[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2008 АДАР 5768 – 3(191)
«Перед заходом солнца»
Последние годы жизни С.М. Дубнова
Виктор Кельнер
23 августа 1933 года великий еврейский историк Семен Маркович Дубнов покинул Германию, где – с того момента, как ему удалось вырваться из большевистской России, – он прожил одиннадцать творчески насыщенных лет. Приход к власти нацистов заставил семидесятитрехлетнего ученого покинуть Берлин и переселиться в столицу Латвии Ригу. Выбор этого города он объяснял наличием значительной русскоязычной диаспоры и близостью к другим еврейским центрам Восточной Европы.
В 1930-х годах известность Дубнова как ученого и общественного деятеля достигла своего апогея. Его произведения печатались во многих странах Европы и Америки, он давал интервью десяткам газет. Не раз за помощью и поддержкой к нему обращались коллеги-историки, журналисты и писатели разных стран.
В Риге в русском издательстве «Жизнь и культура» в апреле 1936 года начались работы по подготовке к очередному изданию его «Всемирной истории евреев». Дубнов с радостью сообщал об этом в Англию: «Я принялся за большую работу, которая даст мне большое душевное удовлетворение. Я принялся ни более ни менее как за издание русского оригинала десятитомной “Истории”. Долгие годы мучила меня мысль, что я при жизни не увижу своего труда на том языке, на котором он был написан… и вот я уже целый месяц сижу за пересмотром рукописей и исправлением корректур, как в доброе старое время в Петербурге и Берлине»[1].
А тем временем, вплоть до конца 1936 года в Германии продолжалось немецкое издание его «Истории». Издатель З. Каценельсон сначала до последнего момента не хотел оставлять Германию, а затем, переведя в 1937 году свою фирму в Прагу, все же, видимо, надеялся на разрешение распространять свои издания в Германии. Поэтому он просил Дубнова учесть новую немецкую реальность и внести необходимые цензурные коррективы.
В апреле 1938 года жизнь вновь заставила историка вносить правку в рукопись уже рижского издания, так как он «…не мог замолчать “гзерот Острия”[2], румынское злодейство, польский перманентный погром. Сейчас мне пришлось в корректуре прибавить о грандиозной экспроприации Геринга… Можете себе представить, каково было мне писать все это так, чтобы не изменить “спокойному” историческому тону»[3].
В этом «Постскриптуме к эпилогу», написанному в декабре 1938 года для последнего тома рижского издания «Всемирной истории», Дубнов действительно отходит от беспристрастного стиля историка и обращается к чеканному пророческому слогу, который только и мог дать адекватное выражение его боли и надежде: «Конец 1938 г. застает огромные массы евреев, превращенных в человеческую пыль, мечущихся по пяти частям света, ища спасения от германских зверств, от польских и румынских планов “эвакуации”. Через 2000 лет со времени колонизации евреев в Европе, начавшейся в Древнем Риме после завоевания Иерусалима Помпеем, встала проблема бегства их потомков из Европы. Бегут от нового бестиализма, пришедшего в ряде стран на смену гуманизму XIX века, от режима диктатуры, заменившего демократический режим, от нового деспотизма, задушившего завоеванную народами свободу. Жертвами этой деморализации является, прежде всего, еврейство, которое может дышать только в атмосфере гуманности и свободы.
В этом и слабость и сила еврейского народа, слабость временная, сила вечная. Народ, связавший свою судьбу с нравственным прогрессом человечества с его высшими духовными идеалами, не может исчезнуть, несмотря на все гонения и изгнания, ибо мы не можем себе представить всеобщий поворот от гуманизма к бестиализму. Последние протесты цивилизованного мира против бестий нацизма, не составляющих большинства даже в само́м германском народе, являются предвестниками скорого суда истории над насильниками, ныне торжествующими. И народ, впервые провозгласивший устами своих пророков принцип суда истории, не может не верить, что и для него настанет час нравственной сатисфакции, когда его нынешние мучители будут осуждены на вечный позор»[4].
Последний том этого издания увидел свет в самом начале 1940 года.
Дом в Одессе, где жил С. Дубнов.
Работа давала историку жизненные силы, но, как это было в жизни Дубнова в России, так и теперь в Риге, научные исследования оказались неотделимы от «бурь времени». Ему вновь пришлось совместить науку и публицистику. Этого требовал его темперамент политика и авторитет ученого, к словам которого прислушивалась европейская и американская интеллигенция. Опасность нацизма для судеб мирового еврейства он оценил давно, еще при первых проявлениях этой идеологии. Вырвавшись из Германии, он сразу же начал обсуждать проблемы борьбы с фашизмом в переписке с А. Штейнбергом. Фашизм интересовал его и с исторической, и с философской точек зрения. Для него это проявление зоологических чувств и инстинктов: «это не человек взбунтовался, – писал он в апреле 1934 года, – а зверь в человеке, вооруженный техническими знаниями». Высказывая свое мнение об одной из антифашистских статей своего лондонского корреспондента, он писал: «Статья серьезная, журнального типа, односторонность вижу только в борьбе с фашизмом справа, но не слева. Кто этически осуждает Гитлера, должен осуждать и Сталина»[5]. Власть Гитлера в Германии и власть Сталина в СССР – явления одного порядка. Поэтому Дубнов протестовал против тенденции замалчивать преступления сталинизма перед лицом фашистской опасности. Описывая господство этой тенденции в еврейской печати Латвии, Литвы и Польши, он видел его причины в том, что местные социалисты «все еще живут в заблуждении, будто Сталин и его чекисты строят социалистическое государство». А для него «…истинный социализм вовсе не противоречит общей еврейской политике, которую обливают грязью сапожники из бывшей черты оседлости. Идея 16-миллионного Еврейского Интернационала должна господствовать в нашей публицистике, а теперь она растоптана»[6].
Приоритетом в своей антифашистской деятельности он избрал борьбу за единство всего мирового еврейства перед лицом смертельной опасности. К единству он призвал в статьях, публиковавшихся в еврейской печати США, в посланиях к различным международным съездам и конференциям. Как человек XIX века, он продолжал верить в силу и гуманизм международных организаций и конвенций: «В нынешнем мраке светится только одна точка, – наставлял он Штейнберга, – представительство мирового еврейства при Лиге Нации, если и эта точка погаснет, настанет “Darkness” Байрона»[7].
Поэтому Дубнов рассчитывал на то, что работа Всемирного еврейского конгресса, его давление на Лигу Наций принесут свои плоды. В декабре 1936 года Исполком Всемирного еврейского конгресса направил руководству Лиги Наций специальный меморандум, в котором, перечислив нарушения прав еврейского населения в странах Европы, потребовал вмешательства этой организации. Этот шаг был воспринят значительной частью еврейской общественности, мягко говоря, без особого энтузиазма. Дубнов же, напротив, настаивал на целесообразности использования этого международного института, считая его единственным гарантом прав меньшинств в современных национальных государствах.
Улица Шарлоттенбрюнер в Берлине, где жил С. Дубнов.
Чуть позднее в письме в США известному социологу и публицисту Я. Лещинскому он еще выражал некоторый оптимизм по поводу текущих политических событий: «Мы уже, с Б-жьей помощью, дожили до открытого антиеврейского фронта: от Германии через Польшу до Румынии. Судя по всему, эта зараза распространится дальше. Весь мир спит. Конгресс проснулся в самую последнюю минуту и делает что-то в Женеве вместе со старыми организациями – это уже акция, с которой считается политический мир, – единственная надежда в нашем горе. Ваш экономически-статистический пессимизм совершенно оправдан. Но не надо забывать, что когда-то уже был антиеврейский фронт в Европе, и мы его пережили благодаря упрямству, пассивному сопротивлению и активной борьбе»[8].
Как бы Дубнов ни был готов к дальнейшей экспансии нацизма, но разгром Польши и начало второй мировой войны потрясли его до глубины души[9]. Тем более что с Польшей его связывала судьба дочери, поэтессы и общественного деятеля Софьи Дубновой-Эрлих и ее семьи.
Лишь примерно через две недели с начала войны Дубнов узнал о том, что семья Эрлихов бежала и сумела добраться до Пинска. Вскоре после перехода на советскую территорию Генриха Эрлиха, многолетнего лидера еврейского социалистического движения в Польше, арестовали. В последний раз семья видела его 1 октября 1939 года[10].
В письме от 16 ноября 1939 года Дубнов впервые сообщил Штейнбергу о событиях, произошедших всего лишь за полтора месяца после их последнего «эпистолярного свидания». Он писал: «Польская катастрофа коснулась и моей варшавской семьи. Дочь с сыновьями бежала из Варшавы в сентябрьские дни и после долгих скитаний под германскими бомбами – пешком, на крестьянских телегах и в поездах ж. д. – попала сначала в Пинск, а потом в Вильну советскую, сейчас литовскую. Но о зяте нет пока сведений: он с некоторыми друзьями задержан в советской зоне – в Ковеле или Бресте, и дочь до сих пор его разыскивает[11]. Жду сегодня-завтра новых сведений. Дочь и сыновья теперь в Вильне обеспечены всем необходимым (я распорядился выслать им из Ковны вещи и деньги), но главная моя забота – перевезти их в мою квартиру, которая была бы для них настоящим санаторием, – наталкивается на всякие официальные препятствия. Сделаю все, чтобы преодолеть их, а если не удастся, позабочусь об обустройстве моих беженцев в Ковне, так как Вильна разорена и теперь неудобна.
Среди всех этих общих и личных переживаний я все-таки сохраняю душевное равновесие»[12].
Опасаясь за судьбу сыновей, по семейной традиции бывших активными деятелями Бунда, Софья Дубнова воспользовалась имеющимися у них американскими визами и вывезла семью в США. Она настоятельно просила отца, также получившего американскую визу, поехать вместе с ней, но получила отказ[13].
Сам ученый так объяснял свое решение: «Я писал своим американским друзьям, что пока не воспользуюсь высланной ими визой, ибо боюсь, что поездка за океан более опасна для моего душевного равновесия, чем пребывание здесь. Во всяком случае, балтийские нейтральные страны могут пока быть более спокойны, чем другие»[14].
Софья Семеновна Дубнова и Генрих Эрлих.
Эту же мысль он пытался донести и до жившего уже в США Я. Лещинского, который выражал беспокойство о судьбе старого друга: «Я читал Ваше письмо – редкий гость – с той же ностальгией, с которой Вы его писали. Переписка между Америкой и Европой в наше время – как много глубокого исторического трагизма лежит в этой беседе! Когда-то, в более спокойные времена, наши беседы протекали в Берлине, в наших кабинетах и на красивых аллеях Шмаргендорфа и Цалема. Сейчас там везде Содом и Гоморра! Чтобы последовать Вашему совету, я должен был бы быть лет на тридцать моложе, а может, и этого было бы мало: я ведь мастерски расправляюсь со временем (я путешествую по столетиям), но не с пространством. К тому же я далек от той панической атмосферы, которая меня окружает. Наоборот, я борюсь с теми паникерами, которые лишают нас последних запасов энергии. Чем болезненней я переживаю события, тем сильней становится мое убеждение: эта война с Амалеком! В той кампании против агрессии, которая проходит по всему миру, – к сожалению, слишком поздно – должны играть большую роль наши шестнадцать миллионов евреев, включая пару миллионов, находящихся в отчаянном положении, висящих между небом и землей. Пусть вычеркнуто и забыто будет упоминание об Амалеке – это наша особая заповедь»[15].
Зимой 1940 года С.М. Дубнов написал одну из своих последних публицистических работ. Когда-то в годы первой мировой войны он выступил в печати с эссе «Inter arma». Теперь, когда новая, вторая мировая война еще только разворачивалась, он создал подобное же произведение, но уже посвященное новым, еще более жестоким страданиям еврейского народа. Он сразу же определил причины происходивших катаклизмов и указал на то, что «…варваризация Европы подготовлялась в течение всего промежутка, отделявшего нынешнюю войну от предыдущей. Три диктатуры выросли за последние двадцать лет на почве Европы: большевизм в России, фашизм в Италии и нацизм в Германии… В последние годы все три диктатуры обнаружили стремление к экспансии и к гегемонии в Европе, и на этой почве сошлись ныне политические хищники справа и слева… “дружеский союз” между Гитлером и Сталиным показал, что под формою диктатуры совершенно стушевывается ее содержание: деспоты справа и слева протягивают друг другу руки над трупами политически убитых, порабощенных народов. Сейчас этот союз диктаторов является угрозою для всей Европы, и опасность служит главным стимулом нынешней войны. После многократных утверждений дипломатов, что идеологическая война недопустима, ныне ведется, в сущности, война идеологическая: за и против свободной, демократической Европы. На одной стороне демократии Англии и Франции, на другой – хищная гитлеровская Германия с двумя остальными диктатурами – таков идеологический фронт нынешней войны.
В этой борьбе политических титанов решается, может быть, на долгие века историческая судьба Европы… От исхода войны зависит и судьба европейского еврейства: либо полный разгром, либо возрождение разрушенных культурных центров». Исходя из этой позиции, Дубнов обращается к правительствам Англии и Франции с требованием открыто включить в декларации о целях войны заявление о спасении европейского еврейства. Дубнов предрекал то время, когда те, кто сегодня «замалчивает еврейскую проблему», столкнутся с ней после окончания войны, «когда наступит время мирного конгресса, она встанет перед вами во всей своей грандиозности. К этому конгрессу придут представители еврейства из всех стран света и потребуют от “новой Европы” справедливости для народа, который больше всех пострадал от гитлеровского террора»[16].
17 июня 1940 года в Ригу вошли передовые части Красной Армии.
Польское гетто. 1940-е годы.
Все произошло столь стремительно, что старому ученому уже не осталось времени на то, чтобы попытаться воспользоваться американской визой и другими возможностями. Да он явно и не желал этого делать. Он остался со своим архивом, библиотекой и со своим народом.
Дубнов сразу же почувствовал новый порядок, пришедший в Латвию. Через несколько месяцев после «восстановления советской власти» по республике прокатилась волна массовых репрессий и депортаций. Вместе с деятелями «буржуазной Латвии» были арестованы и отправлены в лагеря многие представители еврейской интеллигенции, политики, публицисты, активисты национальных партий и организаций, религиозные деятели. Ожидал ли сам Дубнов, что его не минует та же участь, – неизвестно. Никаких иллюзий по отношению к советской власти он не испытывал. Он, вполне возможно, знал об аресте в СССР в 1930-х годах многих своих знакомых и друзей. К тому же сын Яков из Москвы сообщил ему еще в 1936 году об аресте жены. По свидетельству внучки Дубнова В.Я. Дубновой, в следственном деле матери, среди прочих прегрешений, была и запись о том, что ее муж – «сын антисоветчика историка Дубнова»[17].
Тем не менее новая власть не арестовала Дубнова. Возможно, его планировали включить в какую-нибудь «комбинацию». Ученый и публицист, широко известный мировому еврейству, к чьим словам прислушивались во многих странах, он мог казаться властям человеком одновременно полезным и уязвимым. В Москве жил его сын, профессор Московского университета, в Ленинграде – младшая дочь. Старшая дочь с семьей еще только ехала по просторам Сибири, направляясь в США. В этих условиях Дубнова можно было использовать в пропагандистских целях, шантажируя судьбой близких.
Последний путь С. Дубнова.
Улица Людзас, 4. Рижское гетто.
О жизни С.М. Дубнова в советской Риге известно очень немногое – в распоряжении исследователей имеется только несколько его писем. В одном из них – от 5 марта 1941 года, направленном в Иерусалим историку Майзелю, хорошо знакомому с Дубновыми по Берлину, – он пишет: «Наша жизнь теперь полна чудес: мы чудом остались в живых в мире, в котором кишмя кишат ангелы смерти… и всякие другие духи разрушения, даже вне пределов поля брани. Но мы отрезаны от источника нашей культурной жизни; после долгих поисков мне удалось получить маленький еврейский календарь 1941 года, единственный образчик нашей “литературы” за истекший год. Иностранные газеты здесь не получаются; о том, что происходит на свете, мы знаем немного, и это немногое оформлено по местному рецепту...» О своих планах он сообщал примерно в том же духе: «Теперь я никуда не собираюсь: все пути закрыты. Берлин превратился в Содом, и все наши европейские центры разрушены содомлянами. С разных концов земли глядят на меня Америка и Палестина, и я туда устремляю взгляд. Но знаю – они недостижимы, и мне суждено оставаться в “сей превеликой и мрачной пустыне”. Мой “Талмуд” в последние годы доведен до конца – вышел последний том русского издания десятитомной “Истории”. Закончено и “дополнение к Торе”; последний том “Книги жизни” (берлинский период) вышел в свет в 1940 г., но я, к сожалению, не имею возможности послать эту книгу Вам и прочим друзьям. Теперь ничего не пишу для печати, а только читаю мировую литературу и делаю заметки, когда позволяют силы… Друзья пекутся о моей судьбе, а у меня одна забота; я берегу находящиеся в моем распоряжении архивные материалы, которым может грозить расхищение… Моя семья теперь разбросана по всему земному шару. Дочь и внуки, беглецы из Варшавы, недавно уехали в Америку через Россию и Японию. Другие дети, давно живущие в Советском Союзе, не добились разрешения на то, чтобы съездить в Прибалтику навестить меня»[18].
Немецкие войска вошли в Ригу 1 июля 1941 года.
Мир узнал о гибели С. М. Дубнова в июне 1943 года. Сведения об этом пришли из Лондона. Выходившая в Нью-Йорке газета «Новое русское слово» сообщила: «Только теперь получены сведения о том, что известный русско-еврейский историк, профессор Семен Маркович Дубнов, о судьбе которого ничего не было известно уже около двух лет, погиб от руки немцев, в Риге 1 декабря 1941 г. Покойному был 81 год»[19]. Спустя неделю известный историк С. Поляков-Литовцев опубликовал первую статью, посвященную его памяти. В ней он написал: «Если бы у евреев существовал институт канонизации святых, Семен Маркович Дубнов, павший от руки немецких злодеев, был бы, без всякого сомнения, канонизирован. И не потому, что он был знаменитым историком еврейства, выдающимся эссеистом и властителем дум нескольких еврейских поколений, а потому, что Дубнов как святой жил и как святой умер. Никто не знает, при каких условиях Семен Маркович принял мученическую смерть, но те, которые когда-либо лично соприкасались с этим человеком, не нуждаются в свидетельстве, что он до последнего дыхания оставался великим героем духа и с гордым смирением приобщился к сонму национальных мучеников, бессмертные имена которых мелькают на страницах его истории. Палачи не могли его убить – они могли его только вознести»[20].
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.