[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2008 ТАМУЗ 5768 – 7(195)
ВоспоминаниЯ
Записки актера
Мотл Сирота
«Культурное строительство», осуществлявшееся в рамках создания «еврейской советской государственности» в Биробиджане и придававшее всей программе характер еврейского национального предприятия, изобиловало в большей или меньшей степени известными проектами, изначально получившими статус «государственных», как-то: еврейские газеты и радиовещание, писательская организация, сеть учебных заведений с преподаванием на идише, национальные клубы и библиотеки, научно-исследовательская комиссия, этнографический музей, литературно-публицистические альманахи и издательство на идише, симфонический оркестр, вокальный ансамбль и даже опера. Наиболее значимым среди этих национальных проектов был, несомненно, Биробиджанский государственный еврейский театр (БирГОСЕТ), действовавший с мая 1934-го по ноябрь 1949 года. На протяжении пятнадцати лет театр был самым важным культурным центром национальной жизни еврейской автономии, сосредоточив вокруг себя творческую деятельность десятков артистов, режиссеров, художников, композиторов, драматургов, критиков и других деятелей культуры.
Выступление М. Калинина на конференции, посвященной еврейским поселениям в СССР. 1926 год.
Начало деятельности БирГОСЕТа символически совпало с провозглашением Еврейской автономной области в мае 1934 года. Его положение было принципиально иным, нежели положение двух десятков других советских еврейских профессиональных театров, включая и три ведущих театра в Москве, Минске и Киеве, пользовавшихся государственной организационной и финансовой поддержкой. И центральные, и провинциальные еврейские театры существовали в сложных культурных, языковых и политических условиях, при наличии значительной конкуренции со стороны «не-национальных» театров, тогда как Государственный еврейский театр Биробиджана, единственный театр области на протяжении всей своей истории, был официальным национальным театром автономии, где идишу декларативно отводилась роль государственного языка.
Поначалу, однако, БирГОСЕТ практически ничем не отличался от других провинциальных советско-еврейских театров и делал свои первые шаги, будучи бледной тенью Московского ГОСЕТа. Необходимость поисков особенного, «автономного» лица встала перед БирГОСЕТом только к началу 1935 года, после закрепления официального статуса ЕАО на Первом областном съезде Советов. Взятый центральными властями в 1935–1937 годах курс на превращение Биробиджана в «центр советской еврейской национальной культуры», квинтэссенцией которого стало заявление председателя Президиума ЦИК СССР Михаила Калинина 29 августа 1936 года о планах правительства по трансформации Еврейской автономной области в автономную республику, подвел под деятельность БирГОСЕТа более крепкую организационную базу и предоставил ему необходимую идеологическую поддержку. В рамках этой политики театр стал рассматриваться как один из приоритетных культурных атрибутов биробиджанского проекта, важный не только для внутреннего обслуживания переселенцев, но и как направленный вовне агитационно-пропагандистский инструмент. БирГОСЕТ должен был стать отражением идеи советско-еврейской государственности как способа решения еврейского вопроса в СССР. Для этой цели театру было присвоено в том же августе 1936 года имя члена Политбюро Лазаря Кагановича, что придало театру совершенно особый статус. Постепенное смещение «советско-еврейского акцента» в сторону Биробиджана привело к некоторому противостоянию между БирГОСЕТом и еврейской театральной элитой во главе с Соломоном Михоэлсом. Биробиджанский проект, и раньше воспринимавшийся еврейской интеллигенцией не слишком восторженно, начал превращаться в ощутимую угрозу для деятелей еврейской культуры в европейской части СССР, не собиравшихся связывать свою судьбу с Дальним Востоком. С другой стороны, в самом Биробиджане возникли определенные амбиции.
Кульминацией этого противостояния явилась новаторская деятельность ученика Алексея Грановского и Евгения Вахтангова, художественного руководителя БирГОСЕТа в 1937–1938 годах Мойше (Моисея) Гольдблата, сформировавшего у Биробиджанского театра особое сценическое лицо и собственный стиль. Гольдблат фактически попытался, подведя определенную теоретическую основу и используя административно-территориальную базу и особый статус Еврейской автономии, превратить БирГОСЕТ в ведущий еврейский театр в СССР и в движущую силу запланированной трансформации Биробиджана в центр еврейской советской культуры. В этот период, например, репертуар советско-еврейской сцены часто апробировался именно в Биробиджане, а не в Москве, как это было прежде. Однако ежовские репрессии и изменение общеполитического климата в стране привели летом 1938 года к фактической остановке движения Биробиджана по пути к автономной республике и помешали осуществлению далеко идущих планов Гольдблата. Некоторые сотрудники театра были арестованы и погибли в лагерях, самого же Гольдблата арест чудом миновал, и ему пришлось бежать из Биробиджана.
Именно к этому драматическому и во многом трагическому периоду в истории театра и ЕАО и относятся впервые публикуемые воспоминания ветерана еврейского театра Мотла Сироты, исполнявшего должность коммерческого директора БирГОСЕТа в 1936–1939 годах – в период деятельности Гольдблата. Особый интерес представляет утверждение Сироты, что это он буквально спас БирГОСЕТ от волны репрессий, сумев летом 1938 года вывезти театр на незапланированные гастроли в Иркутск и Новосибирск.
Биробиджанский период – лишь короткий фрагмент в театральной деятельности Сироты, начавшейся еще во время первой мировой войны в черте оседлости. В Биробиджан он приехал из Тирасполя по направлению ОЗЕТа (Общества по земельному устройству трудящихся евреев). Его записанные на русском языке в 1968–1970 годах мемуары хранятся в архиве Киевского института иудаики. Текст приводится с сокращениями.
Борис Котлерман
1936–1939 годы.
Биробиджан
Из Тирасполя мы поехали в Москву, а оттуда поездом Москва – Владивосток до Биробиджана. Поездка эта заняла 12 дней. Oнa была очень удачной, так как с нами в поезде exaлa большая группа переселенцев. Мы все перезнакомились между собой, а общая цель поездки сблизила нас. Все говорили о том, что нас ждет, каждый строил планы, высказывал свои мысли и надежды, котopыe он связывал с этой поездкой… Некоторые вели переписку со своими родственниками, которые выехали в ЕАО раньше и утверждали, что там все очень хорошо. Другие говорили, что там, наоборот, не все хорошо. А они едут туда для того, чтобы своими глазами увидеть, что это такое за Биробиджан такой, о котором в последнее время все говорят… В разговорах, спорах время летело незаметно, и в первых числах июля 1936 года мы прибыли в Биробиджан. <…>
Директором Биробиджанского еврейского театра тогда был тов. Корман[1]. По специальности он был учителем и театральные дела понимал довольно слабо. Это было заметно почти сразу же. Встретил он меня без особой радости, но все же сказал, что люди им очень нужны и он надеется, что сразу включусь в работу. Приказ о начале моей работы был сразу подписан, причем с того дня, с которого я был завербован, таков был общий порядок. <…>
Что собой представлял тогда Биробиджанский театр? Здание театра было деревянным одноэтажным. 3ал вмещал около 500 человек. Кроме партера были только две небольшие ложи – одна, так называемая правительственная, которая почти всегда пустовала, и вторая – ложа дирекции театра, которая почти всегда была переполнена… Сцена была средних размеров, без поворотного круга, но с хорошим освещением. Мебель была тоже неплохой. В здании театра имелось центральное отопление, а во дворе театра размещалась своя котельная, которая кроме театра отапливала расположенный во дворе дом артистов. 3а время моей работы в театре рядом с этим домом был построен второй дом артистов. Во двор театра выходил также pecторан, тогда единственный в городе, если не считать peстopaн на вокзале. Театр содержался в чистоте, и вид у него был довольно приличный. Коллектив театра был очень хороший. Постоянного художественного руководителя тогда в театре не было, а на отдельные постановки приезжали приглашенные режиссеры.
Сцена из спектакля БирГОСЕТа. Около 1935 года.
По количеству зрителей город не мог тогда обеспечить полную загрузку зала. Любая пьеса проходила при полных сборах только 8–10 раз. 3а год театр выпускал всего 6–7 премьер, так что театр работал с дотацией. Более того, выделенная дотация в сумме 300 тыс. рублей не покрывала образовавшегося дефицита, и в конце каждого года облисполком должен был изыскивать дополнительные средства. Для улучшения paбoты театра необходимо было увеличить количество новых постановок – это первое решение, которое напрашивалось само собой. Кроме того, необходимо было в летнее время выезжать на гастроли в другие города, зрители которых не видели наших постановок. А главное – необходимо было пригласить на постоянную работу хорошего режиссера, который был бы художественным руководителем театра.
В то время наш театр вел переписку с артистом Московского еврейского театра (ГОСЕТ) Гольдблатом Моисеем Исааковичем[2]. Переговоры увенчались успехом, и <...> в начале 1937 года он приехал к нам. М.И. Гольдблат оказался не только хорошим артистом и режиссером, но и хорошим организатором. С прибытием М.И. Гольдблата лицо театра значительно изменилось, и, конечно, в лучшую сторону. Театр не только приступил к подготовке новых пьес, но даже те, которые были в репертуаре театра, были обновлены и зазвучали по-новому. Появились новые, молодые актеры, и в театре была создана настоящая творческая обстановка. Среди новых работ театра были такие фундаментальные постановки, как «Блуждающие звезды», «Уриэль Акоста», «Тевье-молочник», «Разбойник Бойтрэ» и др. Это были отличные пьесы, они были хорошо поставлены и хорошо сыграны.
Широкий зритель знал М.И. Гольдблата как режиссера фильма «Цыганский табор». Мы его узнали и как блестящего художественного руководителя театра. Все пьесы, поставленные Гольдблатом, оформлялись такими художниками, как Шифрин из Московского театра Красной Армии, Рабичев[3] и наш Гольдберг. Музыку писали такие знаменитые композиторы, как Пульвер из ГОСЕТа, Богачевский из театра «Ромэн», Сандлер и др. Танцы были в отличной постановке нашего балетмейстера Ицхоки[4]. Учитывая, что актерский состав у нас был очень хороший, можно себе представить, что каждый спектакль принимался зрителями исключительно хорошо. Помню, например, что спектакль «Разбойник Бойтрэ» проходил всегда при битковых аншлагах. Многие смотрели его по нескольку раз. Особенно впечатляющим был последний акт пьесы. В спектакле были две свадьбы. Одна из них – свадьба самого Бойтрэ – проходила в лесу. Это было очень красочное зрелище, которым заканчивался спектакль.
Конечно, перелом в работе театра наступил не сразу. И не сразу были поставлены эти спектакли. Но с самого начала была взята правильная линия, и с каждым месяцем это ощущалось. Напряженная работа всего коллектива приносила свои плоды. Обком партии очень интересовался работой театра и помогал нам во всем. <…>
Руководство театра решило в начале мая, что летом нужно выехать на гастроли. Пока наметили только два города – Хабаровск и Владивосток. Под словом «руководство» я понимаю только М.И. Гольдблата и себя, так как наш директор театра Корман меньше всего руководил работой театра. Основное свое время он тратил на разъезды по области для выполнения различных заданий обкома партии по делам, ничего общего с театром не имеющим <…>
Работа предстояла огромная. Но я был рад этому, так как только в таких условиях можно проверить свои способности и постараться сделать все необходимое для пользы дела. Я сразу выехал в Хабаровск и Владивосток готовить наши гастроли. В обоих городах этих работало по два русских коллектива – драматический и оперетты. Они периодически обменивались сценическими площадками. Чтобы могли работать, одному из этих театров надо было куда-то выехать на гастроли. Но театры возражали, так как на своих базах они и без выездов работали при полных сборах, и им незачем было выезжать. Мне пришлось обратиться в обком и крайисполком, и они вмешались в этот вопрос. В Хабаровске крайком и его первый секретарь товарищ Лаврентьев[5], а также председатель крайисполкома товарищ Крутый поддержали нас, и Хабаровский драмтеатр выехал на гастроли, освободив нам площадку. После Хабаровска мы поехали во Владивосток. И на этом наши первые гастроли закончились. В общем, они продолжались около двух месяцев и прошли неплохо. По окончании гастролей во Владивостоке у нас были творческие встречи с коллективами Владивостокского театра оперетты (которому был предоставлен отпуск на время нашей работы в городе), постоянного Китайского театра, который работал во Владивостоке, и представителями Хабаровского русского театра. Встречи были очень интересными и полезными. А после них мы все собрались на банкете в ресторане «Золотой рог».
Мы были очень довольны результатами наших гастролей. Наши спектакли понравились публике, и сборы были хорошие. Нужно сказать, что еврейский зритель не мог обеспечить полные сборы театру, так как этого зрителя было в этих городах относительно мало. Потому мы с самого начала рассчитывали и на русского зрителя. С этой целью к каждому спектаклю была выпущена специальная программа, в которой кроме указания участников спектакля и исполнителей ролей был приведен на русском языке подробный сюжет пьесы по актам и картинам. Была выпущена и хорошая реклама, усердно поработали и организаторы зрителей. Учитывая, что все наши спектакли были поставлены в синтетическом плане, т. е. они шли в сопровождении оркестра, с пением и танцами, зритель, даже не знавший языка, смотрел эти спектакли с удовольствием. <…>
С приходом в театр М.И. Гольдблата количество постановок увеличилось. Он сам в течение года ставил 4–5 новых пьес, 3–4 премьеры готовили приглашенные режиссеры. Это сразу улучшило работу театра. Увеличились сборы, и значительно улучшились наши материальные дела. Естественно, что коллектив театра все это чувствовал и старался работать как можно лучше.
В этом же году наш театр посетили высокие гости из Москвы. Помню приезд товарища Гамарника Яна Борисовича, который по линии Наркомата Обороны СССР объезжал Дальний Восток и приехал также в Биробиджан. Конечно, он был приглашен к нам в театр на спектакль[6]. <…>
Приехала к нам в город как-то товарищ Жемчужина (жена т. Молотова). Она была тогда наркомом рыбной промышленности СССР[7]. Приехала она специальным поездом в сопровождении советников и специалистов рыбной промышленности. Когда товарищ Кушнир узнал, что т. Жемчужина делает остановку в Биробиджане, он позвонил мне и попросил подготовить для показа фрагменты из пьесы «Блуждающие звезды» Шолом-Алейхема. Хотя спектакль еще не был готов к постановке, а только репетировался, Моисей Исаакович отобрал несколько сцен и подготовил их для показа. Когда гости приехали, я сел в зрительном зале рядом с т. Жемчужиной, чтобы назвать ей действующих лиц и переводить по ходу сцен.
Сцена из спектакля «Нашествие» по пьесе Л. Леонова в постановке Алексея Штейна. БирГОСЕТ. 1947 год.
– Я все сама хорошо понимаю, так что не трудись переводить, – прервала она меня. – Назови мне только фамилии артистов.
После показа, которым она осталась очень довольна, она поделилась с нами своими замечаниями. Затем она очень долго разговаривала со всеми нами и в конце концов, после беседы, сказала, обращаясь ко мне:
– Будешь в Москве, звони, если что-нибудь нужно будет. – И она назвала номер <...> телефона.
Телефон я записал, но, конечно, не звонил… А затем мы пригласили т. Жемчужину и товарищей, которые ее сопровождали, в ресторан на обед. Но мы только оконфузились перед ними.
– Что это за ресторан в Биробиджане, – спрашивала она, – где подают обычный шницель или отбивные? А где же еврейские национальные блюда – фаршированная рыба, кисло-сладкая, кигл? Плохо вы руководите своим рестораном. Приходите вечером ко мне в вагон, и я ваc угощу настоящими еврейскими блюдами.
В этот вечер в спектакле были заняты все основные актеры театра, в том числе и Гольдблат, поэтому они не могли пойти. А я один счел неудобным пойти. Но Кушнир на следующий день рассказал мне, что их угостили действительно настоящими еврейскими блюдами, и при том очень вкусно приготовленными. Оказалось, что вместе с т. Жемчужиной ехала ее мать, которая и готовила все эти вкусные блюда.
А наш ресторан получил соответствующие указания и перестроил свою работу так, что там всегда были, кроме обычных, национальные еврейские блюда. И когда вскоре после этого к нам приехал народный артист Зубов[8] для постановки спектакля русской группы, он не мог нахвалиться обедами нашего ресторана. К этому же времени относится появление в магазинах и кондитерских еврейских лакомств: штруделей, маковок и т. д.
Окончание следует
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.