[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2008 ТЕВЕТ 5768 – 1(189)
ВОТ ТАКОЕ СИНЕМА…
На четыре вопроса отвечают: Наум Клейман, Борис Мафцир, Олег Сафаралиев, Слава Цукерман
Беседу ведет Афанасий Мамедов
Кинематограф для романтически настроенного человека ХХ века – мир, параллельный этому, со стежками-дорожками туда и обратно. Надо было только из дома вырваться с выцыганенным рубликом в кармане, простоять под многообещающей гуашевой афишей в медленно текущей очереди и, став наконец обладателем голубого билета, устроить уютно спину супротив волшебного полотна… «Фитиль» михалковский или обязательная кремлевская звезда киножурнала в хмурых партийных лучах, и… Вот она, уже другая жизнь, толмачей не требующая! Расцвечивай как знаешь-понимаешь, только о крыльях не забывай да о вафельном стаканчике мороженого. Нынче многое изменилось. Фильмы настоящие давно уже избегают широкоформатных экранов, бурлящих голливудским или `a la голливудским зельем. Тихая клубная киножизнь – ягодка для избранных – приводит к тому, что породистые фильмы часто работают не на отражение нашего подлунного, как нам бы того хотелось: самая нужда в отражении отпадает… Да и как можно потрафить нам, отражая тускло постреливающие осколки нашей же мелкодушной суеты, прокопченной бытовухи? Только если в памяти целым и невредимым баснословное романтическое прошлое сохранилось. А целостность и невредимость прошлого не только ведь от объема памяти зависят, да и у каждого свое оно, вместе – опять то же крошево получается. Возможно, потому и усложняется специфика киноречи, и то, что за кадром, важнее того, что в кадре, и напряженная немота, стылая невысказанность важнее слова изреченного, и главным из романтического Адамова наследства становится игра в кино. Эта элитарность не есть ли следствие усталости кинематографа, не желающего больше соединять рассредоточенных «старых и новых мальчиков и девочек» в близкую им социокультурную среду/пространство неподалеку от Потемкинской лестницы, почитай – лестницы в небо, готовить из тайных суперагентов ангелов-хранителей и наоборот?.. И в свою очередь, не связан ли сегодняшний успех израильского кинематографа с тем, скажем, что он еще просто не успел устать? Не станет ли израильское кино в будущем соперником другим кинодержавам, не ему ли еще предстоит влиять на мировую моду, участвовать в создании ведущих брендов, наставлять «на последнем дыхании» молодых, готовя им «историческую» смесь из мятежного настоящего и безмятежного будущего?.. А может, израильское кино опоздало и серьезный кинематограф навсегда остался в далеком прошлом, разумеется, романтическом?
как французы и финны...
Наум Клейман, киновед, директор Музея кино
– Вам не кажется, что сегодняшние проблемы российского и израильского кинематографа чем-то схожи?
– Да, безусловно... Кстати, это касается не только российского, израильского, но и всего европейского кино в целом. Мы оказались в ситуации, когда голливудский кинематограф доминирует: фильмов производит больше, почти все они дорогие по производству, но благодаря множеству копий получаются дешевле европейских, израильских и российских… Естественно, прокатчикам покупать их выгоднее. Сегодня Голливуд уже практически оккупировал весь рынок, все мультиплексы так или иначе связаны с его крупными фирмами. Рынку все равно, что американское кино рассчитано на весьма и весьма средний уровень восприятия, можно сказать подростковый, в то время как серьезное кино Европы, России и Израиля пытается поднимать проблемы, требующие от публики определенного напряжения и определенного же культурного уровня. Так что благодаря американскому кинематографу мы все оказались примерно в одинаковом положении.
– Как вы относитесь к таким режиссерам, как Арик Каплун, Амос Гитай, Довер Косашвили, Эяль Халфон?.. Могли бы они сегодня легко вписаться, скажем, в кинематограф американский, так сказать подперев плечом Спилберга, Вуди Аллена, или им все же ближе европейский волшебный фонарь, причем родного нам восточного образца?
– И Спилберг, и Вуди Аллен тоже не самые характерные режиссеры в американской киноиндустрии. Особенно Вуди Аллен… Спилберг в этом смысле умудряется как-то замечательно сочетать в своих фильмах серьезность в содержании и кассовость. Не думаю, что израильские режиссеры, представляющие независимое кино Израиля, могли бы работать в условиях Голливуда. Это не получалось у того же Амоса Гитая, который и знаком практически со всеми американскими кинорежиссерами и продюсерами и является лидером израильского кино. Его фильмы ведь не рассчитаны на многомиллионные сборы. Израильским кинорежиссерам безусловно ближе дух европейского кинематографа. Тем более что именно европейские фестивали отмечают этих режиссеров, они не только дают им премии, но и какую-то возможность показывать свою продукцию в системе муниципальных кинотеатров, в киноклубах… В Америке единственным местом, где европейские режиссеры могут продемонстрировать свои фильмы, являются университетские кампусы, да еще в крупнейших городах остаются очень немногочисленные кинотеатры, делающие ставки на так называемый артхауз.
– Не связан ли сегодняшний значительный успех израильского кинематографа с тем, что он еще просто не успел выдохнуться? Не обойдет ли израильское кино в скором будущем многие другие кинодержавы? А может, израильский кинематограф, к сожалению, опоздал, потому что эра серьезного кино осталась в прошлом тысячелетии?
– Ну я не такой пессимист, я не считаю, что серьезное кино навсегда умерло, осталось, как вы говорите, в прошлом тысячелетии. Все зависит от того, как будет построен или перестроен кинорынок. Сейчас происходят серьезные сдвиги в связи с тем, что возникают совершенно иные способы фиксации фильмов. Мультиплекс начинает уже порядком терпеть убытки из-за быстрого развития DVD-индустрии, интернет-кино… Новые условия, новые технологии, новые способы потребления требуют очередного пересмотра взаимоотношений авторского начала, производства как некой коммерческой и промышленной структуры и потребления. Причем следует отметить, что формы потребления изменяются так же, как технологии производства. На вопрос, как будут вписываться страны в этот треугольник, сейчас трудно ответить. Наверняка американцы отреагируют первыми: у них все построено на очень гибкой частной инициативе. Но мне кажется, если бы государства Европы и, в частности, Израиль были бы более дальновидны, если бы их руководители, политики и деловые люди понимали, что дело в кино сводится не только к кинопромышленности, из которой можно качать отчисления в госбюджет, а еще и к самосознанию собственного общества, и к имиджу страны за ее пределами, и (пусть не прямо, пусть косвенно) к развитию ее экономики, туризма, продаже сопутствующих туризму товаров и так далее и тому подобное – тогда в сфере кинематографа этих стран уже отмечались бы и рост производства фильмов, и укрепление их позиций в мировом кинопрокате. И многие страны Европы, и Израиль относятся к этому, как мне кажется, несколько поверхностно. Лучшие схемы, лучшие наработки в этом направлении у французов и финнов. Американцы же, на мой взгляд, слишком открыто занимаются протекционистской политикой. Вот, пожалуйста, всего один пример: когда французы заявили, что они хотят немножко ограничить доступ американских фильмов на свой рынок, для того чтобы поднять доходность от французского кино, американцы тут же ответили, что теперь будут покупать меньше французского вина, и вообще, подобные акции есть не что иное, как нарушение свободы рынка. И это при том, что никак нельзя сказать, будто такая уж свобода царит на европейском кинорынке: у американцев и у европейцев (особенно у новых членов Европейского союза или стран, перестраивавших свое кинопроизводство) были неравные стартовые возможности. Поэтому я настоятельно рекомендовал бы Израилю поддерживать свой национальный кинематограф, как это делают Франция и Финляндия.
– Как вы думаете, с чем связан тот факт, что израильское кино последних лет совершенно не похоже на еврейское американское или еврейское европейское? Выходит, дело не только в языке, религии, ментальности? А в чем еще тогда?
– Явление, о котором вы говорите, прежде всего явление социально-историческое… Можно, конечно, говорить о некой схожести людей, живущих в разных странах. Например, о характере национального юмора в тех или иных краях. Тем не менее, что бы мы ни говорили, еврейский кинематограф Польши 30-х годов, снимавшийся на идише, и кинематограф, скажем, современного Израиля окажутся абсолютно не похожими. Потому что это совершенно разные исторические реальности, в основе их лежат разные культурные контексты… Я вообще не думаю, что кинематограф может быть чисто этническим. Как и любое другое искусство, он зависит от массы самых разных факторов, и конкретно – от социально-исторических. Поэтому израильский кинематограф имеет свое лицо, не совпадающее с тем, что снимают режиссеры-евреи в тех или иных странах. Конечно, есть определенная типологическая общность в характерах или в характерологических чертах персонажей. Было бы чрезвычайно любопытно, например, сопоставить образ еврейского романтика-мечтателя, сыгранного в советском кино Вениамином Зускиным, с образом немецко-еврейской поэтессы Эльзы Ласкер-Шулер, ставшей героиней фильма Амоса Гитая «Берлин – Иерусалим», и образами нью-йоркских интеллигентов у Вуди Аллена, например… Их сходства и различия отразили бы не только общность и разницу персонажей и их создателей, но и многие особенности исторического и современного положения евреев в трех разных странах. Израильское кино – и в реальности, и в широко понимаемой мифологии – сталкивается с задачами, которых не было и не могло быть у евреев в других странах. В то же время оно отражает многие глобальные тенденции культуры. По проблематике, даже стилистике какие-то израильские фильмы могут быть ближе к южно-индийскому или иранскому кино (кстати, одному из лучших в мире), чем к голливудскому, в котором работает множество этнических евреев, но которое в большинстве своих лент лишено, на мой взгляд, черт подлинно национальной (прежде всего именно американской) культуры, а относится к области глобального рынка. Парадокс нынешней ситуации в том, что израильское, российское, европейское кино имеет шанс завоевать свое положение на мировом рынке только в том случае, если не будет имитировать Голливуд, но создаст ему альтернативу, убедительную по этической напряженности, экранному мастерству и увлекательности для массового зрителя.
ИЗРАИЛЬСКОЕ КИНО СТАЛО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ
Борис Мафцир, продюсер и режиссер документального кино, в прошлом директор киностудии документальных фильмов Израиля и директор Департамента культуры и искусства Израиля
– Израильское кино заметно растет в последние годы. Если вчера этот кинематограф не без основания числился в отстающих (документальное кино не в счет), то с начала 90-х и по сей день заслуженно привлекает внимание как строгой, много повидавшей кинокритики, так и привередливых, снисхождения не ведающих киноманов (российских в том числе). С чем вы связываете такой очевидный успех израильского кинематографа? Что тут сыграло на руку в первую очередь, государственная подпитка, коммерциализация телевидения, смена поколений, позволившая наконец-таки распрощаться с чрезмерной идеологизацией, характерной лишь на ранних стадиях кинематографа, дотошное следование мировым тенденциям, школы «Маале» и Сэма Шпигеля, а может, тут сыграло роль повышенное внимание кинематографистов к судьбам простых соотечественников, художническая нацеленность на изучение личности простого израильтянина?
– Прежде всего – кардинальное изменение объема и политики финансирования кинематографа. В 1999 году был принят закон, гарантирующий резкое увеличение дотаций за счет отчисления определенного процента доходов коммерческого телевидения. Благодаря этому закону резко повысились производственные стандарты (количество съемочных дней, подготовительный период) и количество фильмов. В Израиле существует абсолютная свобода выбора тематики и нет никакого влияния государственной системы на выбор того или иного направления. Вместе с тем израильская жизнь всегда вызывала огромный интерес из-за исключительности судьбы страны и судьбы народа. В тот момент, когда молодое поколение израильских кинематографистов получило достойные средства для воплощения своих идей, возникло Новое Израильское Кино.
– Израильское кино по сравнению с европейским или американским относительно молодо. На ваш взгляд, оно еще продолжает пребывать в стадии становления или это уже вполне зрелый кинематограф со своими характерными чертами?
– Я очень надеюсь, что процесс становления не прекратится и молодая динамика нашего кино останется отличительным фактором.
– Когда речь заходит о русской современной литературе, часто приходится слышать, зачем-де нужен нам этот Литературный институт, да еще имени Горького, разве он может научить писать, разве Толстой заканчивал литинститут, а Достоевский с Чеховым?! Насколько продуктивен курс обучения в школах киноискусства? Уступают ли израильские школы киноискусства ведущим европейским учебным заведениям такого рода?
– В Израиле непропорционально большое количество киношкол. Упомяну только некоторые из них: кинофакультет Тель-Авивского университета (степень бакалавра), киноотделение колледжа Сапир (степень бакалавра), киношкола Сэма Шпигеля – считается одной из лучших в мире и самой престижной по количеству полученных премий, киношколы Маале, «Камера обскура», Бейт-Берел, Тель-Хай, Хадасса. Атмосфера плюрализма и академическая свобода позволила студентам 90-х и 2000-х рано проявить свои устремления, которые затем нашли поддержку телевизионных каналов.
– Школа кино и телевидения Сэма Шпигеля в Иерусалиме возникла в 1989 году вследствие «молодежных разборок» – студенческой забастовки на киноотделении «Бейт-Цви», школы кино и драмы в Тель-Авиве. Не говорит ли этот исторический факт о том, что «бунтарская» школа телевидения и кино по сей день более передовая во взглядах, что основные ее задачи не столько связь с Торой, еврейской философией, сколько скорейшая выработка самых современных художественных средств, позволяющих на равных влиться в поток ведущей мировой кинематографии?
– Сейчас еще преждевременно определя
ть общность успеха нашего кино. По моему мнению, кардинальная причина заключается в том, что израильское кино стало профессиональным – и в добрый час!
НУЖЕН НЕ ОДИН МОИСЕЙ
Олег Сафаралиев, кинорежиссер
– Вы можете назвать несколько израильских фильмов, которые запали вам в душу и которые вы с удовольствием пересмотрели бы и настоятельно посоветовали посмотреть другим?
– Я не знаю, что такое «израильский фильм». Географические координаты не являются ни жанром произведения, ни стилем режиссера. «Друзья Яны» Арика Каплуна или «Жидкое небо» Славы Цукермана известны всему миру в первую очередь как хорошее кино. А фильм Вадима Перельмана «Дом из тумана и песка», снятый в Голливуде? Думаю, что национальный менталитет и зов предков определяют в творчестве режиссера гораздо больше, чем местожительство и гражданство. Тем более что в прокате очень высок процент совместных постановок.
– Ваша последняя работа – фильм «Прощай, южный город» – снята, как говорят в таких случаях в Одессе, на «смешные деньги», назвать их бюджетными, можно, наверное, разве что по факту их вложения, тем не менее фильм не остался без внимания и кинокритики, и кинозрителя, израильского в том числе, скажите, а если бы деньги были бы другими – это был бы другой фильм или тот же, но много качественнее? Когда вы смотрели израильские фильмы, у вас не было чувства, что некоторые из них сняты на такие же «одесские» деньги?
– Я думаю, что прав Бродский, который говорил, что иногда спасает масштаб замысла. Конечно, бюджет важен, но в моем случае печальную роль сыграло почти полное отсутствие техники. В Азербайджане, при бурно развивающейся нефтяной промышленности, студия находится в бедственном положении. Одна камера BL-2 без видеоконтроля, монозапись звука и полное отсутствие операторской техники способны погубить любой замысел. Сейчас что-то делается, например, починили крышу. Но когда я монтировал картину, с потолка капала вода и мы с монтажером подставляли под струйки коробки из-под пленки. На экране это выглядело бы поэтично, а в реальной жизни довольно противно. Тем более что за окном ХХI век. Тем не менее у картины счастливая фестивальная судьба – она официальный участник престижных фестивалей в Берлине, Монреале, Стамбуле, Рио-де-Жанейро и Хайфе. Что же касается израильского кинематографа, могу сказать, что у меня никак не складывалось ощущение, что фильмы последних лет снимаются на «смешные деньги» или, как выговорите, «одесские деньги».
– С чем связан тот факт, что многие известные советские кинорежиссеры, эмигрировавшие в свое время в Израиль, так и не сняли там своих главных фильмов, не смогли внести вклад в израильский кинематограф?
– Во-первых, в Израиле не было такой киноиндустрии, как в СССР (сто двадцать – сто пятьдесят художественных фильмов в год). Во-вторых, уезжали все-таки советские люди. А чтобы выдавить из себя «советское», нужен не один Моисей и больше чем сорок лет поисков.
– Известно, что израильское документальное кино родилось в буквальном смысле этого слова взрослым, оно всегда делалось на очень высоком профессиональном уровне, о чем свидетельствуют многочисленные призы. И так ведь происходило не только с израильским кинематографом. Почему все же документальное кино поначалу заметно опережает игровое?
– В художественном кино режиссер должен сначала УВИДЕТЬ. (А как говорил Нильс Бор: «Увидим мы данное явление или нет, зависит от той теории, которой мы вооружены».) Потом ПОНЯТЬ увиденное и ОТРАЗИТЬ (а как говорил Ландау: «Мы уже способны понять такие явления, которые не в силах вообразить»). Художественный замысел развивается эволюционным путем. Документальный – революционным. Это болевой рефлекс на существующую проблему, и для его выражения нужна свобода слова. Если в стране есть сильное документальное кино, значит, там все в порядке с демократическими институтами. Думаю, что вы ничего не слышали об азербайджанском документальном кино…
ДЕЛАТЬ ФИЛЬМЫ, ПРОТИВНЫЕ МОИМ ВЗГЛЯДАМ, Я НЕ МОГ
Слава Цукерман, кинорежиссер
– Вы снимали научно-популярное кино во времена, когда слово «Б-г» вызывало если не беспокойство партийных деятелей, то улыбки всеведающих орденоносных академиков точно, скажите, каковы были ваши взаимоотношения с религией тогда и каковы на сегодняшний день?
– Многие из фильмов, которые я снимал в СССР, назывались научно-популярными только потому, что выпускались «студией научно-популярных фильмов». Насколько мне известно, термин «науч-поп» применительно к кино употреблялся только в СССР и иже с ним. Мои фильмы науку не популяризировали, они популяризировали самостоятельное мышление. В советской реальности такое мышление часто приводило к сомнению в объективной истинности научных постулатов, тем более что и марксизм считался наукой, а советское общество преподносилось как результат научного построения общества. Как было не усомниться в такой науке? В Б-га я верил всегда. Так меня с детства научила мама. Позже я узнал, что она была внучкой казенного раввина города Киева и правнучкой цадика. В момент, когда я начал делать фильмы о науке, мне уже было очевидно, что истинная современная наука свидетельствует о наличии Б-га, опровергая вульгарных материалистов недавнего прошлого. Со временем эта моя убежденность все больше укрепляется.
– Когда вы в семидесятых снимали фильм «Жили-были русские в Иерусалиме», одну из первых своих работ за рубежом, кем больше вы себя ощущали – русским евреем, просто евреем или советским евреем? Иерусалим 70-х захватил вас как еврея, повлиял на ваше творчество?
– На вопрос, кем я себя ощущал, ответить нетрудно: просто евреем, прибывшим в еврейское государство создавать еврейское искусство. А кем я в действительности был? Были во мне, конечно же, несомненные черты и русского еврея, и советского еврея. Иерусалим сыграл огромную роль в моей жизни. В Израиле я хотел жить только в Иерусалиме. Этот город своей удивительной мистической духовной атмосферой и уникальной историей, необъяснимой средствами логики, сам по себе служит доказательством существования Б-га.
– Ходят слухи, что вы один из самых технически оснащенных режиссеров в американском независимом кино, говорят, у вас своя студия, фантастическая аппаратура, позволяющая творить чудеса. Это правда? Или так всегда говорят те, кто не может поверить в чудо превращения ремесла в искусство?
– Я стараюсь быть среди первых, использующих новую технологию, и иногда мне удается быть самым первым. Однако не это главное. Сейчас на фестивале «Амфест» в Москве после просмотра «Жидкого неба» одна из лучших специалисток Москвы по компьютерной графике попросила меня раскрыть секрет одного из кадров этого снятого двадцать пять лет назад фильма. За двадцать пять лет компьютерная графика совершила несколько революций, двадцать пять лет назад и мечтать нельзя было о сегодняшних возможностях! А этот кадр все еще впереди технологии. Вот и выходит, что секрет творчества не в оборудовании, а в чем-то другом.
– Вы не только культовый режиссер независимого кино, снявший нашумевшую в свое время картину «Жидкое небо», вам еще и выпало творить в трех кинематографических мирах – советском, израильском и американском. Наверняка вы помните начало первого псалма Давида: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей». Скажите, Слава, где вам легче было оставаться «блаженным мужем», где меньше приходилось ходить по делам кинематографическим на «совет нечестивых» – в СССР, Израиле или в Голливуде?
– «Не ходить на совет нечестивых» – дело выбора каждого человека. Жизнь ставила меня перед подобным выбором во всех странах, где я жил. Мне этот выбор не казался трудным, поскольку иначе, чем я поступал, я поступать просто не мог. К примеру, в СССР часто, как условие головокружительной карьеры, мне предлагалось «всего лишь» вступить в КПСС и сменить мою одиозную еврейскую фамилию. Для меня эти условия были неприемлемы. В Израиле, когда вся пресса страны считала меня лучшим режиссером израильского телевидения, тем не менее мне не позволялось снять документальный фильм, посвященный истории еврейского местечка, с таким размахом, с каким, по моему мнению, должна была бы освещаться эта тема – она считалась тогда в Израиле не «политкорректной». Такой подход расходился с принципами, ради которых я иммигрировал в Израиль. Я отбыл в США. После успеха «Жидкого неба» у меня было много предложений из Голливуда. В Голливуде, как известно, в изобилии присутствуют две вещи, столь ценимые в современной России: деньги и «гламур». Отказываться от голливудских предложений, суливших эти две вещи, мне было легко. Делать фильмы, противные моим взглядам, то есть «сидеть в компании развратителей», я просто не мог. Я и по сей день делаю только те фильмы, в которые верю, и верю в то, что наступит день, когда я смогу создавать настоящее еврейское кино.
Какой бы благостной ни была пора для израильского кино, а все равно судьба его решительно зависит от кинематографа мирового со всеми его «охами» и «ахами», успехами и проблемами, главная из которых, как видится мне, не заокеанский пучеглазый монстр – страна сладостных грез, без устали штампующая «коррумпированные» низкопробные фильмы, а все тот же мало меняющийся с ветхозаветных времен человек, по большей части – согбенный. Это от остроты его чувств, от постоянного стремления к полету зависит, казалось бы, совершенно независимое кино. Согласитесь, по пальцам можно пересчитать фильмы, которые сегодня всенепременно следует посмотреть, потому что есть шанс открыть в них для себя новый мир и себя нового в нем. Смотреть после таких фильмов фильмы, требующие от зрителя единственно неумеренного поглощения попкорна во время сеанса да сладострастных «обжимансов» с соседкой по креслу, как-то не хочется, тянет на очередной шедевр в домашних условиях, тянет на то, что принято именовать у нас «авторским кино» – кино для одного тебя. Запускаешь компьютер, скачиваешь фильм, и… Положение вещей в мире кинематографа, израильского и не только, меняется на полтора-два часа от одного человека, который есть ты – крылатый и многоокий зритель из далекого романтического прошлого.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.