[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2008 ИЯР 5768 – 5(193)
СТАТЬ ЕВРЕЕМ
Рассказ о Биробиджане шестидесятых
Римма Лавочкина
На улице уже кричит дворник Бенчик, значит, пора таки вставать на работу. Гремучий голос этого великана будит всю улицу, которой выпала честь быть им опекаемой. «Как папа? Как мама? Как Зуся? Как Песя? Как Йося?» – осведомляется Бенчик у сонных сограждан. Дело в том, что в нашем Биробиджане все и всё про всех знают. Хотя зачем, скажем, Бенчику спрашивать про внучатого племянника соседки из пятого подъезда, которая этого Бенчика на дух не переносит? Что вы, что вы! Ему крайне важно знать, какую оценку этот сопливый шнорер Яша получил за контрольную по математике. И попробуйте убедить Бенчика, что он прекрасно проживет без Яши и без его контрольной.
Мало того, что Бенчик с пяти утра дикими воплями оглашает окрестности, на улицу вдобавок выходят биробиджанские женщины. Надо вам сказать, что расстояние в двадцать метров между деревянными тротуарами вовсе не помеха для женских секретов. «Сореле, как там твой Хаим? Как его геморрой?» – «Ой, Дора, что тебе сказать? Азохенвэй и ему, и его геморрою – мучился всю ночь...» При этом женщины так жестикулируют кошелками, что пройти мимо и не получить кошелкой по голове просто невозможно, и потому все идущие следом поневоле становятся слушателями семейных тайн. И вот уже про мучения несчастного Хаима знает весь город. И не просто знает, теперь каждый ему готов помочь советом.
Наконец открываются окна, и голоса утренних птах тут же растворяются в женском гомоне: «Донечка, золотце, ты пердёшь ко мне повесить зуновески?» «Абрам, Абрам, выгони из огорода петух! Он поклюет нам всю капусту. Какие боршчи я тебе сварю?!» «Пэтинька-сынок, одень шкеры, не дай Б-г застудишь прыдатки!» «Ой, разве это мёбель? – кричат из другого окна. – Это не мёбель, это яшчики для помидор!»
И надо вам сказать, что все фразы в этом городе завершаются восклицательными знаками. А как вы думали? Так просто здесь не разговаривают. Когда же дети выходят в школу, на улицах наступает праздник. Соседкам крайне важно знать, что Сашенька ел на завтрак, где работает мать Гершеле и тепло ли одет Ицик? Вы когда-нибудь видели в Биробиджане чужих детей? Что вы! Чужих детей на свете просто не бывает. Здесь каждая бабка считает своим долгом наблюдать за любым ребенком, находящимся в поле ее зрения. А вдруг его, упаси Б-г, обидят? Каждая считает своей обязанностью прочитать соседскому шлимазлу лекцию о хорошем поведении или сунуть ему карамельку. И, думаете, дети это ценят? Как же! Таких сорванцов, как в нашем Биробиджане, еще поискать. Если солнечным днем вы увидите на дороге яркий мячик, не вздумайте его пнуть, не то месяц лежать вам с больной ногой. Мячик набит такими камнями, какие встречаются только в Биробиджане. Нитки, лески, веревки поперек дороги, приклеенные монеты, падающие на голову целлофановые мешки с водой, посвисты, дразнилки и плевки – все это цветочки... В коммунальной квартире, где я живу, есть соседка тетя Мотя. И вот она повадилась по ночам поедать мясо из чужой кастрюли. Конечно, не от хорошей жизни... Но кому это понравится? И вот соседский пацан Вовка со своим другом опустошили кухонный шкафчик и залезли в него. До полночи они промучились, зато когда бедная Мотя пришла съедать мясо, эти двое с воплями выскочили. Моте сделалось плохо, мясо застряло у нее в глотке. «Скорая» едва ее откачала. А как переполошился весь дом! Вот вам и дети.
Уж не знаю, проклятье это Б-жье или благословение, – но у нас уйма городских сумасшедших и знает их весь город. Еще бы! Ведь о каждом ходят анекдоты. Вот говорят, что Зяма Кручинецкий съел на спор сорок пирожков с повидлом и остался жив. А его диалог с кондуктором знает весь Биробиджан.
– Зяма, берите билет.
– Не могу. Я ненормальный.
– Тогда идите пешком.
– Как же!.. Я что – ненормальный?
А блаженный Яша Трахман?! Он всегда ходит по улицам с ящиком инструментов. Улыбается и со всеми раскланивается. Любую поломанную скамейку или песочницу он считает своим долгом починить. Если ему дать доски, то у Яши счастье. Тогда он мастерит и горки и беседки. А какой вежливый этот Яша! Вот вам пример, сама видела. Идет по лужам какая-то соплячка и выставляет на обозрение всему городу свою ручку с новыми часиками. Так ее рука вперед и торчит. И ей повезло, навстречу Яша...
– Доброе утро, мадам! Который час?
«Мадам» краснеет от удовольствия.
– Большое вам спасибо, милая девушка. Будьте здоровы! До свидания!
При этом Яша, сверкая глазами и брызгая слюной, почтительно кланяется. И таких чудиков в городе уйма. Есть ненормальная Броха, что рожает каждый год одних девок. Их у нее выводок. Причем девки получаются нормальными через одну. Но и те, что удались, бегают по улицам грязные и голодные. Благо, что их опекают сердобольные старухи, иначе бы они умерли с голоду. На углу пересечения улиц Ленина и Калинина сидит огромных размеров еврей. Ноги его не носят, а шнобель такой, что смахивает на шлагбаум. Зато этот Пантагрюэль весь в наколках. Смотрит на мир мудрыми глазами и всем сообщает, что «кушал на зоне жареные гвозди». А Макс? Ходит с судками в столовую. И зимой и летом он без шапки. Стужа минус сорок, деревья от мороза трещат, воздух звенит, глаза стынут... А Макс без шапки. Смотреть страшно. «Макс, надень шапку!» Но нет, ему не холодно. У него плешь на всю макушку, зато по бокам длинные курчавые патлы, и голову свою он совсем не бережет. Он рассказывает, что все родственники у него в Париже. И сам он туда вот-вот поедет, поэтому и шапка ему не нужна. Но он скорее поедет на кладбище, чем в Париж. И вы знаете, город любит своих сумасшедших. Их здесь никто не обижает, упаси Б-г, не бьет, над ними только посмеиваются. Ой вэй, у нашего Биробиджана внутри столько боли… но это известно одному только Б-гу! Когда с сорок восьмого года принялись сажать народ, никто в городе не мог поручиться за здоровье своей головы. Забирали журналистов, врачей, учителей, актеров и даже музыкантов. За что?! Да ни за что! Все они в нашем маленьком городе были известны с головы до ног. Это были почтенные люди. За что их могли посадить? Только за то, что дышат? Пожалуй, было проще сойти с ума, чем ответить на этот вопрос. Да ведь и ты сам мог быть следующим.
И вот в пятьдесят третьем люди стали возвращаться из лагерей. Видели бы вы их изможденные, потерянные лица. Они ни на что не жаловались, они вообще не хотели говорить о том , что с ними случилось. Будто и не покидали Биробиджан. Страх шел впереди них на целый километр. Моя соседка по коммуналке – Люба Вассерман. Она у нас известная женщина. Пишет стихи на идише. Я Любиных стихов не читала, поскольку не знаю этого языка, но ценители хвалят. За стихи ее и посадили. Хотя, казалось бы, кому нужны стихи на идише, кто в нем что понимает?.. Но отсидела Люба за стихи больше шести лет. Все эти годы ее муж Михаил Бенгельсдорф ждал жену и воспитывал сына. Я с Любой дружила до тюрьмы, дружу с ней и сейчас. И вы думаете, Люба хоть разок рассказывала мне о своем горе? Ни разу! Хотя... Однажды Люба вытирала пыль, а на этажерке лежала большая рыбья кость с зазубринкой. И вот эту кость она мне показала, а потом достала из комода кружевную салфетку. «Это кружево было связано этой вот костью. Ни спиц, ни крючка в лагере не было. Подруга связала кружево тем что есть». Эту память Люба хранила в своем комоде. И более ни слова.
Но Любе еще хорошо, ее ждал муж. А каково было тем, кого не ждали? Другой поэт – Хаим Эмиот вернулся из лагеря на биробиджанскую лавочку. От несчастного Эмиота осталась буквально тень. Он был разут и раздет. Вся редакция газеты «Биробиджанская звезда», в которой я работаю, кинулась ему помогать. Даже «швэйной» фабрике дали задание одеть поэта Эмиота. Там ему сшили абсолютно все – от трусов и рубах до пальто.
Ну что вам еще сказать? Половина народа не вернулось вовсе. А кто из журналистов вернулся, пришли назад в свою редакцию. И Наум Фридман, и Бузи Миллер, и Мойша Рабинович. Редакция газеты – это диковинное место, двери в ней не закрываются. Народ верит своей газете, а газета старается для людей. Я работаю в отделе писем. О! Наш отдел биробиджанцы просто обожают. Жить без него не могут. Мало того что они пишут нам по любому поводу, они еще любят наведываться и спрашивать дошло ли до нас их письмо. И что мы по поводу письма думаем. О некоторых друзьях газеты таки стоит рассказать. Их появление в редакцию не хуже концерта Райкина. Вся редакция, бывает, так смеется, что стекла звенят. Например, любит к нам захаживать Исаак Вассерман, он регулярно приносит нам заметки о своей швейной фабрике. В народе ее называют «Швэйка». Исаак по-русски почти не говорит, а пишет и того хуже. Но, как патриот своей фабрики, не может молчать. Весь мир должен знать о замечательной «Швэйке». И он приносит нам заметки такого содержания: «С первого марта фабрика переходит на выпуск дамских демисезонных пальто начиная с ясельного возраста». А потом перечисляет ударников, которые будут шить эти пальто. И на подобные заметки он неистощим. А чего стоит древняя старуха с мокрым носом – Гитерман Доня Симховна? Уж не знаю, какими ветрами занесло ее в к нам из Одессы, но ходит она в лохмотьях, замерзшая и голодная. На носу у нее висит капля и норовит упасть, но не падает. Однажды мы напечатали ее заметку и заплатили какой-то гонорар. И вот она повадилась носить в редакцию новые. И предположить невозможно, о чем будет ее очередной шедевр. Это может быть и негодующий вопрос, например: «Почему не поют песню “Дело было под Полтавой”? Я внимательно слежу за судьбой этой песни, но ни по радио, ни по телевизору она не звучит. Я просматриваю программу – ее нигде нет. Будто этой замечательной песни и в природе не существует. И что же это за безобразие такое?!» А далее длинное возмущение по этому поводу. Пару дней назад Доня Симховна снова клокотала. Она написала заметку на злободневную тему: «Какой кошмар! В продаже нет медиаторов. Я обошла все магазины, но медиаторов нет!»
– Стоп, – говорю, – Доня Симховна, что такое медиатор?
– Как? Вы не знаете, что такое медиатор?! Вы не играете на балалайке?
– Ну разве я похожа на человека, играющего на балалайке?
– Так медиатором таки играют на балалайке. Это такая пластинка из целлулоида, чтобы пальцы не сдирались.
Вам надо представить балалайку и медиатор, глядя на Доню Симховну. Ну совершенно несовместимые понятия. Но это еще цветочки... Старуха любит писать воспоминания. «Я жила в Одессе, где все принадлежало Бельгийскому обществу, даже трамвайная линия принадлежала Бельгийскому обществу». И в скобках почему-то приписано: (Читайте Горького «Мои университеты»). Мы всей редакцией ломали голову, пытались связать Бельгийское общество, Одессу и «Мои университеты» Горького. С такими вот воспоминаниями Доня Симховна является к нам регулярно.
А Лазарь Дегтярь? Это же шолом-алейхемовский герой. Колоритнейший еврей. Уж на что у нас в Биробиджане своеобразный народ, но Лазарь что-то особенное. Казалось бы, носом в наших краях никого не удивишь... Но с носом Лазаря не сравнится ничто – на него садятся голуби. Одет Лазарь в протертую до дыр форму телеграфиста не знаю каких годов. То есть это китель и фуражка, но на то и другое страшно смотреть. Приходит Лазарь Моисеевич только с практическими вопросами. А что делать? Его злейший враг – тот самый дворник Бенчик. На него и приносит Лазарь жалобы. Беда еще в том, что Лазарь и Бенчик живут в одном дворе, а про их тяжбу по поводу сараев знает весь город. Когда построили эти сараи, столько было счастья! Но Лазарь пришел с жалобой.
– Вы радуйтесь, Лазарь Моисеевич. Чего же вы жалуетесь?
– Как я могу радоваться, когда Бенчик взял и занял мой сарай. Я остался без сарая, что же мне было делать?
– И что же вы сделали?
– Как что? Я сверху его замка повесил свой замок.
Теперь ни Бенчик, ни Лазарь не пользуются новым сараем. Но пока Лазарь жалуется на Бенчика – полбеды. Однажды он заявился к нам со старой дерматиновой кошелкой, которая, казалось, вот-вот развалится. Оставил ее у двери и говорит: «Вы понимаете, этот Бенчик, он же только деньги получает, он же ничего не убирает. Вот если Бенчик найдет рубль, он его обязательно поднимет и возьмет себе, а целую дохлую кошку он не видит. Сегодня, с пяти часов утра, я шел за ним следом и заглядывал в урны – представляете, этот Лазарь встал в пять утра, чтобы шпионить за Бенчиком. И вы знаете, в одной урне, рядом с вашей редакцией, я нашел дохлую кошку, я даже могу вам ее показать». Лазарь нагибается к кошелке. Тут моя напарница, Мария Савельевна, женщина весьма брезгливая, начинает визжать и падать в обморок. «Не надо, – говорю, – Лазарь, не надо ее вынимать, мы вам и так верим. Несите кошку в милицию, в санэпидемстанцию, куда хотите, только подальше отсюда».
У Лазаря Моисеевича есть дочка, она от рождения инвалид. У нее что-то с ногами. И что бы Лазарь о ней ни рассказывал, он всегда говорит «моя дочка – калека», без этого сообщения о ней не говорится. «Я вам расскажу, что со мной вчера случилось. Сижу я со своей дочкой-калекой и, извините за выражение, кушаю. Вдруг в окно летит камень. Я голый выскакиваю на улицу и вижу – они уже бегут по той стороне. А вокруг ни души. Вдруг вышел из подъезда какой-то еврей. Я кричу: “Хватай! Лови!” Вы думаете, мне был толк от этого еврея? Вы ошибаетесь! Он тут же забежал назад в подъезд». После долгого рассказа мы понимаем, что Лазарь таки схватил трех мальчишек и привел в милицию. «Их построили в ряд, – продолжает он, – такие красавцы! Ну такие красавцы!»
– И что же вы хотите от нас, Лазарь Моисеевич?
– Как? А кто мне будет стекло вставлять?!
Еще к нам приходят поговорить о политике. Толпы. Поговорить о ней в редакции – святое дело. Впрочем, в Биробиджане о политике говорят везде. Это не город – это пуп земли, здесь решаются судьбы всех стран и народов. И пуп этот в основном сосредоточен у ворот рынка. Там всегда толпа евреев. Вместо того чтобы обсудить цены на мясо и помидоры, они решают судьбы мира. Когда кто-то устанет рассуждать и размахивать руками, его место сразу занимает другой. Здесь гвалт на идише круглый год.
Поговорить в Биробиджане любят. Если вы, не дай Б-г, спросите у какой-нибудь трясущейся старухи, как дойти до аптеки, пиши пропало. Три часа как минимум уйдет у вас на выслушивание ее биографии, на подробности жизни ее детей и соседей… А потом она еще сама пойдет провожать вас до этой самой аптеки. На вопрос «который час?» вам ответят вопросом: «Что, вы не знаете, который час?» На вопрос «где вы живете?» – «Как, вы не знаете, где я живу?» И действительно, в городе невозможно чего-то не знать. Если с вами приключилась такая напасть, вам сейчас же всё расскажут.
А как народ здесь любит писать! Каждый, кто научился писать, уже писатель. А уж если мы опубликуем пару строк, радости нет предела. «Писатели» счастливы, я вам не передам как. Но в Биробиджане очень любят писать жалобы. И мы обязаны принимать меры. На нашу газету надеются, и мы не подводим. У нас даже есть регулярная рубрика «Письмо позвало в дорогу». В течение двух недель жалоба должна быть рассмотрена и меры приняты, поэтому каждое письмо с любой жалобой отправляется по инстанциям. А уж что нам отвечают начальники!.. Эти ответы можно издавать юмористической книгой. Например, есть у нас начальник железнодорожной станции товарищ Шпилько. И вот написали жалобу, что на виадуке нашего вокзала нет лампочек. И страшно ходить ночью по виадуку. И товарищ Шпилько нам ответил: «На ваше письмо сообщаю, что виадук станции Биробиджан освещен двумя лампочками, частая перегораемость которых создает видимость неосвещенности». Вот такие перлы мы получаем.
Но у нас есть один штатный жалобщик. Он жалуется на всех подряд. И его, к несчастью, выбрали общественным контролером. Никто не захотел в контролеры, а Затонайченко захотел. Так он не дает проходу ни одному заведующему магазином, ни одному начальнику базы. Он занимается расследованием и поиском хищений, и каждый день к нам от Затонайченко идут письма, а в них жалобы: «За недопуск общественного контролера к материальным ценностям и обзыв его личности словом “засранец” требую привлечь к строгой ответственности такого-то и такого». Надо вам сказать, что Затонайченко большой моралист. Обо всех, кто «аморально» себя ведет, он тут же сигнализирует. Так он написал об одной женщине: «За шесть лет своей совместной жизни с мужем она успела шесть раз свестись и развестись, и неизвестно, сколько бы раз она еще сходилась и расходилась, если бы он не скончался». Некоторые его жалобы и вовсе неприличные. Но пусть они останутся в наших редакционных анналах. А вот наших «селькоров» часто тянет на поэзию. Так Мойше Рак из Валдгейма пишет зарисовки. Он пытается художественно отобразить все: «Коровы при свете восходящей луны молчаливо стояли в загоне и жевали сено». И далее в том же духе.
Да, Биробиджан – город писателей. Как видите, здесь живут очаровательные люди. Покажите мне еще такой город, где бы все русские стали евреями. А что делать? Если вокруг одни евреи, правда с примесью разного народа – русских, корейцев, нанайцев. Но кто отличит здесь нанайца от еврея, а уж тем более от русского, если за твоим «выродком» присмотрит баба Рива, займет очередь за молоком тетя Фейга, а починит канализацию сосед Яша? Если вы думаете, что я – еврейка, вы глубоко ошибаетесь. Звать меня Нина Филипкина и во мне ни единой еврейской кровиночки. И все же по духу – я еврейка. А как же? У нас в Биробиджане – все евреи. И если вы вдруг хотите стать евреем, ради Б-га, кто вам мешает? Просто приезжайте к нам в Биробиджан.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.