[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2008 АВ 5768 – 8(196)
КОРОЛЬ И НАХЛЕБНИКИ
Марлен Кораллов
Лето. Станция Радищево. Электричка уносится с воем в будущее. Будущее без меня, как на полотнах Георгия Нисского. Мне же – сначала подмосковным леском до дачи Марлена Кораллова, затем – кругами его майкудукского прошлого… А там глядишь, и снова «новые времена», новая страна, в которой до сих пор нет общенационального мемориала жертвам государственного террора.
Медовый, пряный запах, затопляющий многоочитую подмосковную веранду, доводит до дверей импровизированного кабинета моего будущего собеседника.
Хозяин встречает радушно. Тем не менее долго топчемся на пороге беседы: Кораллову предстоит путешествие в стылое прошлое.
ГУЛАГ, ГУЛАГ!..
Он еще не уверен в том, что из-за меня это путешествие стоит предпринять.
Я знаю, что не обо всем можно говорить и уж тем более писать. Но знание мое впрок никогда не шло. Другое дело Марлен Кораллов. Оно и понятно – выучка лагерная. Я то и дело включаю-выключаю диктофон. И не потому, что Марлен Михайлович просит это делать: сам чувствую, о чем можно и о чем «лучше не надо».
«Лучше не надо» сегодня и – возможно, завтра тоже. Потому что взгляд из сегодня не то что мунковский крик из вчера.
ГУЛАГ и еврейский вопрос. И снова буксуем: «Так про это же горы написано!» Горы Марлена Михайловича меня не убеждают. Мне нужен его рассказ. Рассказ очевидца.
Кораллов вспоминает... Молодежь, старики...
Кстати, о стариках. Узнав о том, что рассказ о Короле зафиксирован письменно и проходит по ведомству «старых рукописей», начинаю новую атаку на автора. Марлен Михайлович сдается, находит и передает мне «старую рукопись», с единственной просьбой – подчеркнуть во вступлении, что отрывок дан в дополнение к его дачному интервью в в рубрике «4х4». Что я и делаю.
Афанасий Мамедов
Возвращаясь с каменного карьера, бригада доволокла ноги. Когда те, кто мог и чем мог, ублажили себя казенной баландой и куском посылочной жратвы, наступила минута хлеба духовного.
– Что нового в зоне?
Интересный случай... Очередной этап еще имел в запасе карантинное время: закон отпускал десяток «проверочных» дней. Но разве Зотов вытерпит наше безделье? Настырный начальник производственной части не зря жует черный хлеб с белым маслом. Умеет придумать каждому особое сверхзадание. Однако некий фраер из нового этапа уперся. И опять москвич. С гордой фамилией Король. Зотову доложили. Он зашелся от гнева. «Сюда его, ко мне! Нарядчик, бегом!» Привели.
– Мне здесь королей не нужно. Я вам, нахлебникам, покажу, как объедать советскую власть! Нарядчик! К вечеру доложишь, сколько он наработает, король хренов...
Старый хрен, однако, не сник, не дрогнул.
– Я на твою власть столько наработал, что вся твоя контора не выпердит.
Повернулся и вышел. Зотов онемел. Что за король?
В тот вечер москвича в кандей не отвели. Прохлаждался в бараке. Назавтра и еще через день, когда бригада возвращалась в зону, я спрашивал:
– Посадили?
Зотов, начальник режима и другие пока терпели! Нерядовой случай. Заглянул я в этапный барак. Произошло случайное, на ходу, знакомство. Без лишних слов.
Теперь обошелся бы тоже без лишних слов.
Не берусь подсчитывать, сколько встреч-разговоров состоялось с Королем в Майкудуке. Михаил Давыдович пробыл у нас недолго. Зачисленный в инвалидную бригаду, он вместе с нею отправлен был в Спасский специнвалидный лагерь.
Вряд ли когда-нибудь подсчитаю, сколько раз повидался в Москве. Встречи по торжественным случаям, когда тосты исключают беседу, можно не принимать во внимание. Главная встреча состоялась через сорок лет после смерти Михаила Давыдовича – в 1999-м. Типография Россельхозакадемии отпечатала книгу «Одиссея разведчика. Польша – США – Китай – ГУЛАГ».
Заголовок книги подсказан издателем, который желал, но не сумел выпустить «Одиссею». И ему и другим издателям подложил тяжелого свинтуса дефолт 1998 года. Заголовок явно рассчитан на интерес к литературе детективной, шпионской. Но ставка на ширпотреб не помогла: тираж в пятьсот экземпляров раскупался медленно. Книжные магазины решительно отвергали книги в мягких переплетах. Привлекали твердые, на которых стоят имена громкие, желательно – скандальные. Королей не надо...
А мне надо.
Кланяюсь в ноги дочери Короля, Майе Михайловне, год за годом одолевавшей неожиданные, без счета преграды. Спасибо родичам ее, друзьям, каждому, кто помогал.
Известный психиатр, автор серьезных публикаций по своей медицинской линии, Майя Михайловна безупречно исполняла долг перед отцом – при жизни его и после кончины. Сражалась за него с топтавшим зэка правосудием. Месяц за месяцем тащилась за сто верст из Москвы выстаивать в очереди и сдавать на почту посылки. Отправлять из Москвы? Запрещено. Нельзя оскорблять столицу. Пусть верит, что нет у нас лагерей.
С той поры, как «Одиссея» у меня дома, на книжной полке, мне не грозит разлука с Королем. «Одиссея» – не Библия. Ее незачем открывать ежедневно. Но мне важно знать и чувствовать: мы рядом.
В «Одиссее» собраны документы, письма, дневниковые наброски, комментарии, воспоминания, семейные фотографии. В нее включены и мои странички. Трудно сказать, что в книге самое важное. Начну с анкеты автора, родословной. Позволю себе вековой разбег.
Киев. 1910 год.
Екатерина Великая не спрашивала предков Короля: «Хотите жить в моей империи, под моей властью или оставаться подданными Польши? Тогда резать ее на куски не буду. Суворову прикажу Варшаву не брать».
При Александре I семилетнего прапрадеда Короля украли «хапуны», отправили в аракчеевское поселение. Некий остроумец дал ему там гордую фамилию – Король. И в придачу – четвертак. Солдатский срок. Кантонист срок отслужил. В награду получил десять десятин щедрой земли. «Навечно». Кантонист, однако же, продал их и в местечке под Киевом построил кузню. Народив кучу детей, прожил больше ста лет.
Окраина Киева под названием Шулявка славилась бандюгами и ворьем. В ней провел счастливое детство Мишка Король. Не знаю, откуда взялись в семье и как укоренились духовные запросы: очевидно, были сильны. На последние деньги отец отправился хоронить Льва Толстого.
С 1912-го Михаил Король – солдат пехотного Гренадерского полка. Москва, казарма в Хамовниках. Конец срока уже приблизился, но грохнул 1914-й. Окопы. Тяжкое ранение. Георгиевский кавалер. Спасительница медсестра. 1917-й.
Георгиевский кавалер. 1916 год.
Антисемитизм на Украине зверский. Но Октябрь должен с ним покончить. Красная Армия, работа в военной прессе, знакомство с Яном Берзиным. Доверие… В двадцатых заброшен в Польшу создавать «Красное подполье». Арест. Побег.
В тридцатых снова военная пресса. «Красная Звезда», киношник, редактировавший сценарий «Чапаева», в кругу друзей – вдова Фурманова. С 1934 года вновь кадровый разведчик. Обучали манерам, языкам, танцам. Не уверен, что хорошо. Однажды за океаном постоялец дорогого отеля вызывает горничную. Просит носки заштопать.
Горничная в трансе:
– Ручная работа стоит дорого!
– Что же делать?
– Выкинуть старые, надеть новые...
Раз богатый шпион не сгорел через неделю, значит, на всех широтах его выручали смекалка, талант, обаяние. Без них горел бы в Нью-Йорке, Бельгии, Канаде, Китае, дважды не встречался бы в Японии с Рихардом Зорге...
Прогорать Король начал в родной России. Расстреляли Яна Берзина. Сталину понадобился Ежов, чтобы свести под корень военную, инженерную, партийную гвардию. Первоклассную, овладевшую мастерством военную разведку. Арест Короля санкционировал Кобулов, входивший в ближний круг Лаврентия Берии. Расстрелян был Кобулов вслед за шефом.
М. Король в Лефортовской тюрьме. 1944 год.
Перешагну через пропасть, через эпоху.
Дело Короля Москва нашла теперь возможность пересмотреть. Из Главной военной прокуратуры дочь получила документ, сообщавший, что отец ее подлежит освобождению. Судимость с него снята. Верховный суд СССР подтвердил реабилитацию. Дальше в лес... Партколлегия при МК КПСС восстановила Короля в партии. Главное управление кадров Минобороны восстановило в звании бригадного комиссара. Оправданный получил персональную пенсию... Чего же боле?
А вот прокурор Северо-Казахстанской области решил добить Короля. Не исполнил решения Москвы. Игнорировал постановления Генеральной прокуратуры.
Привожу строки из заявления в Генпрокуратуру, под которым стоит непостижимая дата: 9 сентября 1959 года.
«Целью Жигалова было умертвить меня. Он боялся, что если я выйду на волю, то разоблачу его, и поэтому старался меня уничтожить... На его совести много подлых убийств.
Прошу вызвать меня для дачи показаний».
Освобождение затянулось до конца пятидесятых. Догадок по поводу единоборства прокурора, безусловно враждебного курсу Москвы, и дожившего до оправдания зэка слишком много. Но навязывать комментарий не хочу. Распутывая клубок «королевской» жизни в пятидесятых, попытаюсь развязать несколько узелков на нитке национальной.
В конце «Одиссеи», в небольшой главке «Народ-изгнанник», собраны наброски, обобщающие пережитое с детства, увиденное в разных частях света, передуманное на закате.
«...Если мы взывали к классовой ненависти, то Гитлер – к национальной и расовой. Успех имел не меньший, чем мы... Ненависть, вышедшая из зависти, очень прочна... “Верь, настанет пора и погибнет Ваал и вернется на землю любовь”. Бедный Надсон! – замечает Михаил Король. – Искатель любви ошибся. Никогда любовь не царствовала». (Горький вывод датирован ноябрем 1958 года.)
...Малый народ вынужден подчиняться большому. Еврей обязан быть русским, французом, немцем, но быть им до конца не в силах. Русский второго сорта.
Евреи-революционеры были равны русским, так как делали русскую революцию. Самое невыносимое – это отношение революции к евреям. Не контрреволюция, а именно революция нас отвергла. Потребовала отказа от нашей особенности. Если социализм совмещается с антисемитизмом, то выхода нет. Последняя карта бита. Земной шар не родина для евреев. Во все эпохи, при всех режимах еврей – чужак.
М. Король с супругой и старшей дочерью Брушей. Польша, 1921 год.
Попытка Израиля тоже висит на ниточке.
Невозможно спрятаться, раствориться среди других народов. В потомках маранов в Испании до сих пор видят выходцев из евреев. В лучшие времена евреев жалели и защищали как слабых, но чаще грабили, убивали. И делал это народ, а не только правители.
Осенне-зимний, отчаявшийся Король представляет себе, как на улицах Москвы появляются люди с плакатами: «Бей жидов, спасай социализм!»
«Какой тяжелый итог!»
Когда мы сделали свою историческую ошибку? Откуда она – наша исключительность? Нам не дают умереть, не дают жить...
В отклике на смерть Эйнштейна Король ведет речь о Левитане и Антокольском, о Спинозе и Марксе, Эренбурге и Еврейском антифашистском – ЕАКе. Почему, говоря о Павлове и Сеченове, непременно подчеркивают, что это великие русские ученые, тогда как Эйнштейн оказывается вненациональным?
Так к чему же в итоге пришел Михаил Давыдович? Бывшего солдата Гренадерского полка, Георгиевского кавалера, офицера-гэрэушника в последователи графа Толстого никак не зачислишь. Склонности подставлять левую щеку, когда бьют по правой – или наоборот, – Король до последних дней не испытывал. Так же как жажды мести. Библейскому правилу «око за око» не следовал. Заявление о прокуроре Жигалове написано потому, что уступать преступному произволу и беззаконию, на взгляд Михаила Давыдовича, означало тоже совершать преступление, поощрять беззаконие. Заявление продиктовано чувством собственного достоинства. Его писал Король, а не раб.
Духовным стержнем или духовной драмой, а верней, и стержнем и драмой стала под занавес проблема национальности. Не философско-историческая вообще, а конкретно – проблема еврейства.
Каждый день преподносил доказательства, что в ненависти национальной ищут убежища бедняки, доведенные до голодухи, богачи, прорвавшиеся к власти, – желтые, черные, белые. Виноват чужак. Виноват слабак. Всегда и всюду повинен еврей, имевший наглость не поддаться Древнему Египту, средневековой Испании, а ближе к XIX веку – просвещенным державам, обновленным континентам. Вроде бы готовый на них работать, умеющий приспособиться, еврей сохранял свою обособленность. В чем же дело?
Рожденный в России предвоенной, предреволюционной, кризисной, Михаил Король проникся верой, что выход из тупика возможен только на магистрали интернациональной. Разведчик, реальный политик, не склонный к мечтаниям утопическим, Король, видимо, отгонял от себя надежды, что еврейство отыщет выход из тупика, забившись на пятачок Сиона.
М. Король. Китай, 1937 год.
Повторю: в главе «Народ-изгнанник» замечено, что попытка Израиля висит на ниточке. Королю не дано было избавиться от сомнений: «Сможет ли Израиль удержаться»? Предсмертные заметки в «Одиссее» убеждают, что Короля целиком поглощало желание понимать. Не мстить, не добиться реванша, благополучия, карьерного роста. Главное – понимать.
Повторю: он исключал возможность ассимиляции. Да, позволено быть самыми католическими из католиков, и все равно – суждено остаться евреями. Если бы ассимиляция была выходом, ее бы следовало приветствовать. Но даже перелет на другую планету – никакой выход. Там повторится ситуация, возникшая на Земле. Мы на Земле – «без прописки». Без собственного надела и дома. В гостях. Лишь на правах допущенных.
В отличие от множества возвращенцев ГУЛАГа, Михаил Король честно, трезво, горько самокритичен. Он способен благословить арест – за принесенное им очищение. Он замечает, что очки, которые когда-то напялил на себя, были чисто политическими. Темными. Что в людях видел лишь воплощение идей, исполнителей воли эпохи: лошадям надевают шоры, чтобы глядели вперед, а не по бокам. Вспоминает реплику профессора Хиггинса из «Пигмалиона» Бернарда Шоу:
– Разве мы знаем, что делаем? Если бы понимали, разве бы это делали?
Вот и приехал «не туда, куда хотел». Я в долговой тюрьме, как банкрот. Выдал векселя и прогорел. «Тюрьма заслужена».
Ящик документов, черновиков Майя Михайловна сдала в архив «Мемориала». Большую подборку – в фонд Солженицына. Делать выписки из наследия можно до весны. Ограничусь еще немногими строками.
Михаил Король пишет, что внуки его – Саша и Сережа могут быть коммунистами, буддистами, православными, католиками. «Я буду их любить и уважать. Выбирать свой путь – дело их совести. Но если они скажут, что дед их был турком или молдаванином, чтобы скрыть свое еврейское лицо, я не буду считать их своими внуками».
Майя Король. 1943 год.
Завещанием Михаила Давыдовича можно назвать письмо с просьбой отослать после смерти. В ЦК КПСС. Дата наброска исторически знаменательна – 7 ноября 1959 года. Начинается строками: «Колумб искал Индию, а нашел Америку. Наши Колумбы, создавшие лагеря...» Через абзац идут строки из вступления Данте к «Божественной комедии»: «Я увожу к отверженным селеньям, я увожу туда, где вечный стон, я увожу к погибшим поколеньям...»
В наброске речь идет и о вкладе в лагерную систему, сделанном Ягодой, Ежовым, Берией. Последний разбил страну на зоны: «подконвойную, расконвойную, бесконвойную...»
Вовсе не каждая строка в наброске воспринимается как откровение. Но есть строки, подтвержденные полностью, пророческие – о двоедушии, неправде... «Никакое государство не может существовать на таких основаниях. Оно распадается».
Скончался Михаил Король 1 декабря 1959 года.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.