[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2008 ТАМУЗ 5768 – 7(195)
ОТ КУСКУСА – К КАШЕ
Сеймур Эпштейн
Книга Сеймура Эпштейна «От кускуса – к каше» готовится к выходу в издательстве «Гешарим». Автор рассказывает о своей деятельности в области еврейского образования в Северной Африке, Франции и странах СНГ, где он на протяжении почти двух десятилетий занимал различные посты, от консультанта до руководителя образовательных программ «Джойнта».
Описывая положение дел в Марокко и странах СНГ, С. Эпштейн показывает, что, несмотря на очевидное несходство климатических условий, образа жизни и, главное, истории живущих там евреев, внимательный наблюдатель в состоянии заметить общность человеческих судеб, совпадающих порой до деталей.
Как отмечает в своем предисловии рабби Штейнзальц, «многое в этой книге достойно самого внимательного прочтения». В первую очередь это относится к историям, связанным с профессиональной деятельностью автора (которого многочисленные друзья любовно называют «Эпи»). Эти рассказы «всегда уместны, правдивы и поучительны», а также, добавим от себя, способны доставить читателю немало веселых минут.
Ниже приводится несколько таких «фирменных» рассказов Эпи, дающих достаточно точное и полное представление о нем самом и о его книге.
Сеймур Эпштейн в Марокко.
Разумеется, в странах СНГ, в отличие от Марокко, «Джойнт» был не единственной организацией, оказывающей помощь местным евреям. Вспоминается забавный эпизод в Челябинске, где меня пригласили посетить местное отделение клуба «Бейтар». Первое, что бросилось мне в глаза, – многочисленные портреты Любавичского Ребе и прочий агитпроп мессианского характера. Задав естественный вопрос, я получил ожидаемый ответ: до прошлого месяца арендную плату вносили хабадники, но теперь расходы несет «Бейтар». При этом мой собеседник понимающе улыбнулся. Который раз я убедился в том, что имею дело с людьми отнюдь не наивными. Однажды в Санкт-Петербурге мне довелось услышать, как местный преподаватель ругательски ругал посланников Еврейского агентства, заявляя, что ему-то превосходно известно, как относятся к Агентству в других общинах диаспоры, но они, будучи новой общиной, вынуждены принимать их снисходительную опеку, которая неотделима от финансовой помощи, – поскольку другого выбора все равно нет. Нам, сотрудникам «Джойнта», не раз говорили, что мы, во всяком случае, менее настырны, чем большинство надменно-покровительственных чужаков.
На определенном этапе отношений «Джойнта» с французской общиной по Парижу ходил следующий анекдот. Французский еврей без гроша в кармане прибывает в Нью-Йорк накануне Песаха и, понимая, что его финансовое положение не позволит ему устроить пасхальный седер по всем правилам, пишет письмо Б-гу: «Г-споди, пожалуйста, пошли мне хотя бы 100 долларов, чтобы я мог отпраздновать Песах так, как велят наши традиции». Написав на конверте имя Б-га, он опустил письмо в первый попавшийся почтовый ящик. Каким-то чудесным образом письмо попало в руки почтового служащего-еврея, который и переслал его в штаб-квартиру «Джойнта». Высокое начальство распорядилось выделить этому французу 50 долларов. Отпраздновав Песах, француз решил написать Б-гу письмо с благодарностью за присланные деньги. «Только в следующий раз, пожалуйста, не посылай деньги через “Джойнт”, потому что они обязательно удержат пятьдесят процентов».
Из этого анекдота явствует одна несомненная вещь: его французскому автору не известно, что «Джойнт» не занимается реализацией своих программ на территории США и что все акции этой благотворительной организации американских евреев осуществляются не в их стране. Вместе с тем, анекдот содержит и зерно истины: «Джойнт» обычно не финансирует проекты целиком и полностью, а лишь субсидирует их в той или иной степени.
В октябре 1990 года я столкнулся с довольно уникальным вариантом реализации такого принципа перераспределения денежных средств. Дело было в Мелилье, испанском владении на территории Северной Африки; это древняя марокканская община, численностью не более тысячи человек, живущая на территории площадью несколько квадратных километров на Средиземноморском побережье. Мы вместе с главой общины просматривали их годовой бюджет и поступления из фондов «Джойнта». Придя к выводу, что на их счет уже поступило 50% намеченных субсидий «Джойнта» за текущий год, глава общины попросил меня дать указание штаб-квартире в Нью-Йорке не посылать больше денег в этом году. Перед этим я рассказывал моему собеседнику о нашей деятельности в странах СНГ и об открывающихся перспективах в этом направлении. И глава общины сказал мне, что деловая активность членов его общины в этом году была очень успешной и потому он предлагает использовать остаток причитающихся им средств для реализации программ «Джойнта» в СНГ. Поистине, такие моменты незабываемы!
Затем последовали мои первые посещения таких разных городов, как Таллин, Вильнюс, Харьков, Челябинск, Омск, Новосибирск, Иркутск, Якутск и Хабаровск. Кое-где – например, в Перми или Челябинске – я стал вообще одним из первых иностранцев, получивших разрешение на въезд в эти прежде закрытые города. Случалось приезжать в один и тот же город, но уже с измененным названием: Санкт-Петербург вместо Ленинграда или Екатеринбург вместо Свердловска. Я как-то спросил главу еврейской общины Екатеринбурга, каково живется в городе с измененным названием. Главный кардиолог местной больницы и человек с хорошим чувством юмора, она ответила: «А неясно, что лучше – жить в городе, названном в честь еврейского коммуниста или немецкой дамы нестойких нравов». Приехав в Кишинев накануне шабата, я проснулся утром и с ужасом обнаружил, что старые, русские, названия улиц за одну ночь были заменены на новые, молдавские, причем на латинице – и это после того, как я вчера весь вечер запоминал дорогу к синагоге, разумеется, по улицам с русскими названиями.
А сколько сюрпризов таили встречи с местными евреями во время первого визита! Мы обычно прибывали, имея всего лишь несколько контактных телефонов, – но буквально в течение нескольких часов на нас обрушивался шквал звонков. Это были представители самых различных еврейских организаций: деятели культуры, активисты местной синагоги, еврейские ветераны войны, молодежные объединения, преподаватели высшей школы, театральные труппы, танцевальные ансамбли… У каждого из посетителей был свой план, своя мечта, а также просьба помочь с переправкой собственности в Израиль. И еще список тех евреев, которым ни в коем случае нельзя доверять, – в этом списке неизменно были имена как минимум троих из числа наших сегодняшних посетителей; при этом причины, по которым те не заслуживали доверия, были самыми разнообразными: один – потому что бывший коммунист, а другой – владелец совместного предприятия и алчный частный собственник.
Единственное, что объединяло всех наших посетителей, – отсутствие бюджета. Даже если это были представители организаций, имевших кое-какие деньги или собственность, – все равно у них не было ни бюджета, ни представления о том, что это такое и для чего он нужен.
Обычно во время моего второго приезда в город я устраивал семинар по вопросам бюджета. На простейших примерах я показывал, что такое доходная часть бюджета. Ведь все приходившие были специалистами по расходам, но сама идея взять на себя ответственность за изыскание доходов была для них в новинку. Еще сложнее было разъяснить им, что источников доходов может быть больше, чем один. В советской системе хозяйствования не было места ни для дефицита, ни для способов его покрытия. Помнится, представленный нам проект Государственного еврейского музея Литвы предусматривал наличие 20 штатных сотрудников, но при этом ни одного, владеющего идишем или ивритом; не было также ни здания, ни экспонатов, ни конторского оборудования – ничего, одни только расходы.
Синагога Иркутска.
Я думаю, что мы со Шмуэлем Левиным, нашим сибирским представителем, вошли в историю «Джойнта», совершив 24 ноября 1997 года, в два часа ночи, посадку в Якутске. Полагаю, что мы были первыми сотрудниками «Джойнта», чья нога ступила на землю, находящуюся на шестьдесят втором градусе северной широты. В этом городе, с 200 тыс. населения, живет около 500 евреев. Якутия – республика, превосходящая по площади Индию, богата золотом, алмазами, нефтью, газом, но здесь живет немало очень бедных людей, а дома Якутска по большей части имеют весьма обшарпанный вид. Это зона вечной мерзлоты, глубиной 350 метров. К нашему прилету в городе значительно потеплело – всего минус 28 градусов по Цельсию, хотя еще за день до этого стояли холода до минус сорока двух.
Первое место, куда повели нас активисты общины Якутска, – это еврейское кладбище, полностью изолированный участок земли неподалеку от центра города. Там есть очень старые могилы и на надгробиях – поэтические надписи на иврите, но в тот день все было завалено снегом, и нам мало что удалось увидеть. Я научил их ритуалу омовения рук после посещения кладбища, но мы мыли руки снегом – он был все же не таким холодным, как вода. Воду они получают, вырезая блоки речного льда, которые растапливают, принеся домой (еще раз повторяю: я ничего не придумываю). В домике при кладбище живет женщина, которая поддерживает там порядок, и община платит ей за услуги. Побывав в ее домике, я понял важность этого кладбища в жизни якутских евреев. У них практически не осталось никаких еврейских воспоминаний. Восьмидесятилетний старик сказал мне, что последний раз он слышал идиш в 1924 году, когда умерла его бабушка. На этом кладбище хоронят всех евреев, но без подобающего ритуала – просто это место считается еврейским, там покойник присоединяется к своим предкам. Не исключаю, что какое-то воздействие на мышление евреев оказывает и местный шаманизм, предписывающий почитание священной земли. Разумеется, они обратились ко мне с просьбой о помощи, и я пошлю им некоторую сумму, но одновременно направлю сюда нашего представителя, который даст им хотя бы общее представление о еврейском похоронном ритуале и о траурных обрядах, а также пришлю саваны. Кстати: для того, чтобы вырыть могилу в вечной мерзлоте, надо разжечь костер и оттаивать землю в течение целого дня.
Мордехай демонстрирует Сеймуру Эпштейну устройство для выпечки мацы собственной конструкции.
Во время своего первого приезда в Иркутск в 1990 году я познакомился с необыкновенным человеком. Его звали Мордехай Л., и ему уже пошел восьмой десяток. Я встретил его ранним холодным утром возле синагоги. Это была старая иркутская синагога, но первый этаж здания был занят под фабрику, а для самой синагоги оставался только следующий этаж, бывшая женская галерея. Каждое утро Мордехай, к тому времени уже пенсионер, открывал синагогу, надевал талит, накладывал тфилин и читал утреннюю молитву – в одиночестве. В шабат он старался привести хотя бы несколько стариков. Все это он рассказал за стаканом горячего чая, после чего сделал мне предложение, от которого, по его мнению, нельзя было отказаться. Он привел меня к устройству его собственной конструкции для выпечки мацы, напоминавшему творение скульптора-абстракциониста, и сказал, что поскольку я приехал в Иркутск, насколько он понимает, в качестве постоянного представителя «Джойнта», то после его отъезда в Израиль я могу заняться выпечкой мацы для всей Сибири.
Когда в СНГ начали организовываться первые летние лагеря, речь о кашруте вовсе не заходила. В представлении советских родителей летний лагерь – это загородная дача, свежий воздух, спорт и обильное питание (иными словами, пища, насыщенная белками). После первой же попытки исключить из рациона мясо (поскольку кошерного мяса достать было невозможно) родители буквально повалили в лагерь с протестами. Впрочем, это был всего лишь конфликт культур. Родители не знали ничего о кашруте, тогда как иностранные организаторы лагеря знали еще меньше о традициях советских пионерских лагерей. Разумеется, если лагерь организовывался светскими израильтянами, то проблем с использованием мяса из местных источников не возникало.
Я помню торжества по случаю Дня независимости Израиля, организованные замечательными израильскими добровольцами, когда блюда с жареной свининой и сыром, стоящие на столе бок о бок, были украшены израильскими флажками.
На контрасте вспоминаю грандиозный скандал, устроенный в летнем лагере Иммузере в Марокко, когда повар обнаружил в корзине с рыбой, доставленной с рынка в Фесе, одну-единственную некошерную рыбину (без чешуи и плавников). Из кухни доносились такие крики, что можно было подумать: наступил конец света.
Одна из задач каждого директора национальной программы – принимать в стране своего пребывания делегации светских лидеров Объединенного еврейского призыва или «Джойнта». Их посещения, продолжительностью два-четыре дня, весьма полезны для «Джойнта», Объединенного еврейского призыва и местных федераций, поскольку эти визиты позволяют увидеть, каким образом денежные средства используются на местах. Может, это звучит странно, но такие визиты полезны и для персонала местных представительств «Джойнта», поскольку подготовка к приему делегаций позволяет взглянуть на свою деятельность со стороны.
Принимая свою первую делегацию в Марокко, я довольно скоро впал в состояние полного изумления, а через непродолжительное время и вовсе оказался на грани шока. Я приехал в Касабланку в августе 1981 года и практически в тот же день узнал, что наш директор национальной программы уходит в отпуск в ноябре и что, таким образом, на меня ложится прием делегации Объединенного еврейского призыва, состоящей исключительно из женщин. Я не очень хорошо представлял себе свои действия и обязанности в этом плане – единственное, что я знал, так это то, что я ничего не знаю ни о Марокко, ни о состоянии марокканских программ «Джойнта».
Встретив делегацию в аэропорту, я понял, что имею дело с группой американок, которые всей душой преданы идеям Объединенного еврейского призыва и искренне желают ознакомиться с ходом реализации наших проектов, ну а также заняться покупками экзотических сувениров, причем до упаду. Только не подумайте, что это всего лишь фигура речи: одна из них и в самом деле упала, правда, на лестнице нашего офиса. На протяжении этой поездки я в значительной степени освоил искусство торговаться на марокканских рынках, что имело определяющее значение для успешного приема этой делегации, а также помогло мне заложить основы коллекции берберских ковров.
Готовясь к приему этой первой в моей практике делегации, я заранее посетил несколько мест, куда надлежало привести американских гостей. И в детском саду Касабланки я, не веря своим глазам, увидал на стене изображение Иисуса. На мой вопрос, как надо понимать увиденное, я получил от директора этого детского сада, почтенного раввина, простодушный ответ, что на этой картине изображен пастух с овечками. Ничего не скажешь, с виду и в самом деле пастух, только вот нимб над головой не оставлял сомнений в том, кто был этот пастырь. Мой уважаемый собеседник задал встречный вопрос: откуда мне известно, как выглядит Иисус? Что ж, во всяком случае, христианская символика общине явно была чужда. Не входя в детали, я просто попросил снять картину со стены.
Принимая делегации в Марокко, мы неизменно сталкивались с проблемой свободного времени по вечерам. Большинство туристов, приехав в Марракеш, проводят по меньшей мере один вечер в берберском шатре, где им предлагается настоящая берберская трапеза и рассчитанное на туристов представление: пир берберских воинов, празднующих победу над врагом. Вся программа в целом незамысловато называется «Фантазия». Разумеется, для представителей Объединенного еврейского призыва необходимо было устроить кошерную трапезу. Я отыскал еврея, связанного с этой программой, и попросил его устроить кошерную «Фантазию», выделив ему для этой цели комплект новой посуды и придав в помощь местного раввина. Теперь программа включала, помимо заклинателей змей, танцовщиц и берберских всадников, палящих на всем скаку из мушкетов, также жареную кошерную баранину и кускус.
В 1983 году я организовывал прием делегации из Балтимора (которая должна была прибыть в Марокко сразу после моей свадьбы), и мне пришла, за несколько недель до прибытия делегации и буквально за считанные часы до свадьбы, отчаянная телеграмма от Балтиморской федерации с просьбой отменить выступление заклинателей змей. Оказалось, что один из членов делегации панически боится не только самих змей, но также их изображений и вообще любого упоминания об этих пресмыкающихся. Все мои попытки убедить балтиморцев, что эти змеи совершенно безобидны, да к тому же находятся на значительном расстоянии от зрителей, ни к чему не привели. Или отменяется номер со змеями, или отменяется приезд делегации! Я немедленно позвонил из Торонто в нью-йоркскую штаб-квартиру «Джойнта» и попросил дать срочный телекс в Касабланку:
Программа фантазия для балтиморской делегации. Отмените змей. Повторяю, никаких змей. Объясню позже. Эпи.
В штаб-квартире спросили, что именно означает эта кодовая фраза и не есть ли это секретное указание относительно перевода ассигнований.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.