[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2008 ШВАТ 5768 – 2(190)
Между Петербургом и Ковной:
еврейскаЯ политика в России конца XIX века
Илья Бирштейн
Пробуждение политической активности в среде традиционного еврейства Российской империи наступило достаточно поздно – не ранее 70-х годов XIX века, когда модернизированные еврейские круги уже давно заявили о себе на общественной арене. При этом политика традиционных кругов с самого начала формировалась в контексте их борьбы на два фронта: с еврейскими просвещенными кругами (маскилим), которые стремились подорвать авторитет старой раввинистической элиты и занять ее место в еврейском обществе, и с центральной властью, осуществлявшей последовательный демонтаж традиционной системы общинного самоуправления евреев. Опасность, исходившая от этих двух факторов (и более всего – от их взаимодействия), не была знакома традиционной элите ранее и поэтому требовала выработки новых ориентиров в ее общественной деятельности. В этих условиях и складывались основы ортодоксальной идеологии у российских евреев[1].
Основные усилия ортодоксальных лидеров уже в середине XIX века были направлены на подрыв наметившегося сотрудничества между маскилим и центральной властью и утверждение своего статуса как единственных полномочных представителей интересов еврейства перед правительственными институтами. Однако достичь этих целей оказалось не так просто. Российские власти крайне подозрительно относились к традиционному еврейскому обществу и его институтам и в своей законодательной деятельности предпочитали опираться на просвещенные и модернизированные еврейские круги. Более того, сами традиционалисты были зависимы от этих кругов, в особенности в период после великих реформ Александра II, когда стала формироваться новая могущественная еврейская экономическая элита, в значительной степени интегрированная в российское общество. Близость представителей этой элиты к власти и их высокий социальный статус естественным образом превращали их в посредников между еврейским обществом и властными структурами. Однако в отличие от традиционной еврейской экономической элиты – поставщиков, купцов и финансистов, которые оказывались близки к высшим государственным сферам и использовались религиозным истеблишментом в качестве ходатаев и лоббистов для продвижения общественных интересов, – представители новой еврейской буржуазии зачастую не были готовы к такой инструментальной функции. Обладая развитым гражданским сознанием и являясь приверженцами новых идей еврейского Просвещения (Хаскалы), они сами стремились взять на себя ответственность за судьбу российского еврейства и вершить его судьбы в соответствии со своими воззрениями[2].
В результате ортодоксальные круги не могли вести в полной мере самостоятельную политику в общественных вопросах и действовали с оглядкой на еврейских предпринимателей и финансистов в Петербурге.
Эта ситуация привела к тому, что с конца 70-х годов XIX века еврейская политика в целом формировалась в двух центрах: в Литве и Петербурге. При этом если в столице империи на страже общественных интересов евреев стояли просвещенные коммерческие круги во главе с банкирами Евзелем и Горацием Гинцбургами, то в Литве эту функцию выполняли влиятельные раввины, такие, как р. Исраэль Салантер, р. Ицхак-Эльханан Спектор из Ковно и его сын р. Цви-Гирш Рабинович, р. Элияу Левинзон из Кретинги и др. Несмотря на то что мировоззрение этих лидеров принципиально отличалось от современных взглядов представителей петербургской элиты и между двумя лагерями нередко возникала напряженность, в большинстве вопросов, жизненно важных для российского еврейства, они действовали сообща, и это сотрудничество продолжалось на протяжении нескольких десятилетий. Литовские раввины видели в кружке Гинцбургов важное подспорье в налаживании отношений между государством и еврейским обществом, а петербургские активисты считали необходимым вести диалог с представителями литовской ортодоксии во всем, что касалось еврейской религиозной традиции. Между этими двумя социальными секторами сложились своеобразные отношения взаимной зависимости, которые были обусловлены, среди прочего, дискриминацией и социальной незащищенностью еврейского общества в целом.
Контакты между двумя центрами были достаточно упорядочены: они основывались как на переписке (в основном между р. Эльхананом и бароном Горацием Гинцбургом или профессором Ноахом Бакстом), так и на постоянном представительстве ортодоксального лагеря в Петербурге. Создание такого представительства по инициативе группы литовских раввинов стало своего рода вехой в общественной деятельности ортодоксального еврейства в России[3]. По всей видимости, этот необычный шаг был вызван ухудшением гражданского статуса евреев и кризисом в их отношениях с властями после волны погромов 1881–1882 годов. Немалую роль в формировании такого ортодоксального «лобби» сыграли собрания еврейских общественных представителей, состоявшиеся в эти годы в Петербурге и направленные на выработку конкретных действий по прекращению погромов и оказания помощи их жертвам[4]. В этих собраниях, созванных с разрешения Министерства внутренних дел, принимали участие представители как ортодоксальных, так и просвещенных кругов, и именно здесь было положено начало дальнейшему сотрудничеству двух партий.
Функции литовских представителей в Петербурге заключались в координации деятельности еврейских лидеров в столице и в черте оседлости, в сборе информации о происходящем в различных правительственных учреждениях и передаче этой информации гинцбургскому кружку. Беспрецедентный размах деятельности этих представителей, логистическая, экономическая и политическая поддержка, которая оказывалась им раввинским истеблишментом и петербургскими лидерами, превратили их в заметные общественные фигуры нового типа, принципиально отличающиеся от традиционного штадлана – ходатая по общинным делам. Генрих Слиозберг – видный петербургский адвокат и секретарь барона Горация Гинцбурга, находившийся в непосредственном контакте с представителями ортодоксии в столице, – так описывает деятельность одного из наиболее активных посланников литовских ортодоксов в Петербурге – Шмуэля Быховского:
«Никто лучше него не умел распространять те или другие лозунги дня, вызвать агитацию в провинции, повлиять на то, чтобы в Петербург сыпались прошения и заявления со всех концов черты оседлости. И когда на очередь дня выдвинулся вопрос о меламедах или хедерах, то Быховский из Петрограда и Нисан Каценельсон из Киева поставили на ноги все ортодоксальное еврейство и в министерство народного просвещения посыпались тысячи прошений, каждое с сотнями подписей. Быховский, когда я с ним встретился, был уже глубоким стариком, ему было более 70 лет. Но свежесть ума и физическая подвижность его были и тогда изумительны»[5].
Осуществляемое таким образом сотрудничество – и противостояние! – между традиционными и модернизированными кругами еврейского общества определяло формирование еврейской политики в последней трети XIX века. Особенно рельефно это взаимодействие проявилось в работе так называемых Раввинских комиссий 1879 и 1893 годов.
Гораций Гинцбург.
* * *
Раввинская комиссия как консультативный орган при Министерстве внутренних дел была основана в 1848 году. В соответствии с законом в обязанности комиссии входили: «a) рассмотрение и разрешение мнений и вопросов, относящихся к правилам и обрядам еврейской веры и к действиям раввинов; б) рассмотрение дел o расторжении браков в таких случаях, когда сами раввины встретят неясность в законе или когда поступит жалоба на неправильное решение местного раввина; в) исполнение таких поручений, относящихся к роду ее занятий, кои министр внутренних дел признает нужным на нее возложить»[6]. Кандидаты в комиссию избирались еврейскими обществами и утверждались министерством. Создание этого нового консультативного органа было частью общей политики властей, направленной на ликвидацию еврейской автономии, с одной стороны, и сохранение особого законодательного статуса евреев – с другой. Для достижения этой цели учреждались специальные ведомственные и межведомственные институты, призванные формировать политику властей по отношению к еврейскому обществу и контролировать его функционирование («Еврейские комитеты», «ученые евреи», «Комиссия по устройству быта евреев» и т. п.). Бюрократический характер раввинских комиссий и их полное подчинение Министерству внутренних дел привели к тому, что они изначально воспринимались евреями исключительно как инструмент давления на еврейское общество, а не как орган общественного представительства. Избираемые в комиссии делегаты, как правило, не обладали самостоятельным авторитетом в глазах еврейского общества, и их деятельность сводилась исключительно к обсуждению вопросов, предложенных им на рассмотрение министерством. Главной целью ортодоксальных делегатов, принимавших участие в деятельности этих комиссий (среди них – виленский раввин Яков Барит, любавичские хасиды р. Авраам Мадиевский и р. Ицхак-Айзик из Гомеля), было не столько вести какой-либо диалог с властями о преобразовании еврейского общества, сколько воспрепятствовать, по возможности, изменению традиционного жизненного уклада[7].
Эта ситуация начала меняться в связи с созывом четвертой Раввинской комиссии в 1879 году. За предшествовавшие этому событию годы еврейское общество претерпело значительные изменения: в нем набирали силу процессы ассимиляции и модернизации, широкое распространение получила еврейская периодическая печать, превратившаяся во влиятельную социальную силу, появилась значительная группа еврейской интеллигенции, отождествлявшая себя с формирующимся российским гражданским обществом, а в столице империи возникла влиятельная просвещенная еврейская община, готовая взять на себя руководящую роль по отношению ко всему российскому еврейству. Эти процессы получили ускорение благодаря политике реформ Александра II и порожденной ею атмосфере напряженного ожидания перемен в гражданском статусе евреев. Естественно, что в таких обстоятельствах всякий диалог с властями приобретал особое значение в глазах новой элиты, стремившейся занять руководящие позиции в еврейском обществе.
Вместе с тем в этот же период в условиях ожесточенной борьбы лидеров традиционного общества с идеями Хаскалы и религиозной реформы происходило формирование новой, традиционалистской, ортодоксальной идеологии[8]. В еврейской общественной жизни шел процесс идеологической поляризации, и он явственно проявился во время выборов делегатов на четвертую Раввинскую комиссию. В этой предвыборной кампании, впервые носившей публичный характер и широко освящаемой в еврейской прессе, ортодоксальные круги добились внушительной победы. В литовских и белорусских губерниях избиратели поддержали ортодоксальных кандидатов, что свидетельствовало о политической активизации традиционалистского лагеря и о его способности организовать широкомасштабную пропагандистскую кампанию[9]. Впрочем, местные власти, отвечавшие в соответствии с законодательством за окончательное утверждение кандидатов, по-прежнему придерживались политики социальной реформы евреев, определенной еще в николаевскую эпоху и ориентирующейся на просвещенные круги. Поэтому в конечном итоге избранные кандидаты не получили поддержки властей, и в окончательном списке участников не оказалось ни одного раввина.
Раввин Эльханан Спектор.
Такое развитие событий чрезвычайно обеспокоило лидеров традиционного лагеря. Они, конечно же, не могли оспорить решение властей, но продемонстрированные ими в предвыборной кампании сила и влияние открывали перед ними возможности давления на участников Раввинской комиссии. Исходя из этого, р. Эльханан Спектор отправил личные послания каждому из делегатов, и содержащиеся в них декларации позволяют получить представление о социально-политических взглядах литовской ортодоксии[10].
Прежде всего р. Эльханан в своем послании ограничил сферу полномочий членов комиссии, однозначно исключив из нее все религиозные и этические вопросы. Эти области, по его убеждению, целиком и полностью находятся в компетенции раввинов, и их обсуждение избранными депутатами без участия духовных лидеров вызовет массовое недовольство. Таким образом, с самого начала ковенский раввин стремился подчинить членов комиссии авторитету раввинов, опирающихся, по его утверждению, на общенародную поддержку. Кроме того, р. Эльханан предложил особую повестку дня комиссии, определив три важнейших для традиционного общества вопроса, которые должны быть подняты депутатами, даже если Министерство внутренних дел не инициирует их обсуждение: отмена казенного раввината и официальное признание избранных еврейскими обществами духовных раввинов; обеспечение еврейских солдат кошерной пищей; отмена всех ограничений в отношении еврейского конфессионального образования (хедеров). Понятно, что, с точки зрения депутатов-маскилим, эти вопросы вовсе не являлись главными, они были частью той войны за облик традиционного общества, которую вели ортодоксальные лидеры с центральной властью. Так же как и ковенский раввин, просвещенные еврейские круги надеялись превратить Раввинскую комиссию из бюрократического механизма контроля за еврейским обществом в инструмент реального влияния на центральные власти, однако они ожидали, что деятельность этого органа будет способствовать прежде всего интеграции евреев в российском обществе и укрепит статус новой еврейской интеллигенции. Вмешательство Спектора вынудило петербургскую элиту пойти на уступки и создать специальную рабочую группу при комиссии, в которую вошли авторитетные раввины из черты оседлости[11].
Ожидания еврейского общества в отношении Раввинской комиссии 1879 года не оправдались: на ее заседаниях по настоянию правительства обсуждались исключительно вопросы регистрации браков. Однако наметившееся во время подготовки комиссии идеологическое размежевание в общественной сфере и одновременно с этим установление контактов между представителями ортодоксии и петербургской просвещенной элиты получили дальнейшее развитие в еврейской политике конца XIX столетия.
Стремление ортодоксального истеблишмента использовать раввинскую комиссию для утверждения своего статуса в еврейском обществе было особенно заметно на Раввинской комиссии 1893 года. На этот раз в комиссию были избраны три влиятельных раввина: р. Цви-Гирш Рабинович (сын р. Эльханана Спектора) от Виленской губернии (он был назначен председателем комиссии), белостокский раввин р. Шмуэль Могилевер от Гродненской губернии и мстиславский раввин Гилель Милейковский от Могилевской губернии. Делегат от Минской губернии – купец Шмуэль Симхович – по всей видимости, также был близок к ортодоксальному лагерю. Просвещенные еврейские круги были представлены всего тремя депутатами: от Киевской губернии – присяжный поверенный Герман Барац, от Волынской – купец Яков Готтесман и от Бессарабской – кишиневский казенный раввин Авраам Катловкер. Победа литовских ортодоксов на выборах в комиссию на этот раз была связана не только с их организованностью, но и с изменением отношения правительства к традиционному сектору еврейского общества. Петербургский адвокат Г. Слиозберг отмечал, что «к концу царствования Александра III стали часто появляться заявления губернаторов, а иногда и представителей министерства внутренних дел о том, что ортодоксальная часть еврейского общества, не приобщенная к русской культуре, представляется политически более благонадежной, чем евреи-интеллигенты»[12]. В соответствии с этим столичные чиновники требовали от губернских властей следить за тем, чтобы утверждаемые депутаты отличались Б-гобоязненным поведением и не были подвержены влиянию революционных идей.
Раввин Шмуэль Могилевер.
Авторитетный состав комиссии определил характер повестки дня. Делегаты обсуждали серьезные алахические и социальные проблемы, касавшиеся вопросов семьи и брака, метрификации и статуса раввинов, цензурирования алахических кодексов (прежде всего – «Шульхан аруха»), похорон, ритуального забоя скота и т. п. Стиль и содержание дискуссий и записок, составленных во время работы комиссии, свидетельствуют о том, что делегаты предприняли немалые усилия, чтобы устранить противоречия между российским законодательством и еврейскими религиозными обычаями, стремясь при этом не затрагивать основы существования традиционного общества[13].
В целом можно сказать, что комиссия 1893 года стала демонстрацией силы и влияния ортодоксального лагеря. Затронутые в ходе прений религиозные и общественные вопросы решались в соответствии с алахической традицией и идеологическими установками ортодоксальной элиты. Традиционные лидеры по существу добились той цели, которую они ставили перед собой с самого начала своей общественно-политической деятельности: получить от имперских властей признание в качестве полномочных представителей всего российского еврейства и ослабить общественный статус маскилим. Вместе с тем нельзя сказать, что просвещенные и либеральные еврейские круги сдали свои позиции. Представители еврейской интеллигенции в Петербурге были вовлечены в работу комиссии 1893 года в качестве экспертов и юридических советников, а барон Гораций Гинцбург, внимательно следивший за ходом заседаний комиссии, даже организовал торжественный прием для делегатов перед их отъездом из столицы. Более того, по инициативе Гинцбурга и при помощи видных петербургских адвокатов участники комиссии подали министру финансов Николаю Бунге специальную записку, содержавшую анализ тяжелого экономического и политического положения евреев и опровержение расхожих обвинений против них[14]. Учитывая традиционно либеральное отношение министерства к еврейскому вопросу, составители записки надеялись, что Бунге будет ходатайствовать перед императором за смягчение антиеврейского законодательства.
Подача этого коллективного меморандума стала достойным завершением работы четвертой Раввинской комиссии. Она свидетельствовала о превращении этого бюрократического института в своеобразный орган коллективного еврейского представительства, опирающегося на два важнейших сектора еврейского общества – ортодоксальный, возглавляемый литовской раввинистической элитой, и либеральный, во главе с лидерами петербургского еврейства. Впрочем, эта тенденция не получила дальнейшего развития. Революционные события 1905 года и трансформация политической структуры Российской империи после Октябрьского манифеста принципиально изменили характер еврейской политической активности. На смену общественным представительствам, стремящимся наладить диалог с самодержавной властью, приходят партийные структуры, ведущие с ней парламентскую или революционную борьбу. Ортодоксальные круги и петербургская финансовая элита оказались в стороне от этой новой, массовой политики.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.