[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2008 ТЕВЕТ 5768 – 1(189)
Где обитает Сатана?
Амос Оз
Сегодня я хочу поговорить о Гете и о Сатане. А также о Лотте. И о другой Лотте. И о Древе познания Добра и Зла. И еще – о некоем тайном наслаждении…
Когда я был мальчиком и учился в религиозной школе в Иерусалиме, учитель познакомил нас с Книгой Иова. И по сей день все школьники в Израиле изучают Книгу Иова. Учитель рассказал нам, как Сатана беспрепятственно перемещался из Книги Иова в Новый Завет, в «Фауст» Гете, во множество других произведений. И хотя разные авторы создавали каждый свой образ, но Сатана всегда оставался Сатаной, тем же самым Сатаной: изворотливым, язвительным, готовым позабавиться скептиком. Великим разрушителем человеческих любовей, вер и надежд.
Сатана Иова, точно так же, как и Сатана Фауста, предлагает заключить пари. Великая награда, которую жаждет получить Сатана, делая свою ставку, – это вовсе не потаенное сокровище, и не сердце красавицы, и даже не продвижение по небесной служебной лестнице. Нет, Сатана заключает пари, движимый неким дидактическим импульсом. Его наполняет радостью возможность нечто доказать. И нечто опровергнуть.
В пылу неуемной полемики Сатана библейский и Сатана эпохи Просвещения стремятся изо всех сил доказать Б-гу и всему воинству Его, что человек, если только будет поставлен перед выбором, всегда выберет Зло. Он предпочтет Зло Добру и сделает это по собственному, вполне осознанному желанию.
Шекспировский Яго движим, по-видимому, тем же сатанинским инстинктом. И, по сути, ему подобны многие злодеи – персонажи мировой литературы.
Быть может, именно поэтому Сатана столь привлекателен. Возможно, Мильтон не совсем разобрался в его природе, когда назвал его «адским змеем». Генрих Гейне был, пожалуй, знаком с Сатаной лучше Мильтона:
Я чёрта позвал, он явился в мой дом
И, право же, многим меня изумил,
Он вовсе не глуп, не уродлив, не хром,
Напротив – изящен, любезен и мил.
Мужчина, как говорится, в расцвете,
Он дипломат, он остер на язык,
Он суть государства и церкви постиг.
Он бледен, но в том виновата наука –
Санскрит, и Гегель, и прочая скука[1].
С течением времени, по мере того как одно поколение сменялось другим, человек и Сатана стали отлично понимать друг друга, поскольку в целом ряде аспектов они были довольно похожи. Сатана из Книги Иова, тот самый извращенный воспитатель, обладает глубоко интимным пониманием того, как человеческая боль порождает зло. Он говорит Г-споду: «Но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?» (Иначе говоря, проклянет Иов Г-спода). А вот шекспировские ведьмы в «Макбете» – те могли даже на расстоянии почувствовать приближающееся к ним зло:
У меня заныли кости,
Значит, жди дурного гостя…[2]
Гете, со своей стороны, находит, что Сатана – как и он сам, как и большинство людей в его поэме, – искушает всего лишь ради самого себя: «Сатана – эгоист: он помогает другим исключительно для собственной выгоды», то есть ведет себя совершенно противоположно тому, что требуют от нас Б-г и Кант, призывающие помогать ближнему во имя созидания Добра.
И потому со дней Иова и до совсем недавнего времени и Сатана, и человек, и Б-г проживают в одной квартире. Все трое пришли к общему и полному соглашению во всем, что касается различий между Добром и Злом. Б-г заповедал выбирать Добро, Сатана искушал творить Зло, но оба они – и Б-г, и Сатана – играли на одном и том же поле, и человек служил им орудием игры. Вот до чего некогда все было просто, совершенно просто…
Эжен Делакруа. Фауст и Мефистофель. 1826–1827 годы.
* * *
Лично я верю, что каждый из нас – по крайней мере, в глубине души – как правило, способен отличить Добро от Зла. Даже в тех случаях, когда мы притворяемся, что не в состоянии это сделать. Разве не все мы вкусили плод того райского дерева, полное название которого звучит так: «Древо познания Добра и Зла»?
По-видимому, так же обстоит дело и с возможностью отличить Правду от Лжи: весьма трудно определить, что есть Правда, однако очень легко уловить запах Лжи. Точно так же довольно трудно определить, что есть Добро, однако Зло распространяет такое зловоние, что ошибки быть не может. Разве не знает любой ребенок, что такое боль? А посему всякий раз, когда мы сознательно причиняем боль ближнему, – мы ведаем, что творим: мы творим Зло.
* * *
Но нынешнее время все перевернуло с ног на голову. Нынешнее время размыло различие между Добром и Злом, то самое различие, которое человечество умело распознать уже на заре своего существования, с тех пор как вкусило от плодов Древа познания.
Где-то в веке девятнадцатом, спустя короткое время после смерти Гете, в западную культуру проник новый способ мышления, отбросивший в сторону понятие Зла и даже отрицающий само его существование.
Это интеллектуальное новшество известно под именем «общественные (социальные) науки». С точки зрения этих наук – бескомпромиссно рациональных, исполненных оптимизма, на удивление совершенных – с точки зрения психологии, социологии, антропологии, экономики вообще не существует Зла. А по сути, – и Добра. Можно сказать, что сегодня большинство представителей общественных наук вообще никак не относятся к таким понятиям, как добро и зло. По мнению этих ученых, все мотивы действий человека, все его поступки не что иное, как результат стечения обстоятельств: наследственность и окружающая среда, социально-экономическая реальность и «самореализация личности» – эти обстоятельства, все до единого, неподвластны индивидуальному контролю отдельного человека. «Черти, – учил З. Фрейд, – не существуют, так же как не существуют и боги; и те и другие – не более чем плоды душевных потребностей человека». Стало быть, нами полностью управляют внешние и внутренние факторы. Вот уже более ста лет ученые-социологи объясняют нам, что нашими действиями руководят исключительно личные экономические интересы. Что в нас нет ничего, кроме продуктов той этнической культуры, в которой мы родились. Что каждый из нас – всего лишь марионетка в руках собственного «бессознательного».
* * *
Иными словами, некоторые отрасли социальных наук в новейшее время явились первыми в своем роде, предпринявшими широкомасштабные усилия, чтобы устранить и Добро, и Зло со сцены, где разыгрывается «человеческая комедия». Впервые за всю их длинную историю Добро и Зло были начисто отменены: это произошло благодаря идее, согласно которой обстоятельства всегда несут ответственность за наши решения, наши поступки, а главное – они ответственны за наши страдания. «Во всем виновато общество!» Во всем виноваты политики, аппарат власти, государственная машина. Колониализм. Империализм. Сионизм. Глобализация. Виноваты все.
Так начались великие всемирные состязания – кто является большей жертвой: индивидуумы, группы, «меньшинства», народы и цивилизации дерутся и ссорятся между собой, выясняя, кто же страдает больше, а значит, больше достоин сочувствия и симпатии. Или большей компенсации.
Вот так, впервые со времен Книги Иова Сатана обнаружил, что он – безработный. У него нет возможности играть, как встарь, в свои древние игры, используя страсти людских сердец. Сатана уволен со своей должности. Пришли новые времена.
Обложка издания романа «Лотта в Веймаре».
* * *
Но вот, прямо на наших глазах, времена меняются вновь. Сатана, возможно, и впрямь был отрешен от должности, но он не стал сидеть сложа руки. Двадцатый век – самая ужасная арена творимого хладнокровно Зла. Ничего подобного человечество не знало за всю свою историю. Общественные науки полностью провалились, ибо не смогли предвидеть столь продуманное злодейство, современное, технологически оснащенное. Они ничего не сумели противопоставить ему, а главное, вообще не сумели постичь его сути.
Весьма часто это Зло, со всей очевидностью принадлежащее двадцатому веку, рядится то в тогу исправителя мира, то в мантию идеализма, ратуя за перевоспитание масс, стремясь «открыть им глаза», используя при этом боеприпасы, позаимствованные именно из арсенала общественных наук. Тирания представила себя свободной от религиозных догм освободительницей масс, и цена, которая была за это заплачена, – миллионы человеческих жизней.
* * *
Сегодня, после краха тоталитарных режимов, воплощающих Зло, мы развили в себе священный трепет по поводу многообразия отличающихся друг от друга культур. Плюрализм – при одном этом слове нас охватывает благоговение. Я знаю людей, готовых тут же, на месте, убить каждого, кто не исповедует плюрализм.
И вновь у Сатаны – полная занятость. Постмодернизм нанял его на службу, однако на этот раз деятельность Сатаны граничит с китчем: малочисленная засекреченная шайка «темных сил» вечно виновата во всех наших бедах, начиная с нищеты и дискриминации и кончая 11 сентября и гигантским цунами. Что же до простого человека, то во всех преступлениях нет ни грана его вины. Никогда. Меньшинства разных видов и толков порицать запрещено самым решительным образом. Ни в коем случае! Жертвы – поскольку они жертвы – морально чисты.
Вы уже, наверное, обратили внимание, что в наши дни Сатана никогда не занимается отдельно взятым человеком. Нет у нас более ни Иовов, ни Фаустов. В соответствии с самым модным дискурсом, Зло – корпорация. Зло проникло в общественные структуры. Его влиянию подвержены правительства. Скрывающиеся в тени всемогущие аппараты власти направляют весь мир на достижение своих сомнительных целей. Сатана не обитает в индивидуумах. Личность не в состоянии быть воплощением Зла в древнем, точном, простом значении этого слова, подобно Иову и Фаусту, подобно леди Макбет и Яго.
Вы и я – мы всегда и во всех случаях люди простые и симпатичные. Сатана – это всегда «они»: государственная машина, аппарат власти, корпорации.
По-моему, это просто моральный китч.
Давайте-ка поинтересуемся, что думает по поводу всех этих проблем наш замечательный специалист, высокочтимый тайный советник Иоганн Вольфганг фон Гете. Обратимся к его стихотворениям из сборника «Западно-восточный диван». Эти стихотворения – одно из первых великих проявлений пристальной любознательности Запада к Востоку, западной очарованности Востоком. Был ли Гете «высокомерным ориенталистом» в том смысле, в котором обличал это явление Эдуард Саид?[3] Или Гете, возможно, был этаким приверженцем мультикультуры – подобно многим европейцам нашего времени, преследуемым чувством вины: это чувство заставляет их неискренне восхвалять все, что находится где-то далеко, все, что «иное», все, что со всей очевидностью выходит за рамки культуры европейской.
Нет, Гете вовсе не был ни ориенталистом, ни приверженцем мультикультуры. Его не прельщал поиск на Востоке некоей обостренной экзотичности. Его притягивала полная жизненных сил сущность культур Востока, его поэзия – возможно, все это могло бы внести свой вклад в универсальную правду человечества, обогатить спектр его переживаний. Добро, по мнению Гете, как и сам Б-г, универсальны:
Б-гом создан был Восток,
Запад также создал Б-г.
Север, Юг и все широты
Славят рук его щедроты[4].
И еще. Любовь универсальна, любовь Гретхен ничем не отличается от любви Зюлейки. Именно так рождается у немецкого поэта песнь любви к воображаемой персидской женщине. А быть может, и не воображаемой. И песнь эта – правда. Но что в еще большей степени трогает сердце, так это боль – и она всегда универсальна. Об этом одно из прекрасных стихотворений, включенных в «Западно-восточный диван»:
Оставь меня плакать!
Кругом только ночь.
Пустыня кругом бесконечна.
Верблюды заснули, погонщики спят.
Один армянин занят подсчетом…
А я вслед за ним тайно версты считаю:
Отсюда – к Зюлейке! А сколько ненужных
Извилин, зигзагов, крутых поворотов!
Оставь меня плакать. Стыда в этом нет.
Мужчина, раз плачет, добрее.
Ведь плакал Ахилл, потеряв Брисеиду,
Оплакивал Ксеркс свое войско.
Над трупом случайно убитого друга
Убийца рыдал, Александр…
Оставь меня плакать! Живительны слезы:
Уже – зеленеет кругом[5].
Здесь мне хотелось бы остановиться на мгновение и поплакать, обратившись к Иоганну Вольфгангу фон Гете. Я хочу оплакать Веймар. Ибо Веймар Гете более никогда не возвратится. Даже Веймар Томаса Манна навсегда стерт с лица земли. И это несмотря на то, что современный Веймар – очаровательный город, восставший из руин, возрожденный заново в соответствии с исторической достоверностью.
Однако нынешний Веймар стоит за Бухенвальдским лесом.
Человек, разумеется, вправе оплакивать с тоской уходящие воспоминания, исчезновение привычных ландшафтов, расширение древних городов и происходящие при этом кардинальные изменения.
Не эти, вполне естественные изменения оплакиваем мы, произнося поминальное слово по Веймару Гете. Ибо не перемены времени, а экстремальное и абсолютное Зло, совершенное убийцами, – вот что отобрало у нас навеки-вечные Веймар Гете.
Веймар эпохи Гете.
* * *
В романе «Лотта в Веймаре» (1939) Томас Манн приводит в Веймар Шарлотту Кестнер, ту, что в юности своей была Лоттой Буфф, любовью молодого Вертера (автобиографического героя Гете). Она навещает Гете – древнего, почтенного старца. Роман «Лотта в Веймаре» – это точное, изысканное описание того, как медленно и неотвратимо тускнеют воспоминания: даже тогда, когда Гете еще был жив, «дух Гете» уже перестал быть духом эпохи, он уже начал растворяться во времени и превращаться в легенду.
Все это – обычное дело: так ведет себя человеческая память, то же происходит с домами, с улицами, – они меркнут. Блекнут и исчезают в потоке истории.
Но престарелый Гете и Лотта, любовь его юности, могли бы и до сего дня бродить вместе по лесным угодьям, окружающим Веймар, могли бы вглядываться в умиротворенные, изысканные ландшафты Тюрингии и, быть может, во время этих прогулок могли бы даже приходить к подножию старинного дуба, известного следующим поколениям как «дуб Гете».
Шли годы, поколения рождались и умирали, но «дуб Гете» продолжал стоять там, пока не был уничтожен бомбой, сброшенной с самолета союзников незадолго до окончания второй мировой войны. Дуб стерт с лица земли. А прекрасный город Веймар стал отныне и навеки тем самым городом, что стоит рядом с лагерем смерти Бухенвальдом.
Так вот случилось, что от рук немецких нацистов погибли не только их жертвы, но навсегда погиб и статус Веймара как города, не связанного с преступлениями, города, слава и величие которого накапливались годами. Отныне это город не только Гете и Лотты.
У романа Томаса Манна мог бы быть подзаголовок: «Возвращение любимой». Но любимая не вернется более. Отныне и навеки.
* * *
Все это ведет меня от Лотты Кестнер-Буфф к другой Лотте – Лотте Вершнер, матери моего зятя. Она родилась здесь, во Франкфурте-на-Майне, 174 года спустя после Гете, совсем недалеко от его дома. И имя «Лотта» отнюдь не случайно все время повторяется в семье.
Лотта Вершнер выросла в доме, где было несметное количество книг, бесконечные полки, на которых собраны сокровища немецкой культуры, еврейской культуры, немецко-еврейской культуры. Шиллер и Талмуд, Гейне и Кант, Бубер и Гёльдерлин – все были там. Один из ее дядьев был раввином. Другой психоаналитиком.
Все в семье знали поэзию Гете наизусть.
Нацисты арестовали Лотту вместе с ее матерью и сестрой и отправили их в концлагерь Равенсбрюк. Там мать погибла от тифа и каторжных работ. Лотта и ее сестра Маргерит были вывезены в лагерь Терезиенштадт. О, если бы я мог поведать вам, что сестры были освобождены из Терезиенштадта благодаря усилиям демонстрантов, несших плакаты «Делайте любовь, а не войну». Но на практике не пацифисты-идеалисты освободили их, а солдаты, сражавшиеся с врагом в касках и с автоматами в руках.
Мы, активисты израильского движения за мир, никогда не забываем этого важного урока – ни тогда, когда выступаем против отношения нашей страны к палестинцам, ни тогда, когда действуем во имя мира между Израилем и Палестиной, который будет достигнут путем приемлемого компромисса.
* * *
Лотта и Маргерит вернулись домой. Книги дождались их, но ни одной души из всей семьи не осталось в живых. Маргерит Вершнер может засвидетельствовать то, что могут засвидетельствовать все, кто уцелел в этих массовых убийствах: в мире существуют хорошие люди. И в мире существуют злодеи. Злу не всегда можно нанести поражение, скандируя лозунги, выходя на демонстрации, прибегая к социологическому и психологическому анализу. Иногда, в качестве последнего средства, необходимо с помощью силы нанести злу сокрушительное поражение.
По моему мнению, сущность Зла – это не война сама по себе, а агрессия. Агрессия – «мать всех войн». Есть такие ситуации, когда агрессию необходимо подавить силой оружия, прежде чем смогут пробиться ростки мира…
Лотта Вершнер поселилась в Иеруслиме, стала со временем одним из лидеров израильского движения за гражданские права и заместителем прославленного мэра Иерусалима Тедди Колека.
Но вернемся к Гете. И к моим чувствам по отношению к Германии. «Фауст» Гете напоминает нам, что деятельность Сатаны не безлична. И что он ставит каждого человека перед испытанием, в котором любой из нас может потерпеть поражение или одержать победу. И что Зло привлекательно, что оно полно соблазна. И что у агрессивности есть потенциальная возможность угнездиться в сердце каждого из нас.
Личное Добро и личное Зло отнюдь не являются исключительной собственностью религии. Добро и Зло – не обязательно религиозные понятия. Выбор, стоящий перед нами таков: причинить ли боль ближнему или не причинять, взглянуть ли прямо в лицо боли, существующей в мире или отвести взгляд, быть лично призванным к исцелению боли, подобно преданному делу сельскому врачу, или ограничиться подписью под воззваниями и организацией гневных манифестаций. Весь спектр возможностей выбора стоит перед каждым из нас по нескольку раз в день.
Конечно же, мы, к несчастью, можем порой сделать плохой выбор. Но и выбирая Зло, мы ведаем, что творим. Мы знаем, в чем различие между Добром и Злом. Мы знаем разницу между Добром и Злом, межу причинением боли и лечением боли, между Гете и Геббельсом, между Гейне и Гейдрихом, между Веймаром и Бухенвальдом, между личной ответственностью и коллективным китчем.
Позвольте мне привести еще одно личное воспоминание. В сороковых годах прошлого века я жил в Иерусалиме и был тогда весьма национально-ориентированным ребенком, этаким маленьким шовинистом. Тогда я дал зарок, что нога моя никогда не ступит на землю Германии, я даже поклялся, что не стану покупать товары немецкого производства. Единственная вещь, которую я не мог предать анафеме и подвергнуть бойкоту, это книги немецких писателей. «Если ты будешь бойкотировать эти книги, – сказал я самому себе, – то не станешь ли в какой-то мере походить на них?»
Поначалу я ограничил круг своего чтения лишь теми произведениями, которые были написаны на немецком языке до второй мировой войны, а также теми, что принадлежали перу противников нацизма.
Но затем, в шестидесятых годах, я начал читать – в переводах на иврит – книги немецких писателей и поэтов послевоенного поколения. Особенно – произведения писателей, принадлежавших к «Группе 47». Они подтолкнули меня к тому, что я стал представлять себя оказавшимся на их месте.
Попробую сформулировать это еще острее: они побудили меня встать на их место – в те мрачные годы, и в те годы, что предшествовали сгущению тьмы, и в дни, наступившие сразу после того, как мрак рассеялся. Прочитав книги этих и других немецких авторов, я уже не мог ненавидеть без разбору все немецкое – прошлое, настоящее и будущее.
Бухенвальд. 1994 год.
* * *
Я верю, что в умении поставить себя на место ближнего, представить себе, что ты стал этим другим человеком, – в этом есть сильнейший антивирус против экстремизма и ненависти.
Я верю, что писатели, побуждающие нас вообразить себя иным человеком, делают нам в определенной степени прививку против козней и проделок Сатаны. В том числе – против Сатаны, что внутри нас, против Мефистофеля в нашей душе.
Так Гюнтер Грасс, Генрих Бёлль, Ингеборг Бахман, Уве Йонсон и в особенности мой любимый друг Зигфрид Ленц открыли мне двери в Германию. Книги вместе с небольшим кругом моих дорогих личных друзей в Германии помогли мне преодолеть мною же объявленный бойкот, раскрепостить свое сознание, а спустя некоторое время и открыть свое сердце. Эти писатели вновь показали мне целебную силу литературы. В значительной степени именно благодаря им я стою сегодня здесь, перед вами.
Представить себе другого человека, вообразить себя им – это не только эстетический прием. Это, с моей точки зрения, важнейший моральный императив.
И еще: вообразить себя иным человеком (если только вы пообещаете мне хранить это в глубокой тайне) – ведь это к тому же и истинно человеческое наслаждение, глубокое и изысканное.
Речь, произнесенная
при получении премии Гете.
Франкфурт, 2005.
Перевод с иврита Виктора Радуцкого
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]
Перевод В. Левика. Цикл «Возвращение на родину» (1823–1824) // Генрих Гейне.
Избранные произведения. Т.
[2]
Перевод Ю. Корнеева. Уильям Шекспир. Макбет // Полное собрание сочинений
в 8 томах. Т.
[3] Эдуард Саид (1935–2003) – литературовед и культуролог, выходец из протестантского меньшинства в Палестине.
[4]
Перевод В. Левика. Вольфганг Гете. Талисманы. Из «Западно-восточного
дивана» // Полное собрание сочинений в 10 т. Т.
[5] Перевод И. Тхоржевского. Вольфганг Гете. Книга Зюлейки. Из «Западно-восточного дивана» // Собрание песен в двенадцати книгах. Париж: Книжное Дело «Родник», 1932.