[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2008 ТАМУЗ 5768 – 7(195)
ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ ОДНОЙ КНИГИ
Юрий Голдес
Рабби Хаим-Дов Рабинович, автор современного комментария ко всему Танаху под названием «Даат софрим», издал в заключение своего труда прекрасную книгу под тем же названием, но с подзаголовком: «От Нехемьи до наших дней». Это обзор еврейской истории от начала эпохи второго Храма, времен Талмуда и вавилонских гаонов, раннего и позднего Средневековья до второй половины ХХ века.
Кроме многих чрезвычайно интересных мыслей, автор высказывает совершенно новое мнение о философии Рамбама вообще и, в частности, о его труде «Море невухим» («Путеводитель заблудших»). По распространенному мнению, Рамбам якобы испытал значительное влияние нееврейских философов: от греческого философа Аристотеля до современных Рамбаму мусульманских мутакаллимов. Однако рабби Хаим-Дов Рабинович (без сомнения, восприняв учение хасидизма о «собирании искр святости») подходит к этому вопросу абсолютно иначе. Он доказывает, что знания, которыми гордились нееврейские философы, в сущности, были заимствованы у евреев, то есть из Торы, а Рамбам, собирая и обобщая эти знания в рамках собственной философской системы, стремился вернуть их законному собственнику – иудаизму.
Ниже рассказано о поразительном примере ухода «искр святости» и долгого пребывания в сфере, противоположной еврейству, оказании мощного воздействия на нее и столь же удивительного возвращения к истокам.
Скульптурное изображение рабби Шломо ибн Гвироля.
Музей Ралли, Кейсария.
В 1846 году в лейпцигском литературном обозрении «Ориент» появилось сообщение, воспринятое как сенсация в кругах литературно-научной элиты. Известный в то время историк философии Соломон Мунк сообщил, что сделал открытие, установив имя автора знаменитой схоластической книги «Fons vitae» («Источник жизни»).
Чем же знаменита эта книга?
Своим уникальным воздействием на европейскую философскую мысль: столь же сильным, сколь и продолжительным – к ней обращались более семи столетий (то есть фактически все время, пока развивалась европейская философия). Величайшие авторитеты христианской церкви – такие, как Фома Аквинский, Альберт Великий и Иоганн Дунс Скотт, – прилежно изучали «Источник жизни» и строили на идеях этой книги свои теологические теории. Отдельные темы этого труда стали предметом долгих и ожесточенных дискуссий – например, вопрос о природе ангелов. Одна из основ системы «Источника жизни» – положение о том, что все создания в мире (не только материальные, но и духовные) имеют двойственную природу, ибо соединяют душу и тело. Следовательно, ангелы тоже имеют тело – конечно, духовное, но «более материально-духовное», нежели их душа. Вокруг этой идеи разгорелись жаркие споры между францисканцами во главе с Дунсом Скоттом и доминиканцами во главе с Фомой Аквинским. Эти споры продолжались все XIII столетие.
Самое удивительное, однако, что автор «Источника жизни» оставался в течение этих веков неизвестным. Доходили лишь неясные сведения, что этот труд написан каким-то арабом, которого называли то Авицеброном, то Авицебролем, то Альбенцубромом и как-то еще. Это было отголоском воспоминаний о том, что когда-то «Источник жизни» был переведен на латынь именно с арабского языка. Гийом д’Овернь, парижский епископ, родившийся в XII и умерший в XIII веке, называл автора «Источника жизни» «возвышеннейшим из философов» и утверждал: хотя имя и стиль его свидетельствуют об арабском происхождении, «нет никаких сомнений в том, что он был христианином».
Не только теологи изучали эту книгу. Джордано Бруно, один из первых европейских философов-пантеистов, признавался, что своими основополагающими идеями обязан «известному мавру, прозываемому Авицеброном». Значит, и материалист Спиноза, чей своеобразный пантеизм отмечен несомненным влиянием Джордано Бруно, продолжал развивать философскую мысль, источником которой была «Fons vitae».
Так кто же, по мнению Соломона Мунка, автор этого труда? Не кто иной, как рабби Шломо ибн Гвироль, великий (и, по мнению многих, даже величайший) поэт так называемого «золотого века испанского еврейства». И сразу возникает вопрос: почему же творение еврейского поэта и философа ушло из еврейства и стало питать почву, на которой в конце концов выросло нечто такое, что ужаснуло бы ибн Гвироля, узнай он об этом?!
Но сначала несколько слов о самом ибн Гвироле. О его жизни нет достоверных сведений. Мнения исследователей расходятся даже по поводу дат его рождения и смерти. Известно одно: ибн Гвироль жил в первой половине XI века, а это был самый блестящий и благополучный период в истории испанского еврейства. Фактическая власть в стране принадлежала всемогущему визирю гранадского халифа рабби Шмуэлю а-Нагиду – поэту, талмудисту, полководцу и гениальному политику. Полагают, что некоторое время он покровительствовал ибн Гвиролю, но затем их отношения испортились. Ибн Гвиролю пришлось пуститься в странствия. Кое-кто из исследователей последнего времени пытался разгадать, не запечатлены ли в лирике ибн Гвироля какие-либо конкретные события его жизни. Однако хорошо известно, как поэты преломляют и трансформируют в своих стихах впечатления внешнего мира – поэтому такие попытки, в принципе, безнадежны. Зато в памяти народа Израиля личность ибн Гвироля оставила яркий след: и жизнь его, и смерть дали материал для множества легенд (некоторые из них нашли отражение в поэме Генриха Гейне «Йеуда бен Галеви»). И недаром отдельные творения ибн Гвироля вошли в еврейский молитвенник. Например, «Шир а-кавод» («Песнь славы») в утренней молитве в субботу или знаменитая поэма «Кетер малхут» («Царский венец»), включенная в литургию Йом Кипура, самого святого дня в году. Совершенство художественной формы, страстный порыв к Б-жественному, восторженное созерцание Б-жественной сущности всего творения – вот чем отмечена поэзия ибн Гвироля, обеспечившая ему бессмертие...
Однако философский труд рабби Шломо ибн Гвироля «Источник жизни» (написанный в оригинале по-арабски, как и многие другие еврейские философские книги той эпохи) далек от его поэзии, и судьба этого труда совсем иная. Ни у евреев, ни у арабов «Источник жизни» не имел успеха, и его очень скоро забыли. Показательно, что не сохранился даже оригинал этого сочинения: до нас дошли лишь конспект, сделанный на иврите спустя много времени после смерти ибн Гвироля, и его латинский перевод.
Это объясняется несколькими причинами. Прежде всего, структура и стиль «Источника жизни» разительно отличаются от еврейских религиозно-философских книг, созданных в ту же эпоху. Эти отличия так значительны, что рабби Авраам ибн Дауд (так называемый Раавад I), живший в XII веке, в своем труде о преемственности традиции Торы подверг «Источник жизни» самой суровой критике. В частности, он упрекал автора за сухость изложения и многословие: «Можно было бы вполне удовлетвориться всего одной десятой частью этой книги...» Современный исследователь и восторженный почитатель творчества ибн Гвироля профессор Й. Клаузнер, называвший его «величайшим и оригинальнейшим философом Средневековья» и превозносивший «Источник жизни» как философский труд, отметил, что «даже самые сухие схоласты не писали таких сухих и скучных книг»[1]. Далее: еврейского читателя с самого начала должно было удивить и насторожить то, что в книге нет ни одной ссылки ни на Письменную Тору, ни на Устную, а единственное имя собственное, упоминаемое в ней, принадлежит древнегреческому философу Платону. Поэтому многие из тех, кто успел ознакомиться с «Источником жизни» в оригинале, утверждали (полагая, что совершенно правы): в нем нет ни малейшего следа еврейства.
Однако это не так: философский труд ибн Гвироля неразрывно связан с традицией Торы и, более того, с основами каббалы. Однако этот аспект так хорошо замаскирован, что до недавнего времени был не известен[2]. Можно обсуждать вопрос, намеренно или неосознанно сделал так ибн Гвироль, но окончательного ответа, вероятно, не найти. Не исключено, что он изначально предназначал свою книгу для самого широкого круга читателей – всего человечества. Но, конечно, ибн Гвироль не предполагал, что именно евреи окажутся вне круга читателей «Источника жизни». Можно взглянуть на проблему иначе и сказать, что ибн Гвироль писал свой труд по наитию свыше и вовсе не думал о том, кому он предназначается. Тогда следует признать, что «Источник» жизни» не был понят сначала потому, что слишком опередил свое время...
Так или иначе, судьба этой книги дает превосходный урок тем писателям, которые тщатся создать нечто «общечеловеческое», «наднациональное», лишенное национальных корней. В таком случае их идеи – как бы верны они ни были сами по себе – уходят в чуждую им сферу, и впоследствии теряется даже память об их истинном происхождении.
* * *
Вероятно, учитывая приведенное выше мнение рабби Авраама ибн Дауда, рабби Шем-Тов ибн Фалакера, еврейский философ и поэт XIII века, составил сокращенный вариант «Источника жизни» на иврите. Благодаря ему Соломон Мунк и обнаружил настоящего автора этой книги. Работая в национальной библиотеке в Париже над исследованием старых еврейских рукописей, Мунк заметил, что многие положения конспекта ибн Фалакеры поразительно напоминают идеи известного латинского трактата «Fons vitae». Сопоставив оба труда, Мунк вскоре пришел к выводу, что они вполне тождественны.
Спустя несколько лет Мунк более аргументированно обосновал свое открытие и уделил особое внимание «Источнику жизни» в написанном им труде о еврейской и арабской философии средневековой Испании. И вот тогда открылась новая глава в истории перевоплощений «Источника жизни».
В 1857 году была опубликована статья Давида Ашера, германского еврея, жившего в Англии. Пламенный адепт немецкого философа Артура Шопенгауэра (кстати, убежденного антисемита и одного из предтеч нацизма), Ашер, основываясь на историческом труде Мунка, обратил внимание на частые случаи сходства в учении Шопенгауэра о «мировой воле» с философским трудом ибн Гвироля. Дело в том, что философская система «Источника жизни» построена на трех основных понятиях: «Изначально Сущий» (что обозначает Б-жественную сущность), «акт Творения» и «воля» (посредством которой Б-жественная сущность совершает акт Творения). Давид Ашер указал, что понятие «воля» у ибн Гвироля тождественно аналогичному понятию у Шопенгауэра. Другой ревностный пропагандист идей Шопенгауэра – между прочим, еврей-выкрест – показал философу статью Ашера. В первый момент Шопенгауэр был так изумлен, что проронил: «Действительно, сходство просто поразительное!» Хотя он прочитал, вероятно, бoльшую часть мировой философской литературы, но – по его собственному признанию – «никогда не читал ни слова, ни полслова о книге ибн Гвироля». Однако Шопенгауэр быстро оправился от потрясения и написал Давиду Ашеру, что ибн Гвироль несопоставим с ним, Шопенгауэром; он не более чем «уголек, тлеющий во мраке ночи, по сравнению с солнцем».
Комментируя этот эпизод, профессор Клаузнер пишет[3]: «Поистине, Шопенгауэр не страдал от избытка скромности. Ведь это ему принадлежит афоризм: “Только мерзавцы – скромники”[4]. Конечно, все-таки трудно сравнивать первооткрывателя с его соперником, пришедшим восемьсот лет спустя, впитавшим знания и влияния, которые проявились за это время... Однако все это свидетельствует о том, что влияние, которое ибн Гвироль оказал на мировую философию, живо и не устарело вплоть до наших дней».
* * *
Так, сквозь, казалось бы, беспорядочное, бесконечное множество противоречащих друг другу человеческих поступков пробивает себе дорогу Б-жий замысел. «Все предвидено, но позволенье дано, и на благо мира суждено, и все – по мере множества действий» (Пиркей Авот, 3:15). Творец все предвидит заранее, но позволяет человеку выбирать путь свой свободно; однако все суждено на благо миру, и в конечном счете – что бы люди ни предпринимали, воображая, будто преследуют свои личные цели, – задуманное Б-гом осуществляется. Постепенно происходит «евреизация» мировой культуры, представляющая собой часть подготовки мира к появлению Машиаха (см.: Рамбам, Главы из книги Мишне Тора, Иерусалим, 5745 [1985]. С. 95). Пока, как пишет Рамбам (Законы о царях и их войнах, 1:4), народы мира – и христиане, и мусульмане – считают, что имеют право толковать Тору так, как им вздумается: некоторые из ее заповедей принимать (даже вовсе не относящиеся к ним), а некоторые – произвольно отвергать. Однако «когда встанет царь Машиах поистине, преуспеет, поднимется и превознесется, немедленно народы мира осознают, что ложь оставили им в наследие их отцы» и что «их пророки и предки их» попросту «ввели их в заблуждение». И чрезвычайно важную роль в этом (сознательно или неосознанно) сыграл рабби Шломо ибн Гвироль своим философским трудом «Источник жизни».
Множатся думы в человеческом сердце,
но Г-спода замысел –
вот что свершится.
(Мишлей, 19:21)
Однако в сознании народа Израиля ибн Гвироль остался незапятнанным связью с гонителями еврейского народа, великим поэтом-праведником, с необычайной силой выразившим любовь Израиля к своему Творцу. И свидетельство тому – народная легенда, причислившая ибн Гвироля к каббалистам-чудотворцам, создателям искусственного человека, Голема.
Вот история, которую передает рабби Йосеф-Шломо Дельмедиго – знаменитый врач, ученый, писатель и путешественник XVII века: «Рассказывают о рабби Шломо ибн Гвироле, что он создал женщину, прислуживавшую ему, певшую и танцевавшую под собственный аккомпанемент. На него донесли властям, и тогда он продемонстрировал, что его творение – всего лишь автомат, состоящий из различных металлических и деревянных частей...»
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.