалось, что мир пренебрегает волей Б-жьей. Они вспоминали не о Холокосте, но о падении Иерусалима под ударами римлян и о последующем разрушении Храма. И эти события были отмечены не только личными человеческими трагедиями (хотя, конечно, их не сравнить по масштабам со второй мировой войной), но и осквернением Дома Б-жьего, самого священного места на земле. Мало того, потом последовали десятилетия жестоких пыток и казней величайших мудрецов и ученых, знатоков Торы и мицвот. Почему это случилось? Как вынес Б-г их смерть, разрушение Храма, прекращение Б-гослужения, которое Он сам же и учредил?
Ю. Л. И каков ответ?
Д. Д. А какого ответа ты ждешь? Ответ в том, что мы – люди, а не Б-г. Это немало – обратить мысли к Б-гу. Но при этом нужно быть последовательным до конца. Я уже говорил, наше миропонимание зависит от Б-га, а не наоборот. В ранних обществах средний уровень детской смертности иногда составлял до пятидесяти процентов; целые племена и народы до сих пор вымирают от голода и болезней. Если собственными глазами увидеть реальность, которая стоит за всяким непринужденным высказыванием, то, поверь мне, тебе захочется обхватить голову руками и заплакать от сострадания. «О, если бы моя голова обратилась в воду, а мои глаза – в источник слез!» Наши мудрецы видели не меньше, и их глаза тоже наполнялись слезами. И конечно же, ими тоже владело искушение заявить, подобно другим народам, что Б-жественной справедливости не существует, что мир был отвергнут Его Творцом ради осуществления замыслов Его самых отвратительных созданий – а то и отрицать волю и власть Б-жью в земных делах. И тем не менее они этого не говорили, а старались верить и возвещать, что Б-жественная справедливость в конечном счете восторжествует. И так должен поступать каждый, чье сердце по-настоящему обращено к Б-гу. Очень легко молиться Б-гу в радостные дни, но мы должны молиться Ему и в дни несчастий.
Ю. Л. Я знаю. Но крайне трудно совместить это с существующей реальностью.
Д. Д. В одном стихе очень хорошо сказано о том, куда порой может завести нас любовь Б-жья: «Пойдем и обратимся к Г-споду, ибо Он истерзал, но Он и исцелит нас, Он поразил нас, но Он и перевяжет наши раны». Наше положение перед Б-гом – катонти, мы уже говорили об этом, – должно заставлять нас принять Его волю. Я не пускаюсь в пространные разъяснения, и мне это не доставляет ни радости, ни удовлетворения. Но Б-г есть Б-г, а мы всего-навсего люди. И нет ничего, что бы с такой ясностью это демонстрировало и что труднее всего было бы принять, чем тема, которую ты затронул.
Ю. Л. Но помимо этого, мне кажется, есть еще конкретная проблема с евреями. Стоит лишь обратиться к истории человечества за последние две тысячи лет, и мы увидим, что для страданий избран единственный народ – тот, который считает себя Б-гоизбранным.
* * *
Д. Д. Юра, ведь именно поэтому я и сказал: тебе нужно погрузиться во все, что касается иудаизма. Я прекрасно знаю, что некоторые люди – и среди них даже евреи – видят в нашей истории лишь непрерывную цепь катастроф. Но знай: это неверно. По сути дела, это извращение истории, идущее от гордыни. Как порой христиане преувеличивали еврейские страдания, стремясь «доказать», что мы якобы наказаны за «богоубийство», так и некоторые евреи старались преувеличить наши несчастья, желая подчеркнуть нашу уникальность как народа с героическим ореолом мученичества. Таким образом, они делают из нас ам медушеней онеш – народ, упивающийся страданиями, а это, как я сказал, извращает историю. Взглянем на основные геополитические факты нашей истории: ведь даже у себя на родине мы находились на перекрестке империй; большую часть двух последних тысячелетий провели вдали от родины, в рассеянии…
Ю. Л. Всего этого уже достаточно…
Д. Д. Наверное. Но ведь в первом случае сыграло роль лишь естественное географическое положение; второй же факт в известном смысле – продолжение первого, а именно того, что римляне в I веке захватили важную территорию. И надо добавить, в изгнании мы жили, вообще-то, довольно неплохо. Случались, разумеется, страшные трагедии, гонения, Крестовые походы, изгнание из Испании в 1492 году, погромы в Польше и России, ну и, наконец, последняя и самая страшная Катастрофа. Но этому можно противопоставить годы относительной безопасности и даже процветания в десятках разных стран, века, в течение которых нам удавалось сохранять хрупкий баланс, – оставаясь «народом в народе» (а нередко и «государством в государстве»). При этом мы жили бок о бок с нееврейскими соседями и, как правило, не вступали с ними в конфликт. Это нелегкая задача – быть евреем и признаваться таковым, но не стать чужеземцем, к которому неевреи испытывают ревность или обычную ксенофобию, подвергая его притеснениям и гонениям. Я бы даже рискнул сказать, что были в истории народы, судьба которых сложилась гораздо хуже: они исчезли в силу одной из двух причин – либо стали жертвой окружающих народов, либо ассимилировались и были ими поглощены.
Ю. Л. Понятно.
Д. Д. И добавлю: при всем том (ни в коем случае не приписывая этот факт политическим или житейским обстоятельствам, что было бы ошибочно) нам, как народу, удалось достичь необычайных коллективных и индивидуальных достижений. Несомненно, именно еврейское понимание вещей (хотя не следует считать это своей заслугой), приверженность Б-гу и Торе сформировали современное миропонимание. Это признает каждый. Верно, что ислам и христианство постепенно пошли своим путем, но их основополагающая вера в существование единой Б-жественной воли и проистекающие из нее идеи нравственности, справедливости и ответственности перед Б-гом пришли к ним из иудаизма. Точно так же другие, более конкретные аспекты этих религий унаследованы ими от иудаизма, – к примеру, значительная часть их религиозной и юридической практики, их Писания и формы богослужения. Но оставим в стороне вопрос влияния и вспомним только о том, чего добился сам еврейский народ. Отсутствие политической независимости отнюдь не облегчает нам коллективные действия или даже индивидуальные достижения, но и не исключает их. Именно в Вавилоне, как и в Палестине, которой правили чужеземцы, был составлен огромный корпус наших раввинистических писаний, со всей остротой мысли, присущей законодательным установлениям, с поэтичностью Агады. А молитвы и синагогальные тексты, составленные в то время? Перед этим огромным корпусом литературы меркнут литературные достижения других народов той же эпохи, хотя они опирались на мощь и поддержку своих государств. Или перенесемся в Рим, а чуть позже в Испанию, где евреи не только продолжали развивать те же направления, но и открыли новые: это снова время необычайного творческого расцвета всех жанров: светской и религиозной поэзии, философии, каббалы, филологии, астрономии. Некоторое время Испания была местом, где евреи играли важную политическую роль; не один из них принимал участие, как и наш праотец Йосеф, в управлении нееврейским государством. А такие мыслители, как Рамбам и ибн Габироль, которым принадлежит выдающееся место в нашей собственной традиции, оказали немалое влияние на мышление нееврейских философов и теологов. В ту же эпоху во Франции творил Раши и его школа талмудистов. Позднее стали возникать центры еврейской учености в Италии и других местах. Потом в Германии, Польше и Литве, Северной Африке, Турции и Ираке; уже в Новое время евреи получили доступ к сферам деятельности, веками закрытым для них в тех или иных странах, и достигли там успехов, несоизмеримых с количеством еврейского населения. Посмотри на Россию – даже не знаешь, с чего начать! Бизнес, наука, медицина, искусство, эстрада, образование – нет ни одной области, которая сразу не ассоциировалась бы с известными, даже выдающимися еврейскими именами. А в иных областях вообще трудно припомнить нееврейское имя… Неудивительно, что многие неевреи, если ты спросишь их, какой процент мирового населения мы составляем, назовут цифру в пятнадцать, ну, десять процентов. Но даже цифра в один процент будет сильно завышена. Мы – лишь крошечная горстка среди народов земли, и так было всегда. Даже в Торе сказано: «Не по многочисленности вашей из всех народов возжелал вас Г-сподь и избрал вас, ибо вы малочисленнее всех народов». Наверное, все это звучит несколько хвастливо, но и такой небольшой список (даже если мы не перейдем к перечислению конкретных Фрейдов и Эйнштейнов в каждой стране и сфере деятельности – хотя могли бы) достаточен для того, чтобы показать, насколько неверно представление о нашем народе как отмеченном главным образом страданиями.
Ю. Л. Думаю, вы правы. В любом случае, теперь с евреями в большинстве стран мира все в порядке. И если причина прошлых страданий заключалась в отсутствии собственного государства – так и эта ситуация сейчас изменилась. Хотя Израиль не выходит у меня из головы…
* * *
Д. Д. Об Израиле, уверен, ты сможешь узнать и из других источников.
Я хотел одного: чтобы ты заинтересовался иудаизмом. Надеюсь, это происходит, и довольно успешно, с учетом всех обстоятельств.
Ю. Л. Конечно, но ведь факт существования Израиля несомненно имеет отношение к иудаизму, не так ли? Разве не считается мицвой поселиться в Израиле? Впрочем, вряд ли вы так думаете, иначе не жили бы в Москве.
Д. Д. Если ты задаешь этот вопрос в свете учения Алахи, то на этот счет есть разные мнения. И конечно же, вопрос о жизни в Эрец-Исраэль связан со становлением современного Государства Израиль как политически суверенного государства, хотя пока он и не возник. Как тебе, наверное, известно, есть евреи, которые все еще не признают легитимность Израиля и продолжают ожидать более ясного знака с Небес, чтобы вернуться на свою землю. Но все это не имеет отношения к моей жизни в Москве.
Ю. Л. Не имеет?
Д. Д. Как-нибудь мы поговорим об этом. Разве ты не слышал, что я несколько лет прожил в Иерусалиме? Да-да, и надеюсь туда вернуться через какое-то время. Ведь для меня это почти родная земля. Этот белый, ослепительно белый свет утреннего солнца – настолько яркий, что приходится зажмуриваться, когда смотришь на город... И когда идешь по пыльным дорогам, в этой белизне, мимо старых каменных домов – там даже цвет пыли особый, гораздо светлее и более желтого оттенка, чем здешняя пыль. Все это очень напоминает мне Тбилиси, его виды и запахи, сады, я чувствую себя там как дома. Конечно, для русских все иначе – те, кто едет жить в Израиль, обычно делают это из страха перед антисемитизмом или ради материальных благ.
Ю. Л. Но ведь в Израиль едут и из религиозных соображений!
Д. Д. Здесь опять история сыграла шутку: наверное, сионизм отчасти воплощает вековую мечту еврейского народа. Но нужно ли нам глубоко погружаться в эту тему? Что ж. В течение многих веков изгнания мы молились – ты знаешь, поскольку это часть молитвы Амида, – чтобы наш народ собрался на своей земле и снова процветал, а дом Давидов вернулся на трон Израиля. Согласно нашей древней традиции, еврейское слово «Машиах» означает «помазанник (царь)». Оно вошло в русский язык как «мессия». Так вот, Машиах будет потомком Давида и провозгласит новую эпоху. Но если сионизм в этом смысле представляет воплощение нашей традиции, то его истинные политические истоки совершенно иные. Это движение возникло в последние десятилетия XIX века (хотя ему предшествовали более ранние движения) и было обусловлено, главным образом, геополитическими факторами того времени, а также довольно странной, в чем-то сомнительной, позицией европейского еврейства эпохи эмансипации. Помнишь, мы обсуждали эту тему? Сионизм пришел в Европу как вариант решения «еврейского вопроса» (так порой называли ситуацию, сложившуюся с нашим народом). Теодор Герцль, в известном смысле основоположник современного сионизма, считал перспективу обретения еврейской родины лучшим ответом на проблему антисемитизма, который процветал не только в его родной Австрии, но и в просвещенных столицах Европы. Новый Сион, по Герцлю, становился фактически убежищем от антисемитизма. Конечно, не было необходимости перебираться туда всем евреям, но (как он указывал в знаменитом сравнении) пламя антисемитизма будет поддерживать сионистскую кастрюлю на точке кипения и обеспечит ровный поток иммигрантов в будущее еврейское государство. Но все эти доводы кажутся сегодня довольно смешными.
Ю. Л. Почему же?
Д. Д. Потому что все происходит совсем наоборот. Поскольку антисемитизм все еще существует в мире, то его основные негативные устремления связаны именно с Государством Израиль. В этом смысле, мне кажется, шансы на физическое выживание у еврея, живущего за пределами Израиля, выше, чем у израильтянина (которому приходится всю жизнь служить в армии). А еще выше опасность, которой подвергаются израильские граждане из-за индивидуальных террористических актов или еще чего-то похуже (Б-же сохрани!).
Ю. Л. А как с вопросом о религии и сионизме?
Д. Д. Ну, как ты знаешь, Герцль был секуляристом, довольно невежественным в иудаизме. Он желал построить государство светское, плюралистическое. Подобную мечту питали и те, кто приезжал, чтобы поселиться в Палестине. Хотя надо сказать, что, несмотря на рассеяние, в Иерусалиме и его окрестностях всегда жило довольно много евреев. Так что в известном смысле – очень ограниченном, разумеется, – Иерусалим не переставал быть нашей землей. И про «Палестину» я говорю только потому, что с началом нашего рассеяния именно это название было известно миру – не мы его выбрали, а римляне. Они надеялись, что, изменив название, уничтожат вековую связь нашего народа с его землей.
Ю. Л. Я не знал этого.
Д. Д. Да-да. Но, несмотря на происхождение этого названия, в то время – в конце XIX – начале ХХ века – евреи произносили его с гордостью. Они говорили о «возрождении Палестины» и даже именовали себя «палестинцами». Во всяком случае, эти поселенцы, особенно в более поздний период, руководствовались секулярным мировоззрением (даже если они не были так уж пропитаны секулярным духом, как им казалось). Их политической философией был социализм; они полагали, что, обретя родину для еврейского народа, им удастся построить государство на социалистических принципах, общественной собственности и так далее. И в большинстве своем они были далеки от еврейской практики – настолько, что возникали довольно серьезные конфликты между ними и традиционными религиозными еврейскими общинами Иерусалима и других городов. И здесь история сыграла еще одну коварную шутку, спутав карты Герцля и его последователей. Вопреки их мировоззрению и преимущественно светскому характеру государства, основанного в 1948 году, религиозные вопросы стали играть все большую роль в Израиле. И внутренняя политика страны в значительной мере превратилась в борьбу между светскими и религиозными партиями, причем последние наращивают мощь. В категориях иммиграции не только антисемитизм поддерживает точку кипения в сионистской кастрюле, но и иудаизм – многие новые иммигранты приехали в Израиль по религиозным причинам.
Ю. Л. Так как же, в конце концов, Израиль соотносится с традиционной еврейской верой?
Д. Д. Я уже говорил: есть религиозные евреи, утверждающие, что без ясного небесного знамения, прихода Машиаха с его традиционными атрибутами, сионизм нужно рассматривать как чисто человеческое изобретение, проявление высокомерия, за которое следует наказывать всех, кто эту идеологию разделяет. Поверишь ли, но таких взглядов придерживаются даже некоторые евреи, живущие в Иерусалиме. Они ненавидят государство, хотя оно защищает их.
Ю. Л. Я слышал об этом.
Д. Д. С другой стороны, позиция большинства религиозных евреев (как, собственно говоря, и секуляристов) состоит в том, что существование Государства Израиль – факт исключительно позитивный, поэтому можно провозгласить, как осторожно сформулировал раввинат, «начало расцвета нашего искупления». И конечно же, Израиль обусловил небывалое еврейское возрождение. Иврит никогда не был мертвым языком – его всегда понимали многие простые евреи; на протяжении веков он был языком религиозной и даже светской письменности, языком высокой учености для образованных евреев. Но взгляни, что происходит сегодня: иврит превратился из книжного языка в язык общения кипучей цивилизации. Совершить такое за одно-два поколения – подвиг! И за этим последовало возрождение всего еврейского – еврейской литературы, философии, университетской иудаики во всем ее многообразии, уж не говоря о бурном развитии еврейских организаций, школ и ешив. Смотри, что происходит, – не только в Израиле, но и в России: думается, что многие российские евреи и еврейские организации своей активностью обязаны существованию еврейского государства. Полагаю, в этом смысле создание Израиля евреям следует рассматривать как факт исключительно позитивный, несмотря на все трагедии и жертвы, сотни и тысячи жизней, отданных за осуществление этой мечты.
Ю. Л. Но ведь есть и другая сторона вопроса: жертвы понесли не только евреи. Я обратил внимание на то, что вы почти не упоминаете палестинских арабов. Разве не правда, что мечта еврейского национализма реализована за счет подавления столь же правомерного национального движения, с равно обоснованными притязаниями на ту же территорию?
Д. Д. Я вполне разделяю твою симпатию к палестинским арабам, но не твое объяснение причин их страданий. Только очень жестокие люди испытывают удовлетворение от того, что с ними произошло. И все же твоя концепция – весьма распространенная среди левых либералов – не убеждает меня. Вряд ли здесь можно говорить о двух соперничающих национальных движениях и равно обоснованных притязаниях.
Ю. Л. Нет?
Д. Д. Не знаю, что дает основания людям заявлять о своих притязаниях и правах на какую-то территорию, но, по-моему, все тут упирается скорее в мир идей, чем в биологию. То есть вряд ли существует физиологическая основа, позволяющая утверждать принадлежность к той или иной территории. Столь же нелепо заявлять, что территория принадлежит тебе. Как обосновывается право на землю? Ты здесь родился или вырос; земля принадлежит тебе, потому что ты ее законным образом купил. Она принадлежит тебе, и это чаще всего приходит на ум, поскольку ты – часть такого-то народа, а это его родина (я уже приводил тебе этот аргумент, просто сейчас он относится к народу в целом, а не к отдельному человеку). И так далее. Я не могу с уверенностью сказать, какой именно аргумент нужно выбрать и как их сравнивать. Но, прежде всего, хочу заметить, что в конечном счете все они поражают меня как очень несерьезные. Мы, евреи, верим, что наши притязания на землю восходят к Б-жественному выбору, и все же в Торе даже такая связь – которая, как ты понимаешь, мне больше импонирует, – обусловлена нашей приверженностью мицвот. И ее хрупкость неоднократно подчеркивается: в самом деле, по язвительному замечанию Торы, земля принадлежит исключительно Б-гу, а мы – не более чем «пришельцы и поселенцы у Меня».
Но вернемся к нашей теме: что бы ни лежало в основе притязаний людей на землю, думаю, сравнивать арабов и евреев в этом смысле никак нельзя. И дело не в том, что в этом случае политическая проблема стала бы менее острой. Все равно надо отметить: невозможно сравнивать цель палестинцев, состоящую, прежде всего, в освобождении народа от состояния безвластия и безгосударственности (которые отчасти навязали им братья-арабы), то есть политическую цель, какой бы сильной она ни была, со страстной двухтысячелетней тягой к земле и жертвами, принесенными ради нее. В течение двадцати веков непрерывно пульсировала еврейская надежда; евреи повторяли слова: «Иерусалим, Иерусалим», и не прекращалась борьба за осуществление этой надежды – не на поле боя и не под бомбами террористов, а на малярийных болотах, в безводных пустынях, которые сейчас стали житницей народа, на коллективных фермах и поселениях, вполне конкретно свидетельствующих о привязанности людей к определенной территории. Я не хочу сказать, что палестинские арабы не испытывали подобной привязанности к земле за две тысячи лет изгнания и не посвящали жизнь столь же преданно своей мечте. Но в том, что касается евреев, – это исторический факт; с арабами это лишь гипотеза. Как же тут можно сравнивать?
Ю. Л. Но в настоящий-то момент все это уже не имеет значения.
Д. Д. Может быть, но если это не имеет значения, то что же имеет? В конце концов, у человека нет на теле знака, который удостоверил бы его принадлежность данной территории. И если это не аргумент, что тогда? Если владельцем называется тот, кто сделал приобретение, то евреи начали покупать землю в XIX веке и продолжали почти до образования самого государства. Если звание владельца должно быть засвидетельствовано кровью, то евреи пролили немало крови за эту идею, довольно сомнительную. Если аргументом является военная мощь и Realpolitik, то факты говорят сами за себя. Если это вопрос рождения или воспитания, они не кто иные, как дети Realpolitik. И факт в том, что большинство населения Израиля сейчас – местные уроженцы, тогда как многие «палестинцы» никогда не видели Палестины. Я говорю об этом без всякого удовольствия, но факт есть факт.
Ю. Л. Боюсь, никакие из ваших «фактов» не сделают жизнь палестинцев легче, не помогут найти более ясное политическое решение.
Д. Д. Да, это так. Я ведь еще не закончил и хотел бы сказать пару слов о том, как ты характеризуешь цели обеих сторон. Ведь даже модель «двух соперничающих национальных движений» проблематична, хотя, наверное, это наиболее обсуждаемый вопрос. Для европейца все представляется однозначным: всякий народ – это народ, и он имеет родину или должен ее иметь. Но попробуй нацепить мои грузинские очки – я же говорил, Грузия чем-то очень похожа на Израиль. И тогда уже тебе не будет все так ясно. Национализм как таковой – это европейская идея, завезенная на Ближний Восток сравнительно недавно и в искаженном виде. В течение многих веков жители этих мест видели себя (и фактически видят до сих пор) не столько саудовцами или иорданцами – это в ряде случаев не более чем отметка в паспорте, – сколько арабами или мусульманами. Тебе, может быть, нелегко это вообразить, но задумайся на мгновение о России: в какой мере люди осознают себя сибиряками или уральцами? Мне кажется, в весьма ограниченной. Они прежде всего русские – русские, которым выпало жить в этом году в Новосибирске или Екатеринбурге, но чья идентичность радикально не изменится, если в следующем году они переедут в Москву или на Дальний Восток. Ибо прежде всего они русские. Но на Ближнем Востоке дело обстоит иначе. Там люди гораздо сильнее привязаны к своим местам, чем здесь. И это даже не страна, скажем, Сирия, а город, где они живут, – например, Алеппо (слышал о таком?). Так вот, житель Алеппо считает Дамаск почти иностранным городом, как Бейрут или Багдад. С другой стороны, наднациональные общности – аль-арабиа, аль-ислам – проявляют себя в сознании людей, в прессе, на радио, в речах политиков. В России трудно найти что-то подобное. И эта реальность укоренена во многом, особенно в арабских политических движениях прошлого века. Уверен, если бы ты знал, что это такое, если бы прожил какое-то время среди арабов, то понял бы: идея национальных государств там совсем не то, что у нас. И самое яркое доказательство тому – неизменные попытки сформировать наднациональный политический союз существующих государств, который каким-то образом примирил бы национализм западного образца с ощущением людей, что аль-арабиа – единая общность или должна таковой быть.
Ю. Л. Я не вполне понимаю вас.
Д. Д. Если исходить из этой ментальности, то в создании Палестинского государства для палестинского народа нет логической необходимости. Палестинский народ – на самом деле порождение конфликта между Израилем и его соседями. Если бы их соседи приняли арабских беженцев, а не заключали их в лагеря, то палестинских беженцев не существовало бы – а были бы иорданцы, сирийцы, ливанцы. Я не утверждаю, что они нисколько не пострадали бы в ходе войн (хотя, разумеется, если бы они стали гражданами в странах своего рассеяния, то в ряде случаев их материальное положение и судьбы были бы значительно благополучнее). Я хочу сказать, что тут имеет место менее значимая вещь, чем идентичность – лишь право быть самим собой. В этом смысле притязания арабов и евреев вовсе не одно и то же.
Ю. Л. Боюсь, это заведет нас в область уже хорошо известных аргументов и контраргументов.
Д. Д. Возможно. Во всяком случае, я поднял эту тему, потому что Израилю – а сюда же входит и тема страданий евреев во время второй мировой войны, о которой ты говорил, – надо сделать более чем достаточно в смысле того, о чем мы с тобой, русские евреи, сейчас беседуем. Мне частенько приходит в голову мысль, что Холокост и существование Государства Израиль, возможно, больше способствуют исчезновению иудаизма в России, чем свары между хасидами, ортодоксами и реформистами.
Ю. Л. Что вы имеете в виду?
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.