[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2007 КИСЛЕВ 5768 – 12(188)
РУССКАЯ ИУДЕЯ
Андрей Кротков
Глухие разговоры взрослых о таинственных «русских евреях», обитающих где-то в самом сердце Черноземья, я впервые услышал еще в подростковом возрасте. Спровоцированы эти разговоры были служебной командировкой одного из знакомых моих родителей (нееврея) в те края; пришедши к нам в гости, он рассказывал об увиденном и услышанном с таким неподдельным ражем, что даже присутствовавшие среди гостей евреи слушали его затаив дыхание и задавали вопросы. На которые, увы, очевидец ничего толком ответить не мог – ибо в сути вопроса разбирался слабо (если разбирался вообще). Только повторял, как сакраментальную фразу, врезавшееся ему в память наиболее яркое впечатление: «Представляете – мужики как мужики, бабы как бабы... Ватник, кепка, кирзовые сапоги... Физиономии – как есть Ваньки и Маруськи... На тракторах ездят, коров пасут, в поле работают, водочку употребляют... А оказывается – евреи!»
Субботник. 1900-е годы.
«Еврейская старина», 2-й выпуск, 1913 год.
На дворе стоял конец 60-х годов, стол для гостей был накрыт в обычном ассортименте и облике тех дефицитных времен; вокруг стола сидели яркие представители первого поколения советской интеллигенции – все родившиеся в начале 20-х, все (разумеется, мужчины) фронтовики, все с высшим образованием, все весьма далекие от какой-либо религиозности и церковности, все легкие фрондеры по отношению к советской власти и в то же время верные служащие этой самой власти, секуляризованные, ассимилированные, напрочь оторвавшиеся от своих русско-крестьянских и еврейско-местечковых корней... Сообщение наблюдательного командировочного хотя их и заинтересовало, но вскоре быстро утонуло в обычном веселом беспорядке дружеского застолья, а когда принятые на грудь индивидуальные дозы дошли до приличного объема – и вовсе позабылось.
«Возвращение к теме» состоялось для меня много позже, когда я сам уже успел получить высшее образование и служил по одному из скромных советских департаментов в чине коллежского регистратора (это не шутка – мое служебное положение как раз этому чину примерно и соответствовало). А стало быть, был погружен в ту атмосферу легкого и неагрессивного, но ехидного и бдительного государственного антисемитизма, которая обычно царила на нижних этажах советской чиновничьей пирамиды. Как раз тогда особенно остро обсуждались проблемы еврейской эмиграции, «выездных», «невыездных» и «отказников», печать галдела насчет происков «мирового сионизма», а в обществе циркулировали всевозможные домыслы на еврейскую тему – от угрюмо-черносотенных до весьма изощренных (но от этого не менее лживых). Особенно в этом вопросе усердствовали активисты-общественники, передовики так называемой системы политучебы. Слушая их, я через некоторое время (и не без помощи здравомыслящих, не пришибленных идеологией людей) понял, что распространяемую ими информацию нужно, во-первых, воспринимать «с обратным знаком», а во-вторых, извлекать из нее квадратный корень – лишь тогда на умственном горизонте замаячит что-то вроде слабого контура истины. Именно от этой публики я второй раз в жизни услышал «страшные» рассказы про обитающих в центре России «объевреенных» русских мужиков и баб, до которых неведомо как дотянулась вседосягающая длань агрессивного Сиона.
Но сколько-нибудь точные сведения о «черноземных русских евреях» мне удалось получить только на самом излете советской эпохи, когда большинство страшных тайн развеялось и появились относительно незамутненные источники.
В официальной версии отечественной истории господствует представление, согласно которому монолитное вероучительное и организационное единство византийского церковного православия не знало серьезных внутренних раздоров и потрясений, за исключением разве что трагедии Раскола в XVII веке, этой «русской Реформации наоборот». Между тем это вовсе не так.
Первые серьезные толчки имманентной критики и диссидентских вероучительных сомнений и разногласий внутри православия (причем исходившие как от клириков, так и от мирян) начались синхронно с аналогичными событиями в Западной Европе – во второй половине XIV века, на фоне общего духовного кризиса, охватившего тогда весь христианский мир. Русские «сходномышленники» Джона Болла, Джона Уиклифа и Яна Гуса явились на свет в Новгороде Великом – городе, не знавшем татарского покорения, самом прозападном, открытом и, по понятиям того времени, вольнодумном, состоявшем в Ганзейском союзе. Вековые традиции вечевого управления этой «феодальной республики», конечно, не подразумевали никакого гражданского общества и никаких свободных дискуссий, но там еще можно было открывать рот без опасения сразу оказаться без головы. Да и граница была рядом...
Эти первые русские протопротестанты получили странное имя – стригольники, а общая тенденция их вероучительных отклонений шла в ту же сторону, что и весь раннепротестантский дух в целом. Осуждение церковного стяжательства и мздоимства, претензии к иерархии вплоть до высказывания сомнений в ее нужности, недовольство порядком совершения таинств исповеди и причащения, поиски идеала первоначального христианства с неизбежным обращением к авторитету Ветхого Завета, суждения о возможности распространения апостольского преемства благодати не только на рукоположенных священнослужителей, но и на мирян (то есть отдаленное приближение к будущему лютеранскому принципу «оправдания одною верой»)...
Еретиков иногда мирно выслушивали, иногда дискуссионно поколачивали; иногда, в качестве последнего аргумента, топили в Волхове. Церковные власти встретили их, естественно, в штыки, и уже к концу 1420-х годов усилиями епископата стригольники перестали существовать физически, как и их сочинения, полностью и тщательно уничтоженные. Отрывочные сведения о сути учения стригольников сохранились лишь в полемических сочинениях против них и в летописях.
Своеобразным дальнейшим развитием учения стригольников стала явившаяся через сто лет (в 1471 году) в Великом Новгороде «ересь жидовствующих» (термин придуман Иосифом Волоцким, главным поборником государственного православия и «жестоковыйным» борцом с инакомыслящими), которую якобы принес и распространил некий раввин Схария, пришедший в Великий Новгород из Киева (тогда входившего в состав Великого княжества Литовского). «Жидовствующие» были уже более вероучительно радикальны – они отрицали монашество, почитание мощей, икон и креста, поклонение святым, отрицали божественную природу Иисуса Христа и признавали его лишь Сыном Человеческим и одним из пророков, требовали строгого бескомпромиссного монотеизма, настаивали на последовательном удержании ветхозаветной традиции в формировании корпуса текстов Священного Писания (то есть на сохранении древнееврейской структуры Ветхого Завета и на переводе его непосредственно с древнееврейского языка, а не с текста греческой Септуагинты).
Неудивительно, что весь этот набор раннепротестантских взглядов на догматику и богослужебную практику христианской церкви воспринимался православными (и католическими) ортодоксами как «иудейство» – другой шкалы отсчета, другого предмета для сравнения просто не было. О ереси провансальских катаров-альбигойцев на Западе за двести с лишним лет уже забыли, тихо тлевшая ересь балканских богомилов исчезла вместе с павшей под ударами турок Византией (почти все балканские богомилы вскоре перешли в ислам); зато образ «врагов Христовых», как раз в это время в массовом порядке (после изгнания их из Испании в 1492 году) прихлынувших в Центральную и Восточную Европу, был перед глазами.
Сложная религиозно-политическая интрига вокруг «жидовствующих», в числе сторонников которых одно время были даже настоятели соборов Московского Кремля и члены великокняжеской фамилии, завершилась в 1504 году по настоянию Иосифа Волоцкого физическим истреблением части их и бегством уцелевших за границу.
Однако семена сомнения были посеяны. Поиски точки, в которой нарушилось древнее преемство истинной единобожной веры и утвердилось «неистинное заблуждение веры кесарской и архипастырской» и от которой следует пройти путем ищущего духа назад в поисках оброненной истины, – такие поиски среди русских верующих на некоторое время прекратились, но лишь затем, чтобы возобновиться по пришествии иных, более благоприятных времен.
В России в середине XVIII столетия эти поиски проявились в особо парадоксальной форме. В среде нескольких параллельно возникших групп этнических русских вероискателей совершилась «обратная эволюция» вероучения – от соборного православного христианства через квазипротестантские представления к ветхозаветному иудаизму времен Ездры и Неемии. В официальных документах того времени их называли «жидовствующими» (вслед за Иосифом Волоцким, хотя прямая связь между немногочисленными еретиками XV века и достаточно многочисленными «отклоненцами» XVIII века никак не просматривалась) или чуть помягче – «иудействующими». Название «субботники» закрепилось позже, уже в XIX веке. К тому же средневековые ереси были типичными «революциями сверху», так как исходили от образованных людей высокого социального положения, имели характер элитарных доктрин и явно «импортное» происхождение. А движение субботников было низовым, крестьянским по составу, самородным, проповедовалось законоучителями-самоучками, и никакими еврейскими «агентами влияния», ни закордонными, ни из соседних губерний черты оседлости, в крестьянской среде не инспирировалось.
Основной посылкой сомнений, главным отправным пунктом подобного хода мыслей было невосприятие христианского догмата о Святой Троице (антитринитаризм), ибо в этом догмате, чрезвычайно трудном для усвоения и понимания, усматривалось позднейшее «фарисейское ухищрение», начало уклонения от принципа единобожия, фабрикация «неистинной» веры.
Реальный феномен субботничества, то есть «самозародившегося» иудаизма без этнического еврейского субстрата, весьма сложен и неоднороден. Всех исповедников субботнической веры нельзя равнять по одному ранжиру. Неизвестно даже имя «субботнического Авраама», первовозвестителя учения. Самый первый документ с упоминанием об иудействующих – «Розыск о раскольничьей барынской вере» (опубликован в 1745 году, хотя составлен около 1709–1710 годов) митрополита Дмитрия Ростовского, в котором сказано о появлении на Дону неких отступников от христианской веры, «иже по-жидовски субботу постят и святых икон уклоняются».
Распространение субботничества в те времена нельзя назвать стремительным. Однако уже в начале XIX столетия властями было отмечено появление групп субботников на юге Московской губернии, в губерниях Тульской, Орловской, Рязанской, Тамбовской, Воронежской, Архангельской, Пензенской, Саратовской, Ставропольской и в области Войска Донского. По сведениям, которые в 1823 году представил кабинету министров граф Виктор Кочубей (министр внутренних дел), общее число субботников в империи приблизилось к 20 тыс. человек. Вскоре явился и официальный правовой документ – синодский (не императорский и не кабинетский!) указ 1825 года «О мерах к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников». Меры пресечения назначались типичные для того времени – отдача в рекруты уличенных в публичном распространении ереси («буде они к несению воинской службы пригодны»), ссылка непригодных на поселение в Сибирь (первоначально – в «места не столь отдаленные», т. е. не дальше Западной Сибири; впоследствии в списке мест ссылки появились и Забайкалье, и Дальний Восток). Предусматривалась немедленная депортация «настоящих» евреев из всех местностей, где обнаруживалось присутствие секты, а если эти местности не входили в черту оседлости, то для нарушителей, помимо депортации, предусматривалось дополнительное наказание – штраф или конфискация имущества.
При Николае Первом субботников (на основе указа от 18 декабря 1826 года) в массовом порядке начали депортировать на Кавказ, в Закавказье и в «места весьма отдаленные» – в Иркутскую, Енисейскую и Амурскую (после 1858 года) губернии.
Лишь после восшествия на престол Александра Второго и некоторой либерализации правоприменительной практики (ограничительные и репрессивные законы не отменялись, но приостанавливались в действии) положение субботников несколько улучшилось. В 1887 году состоялся указ Правительствующего Сената (инстанции, примерно соответствующей нынешнему Конституционному суду), постановивший, что с гражданской точки зрения иудействующие субботники – суть исповедующие признанную в империи, хотя и не «благоволимую» веру, а потому весь уклад их внутренней, в том числе семейной жизни, не является нарушением законов империи, а сами они должны быть признаны лояльными подданными. Тем не менее и после апрельского манифеста 1905 года, установившего в России свободу совести и вероисповедания, субботники постоянно сталкивались с правовыми трудностями – главным образом потому, что не разумевшие суть дела чиновники отождествляли их с этническими религиозными евреями и на этом основании исключали из прав коренного населения, причисляли к «инородцам».
Еще в синодском указе 1825 года констатировалось, что «существо секты не представляет полного тождества с еврейской верой». В этом верном, но весьма общем утверждении зафиксирован факт: уже в ту эпоху субботничество представляло собой не единую консолидированную общность, но скорее группу «иудейскоориентированных» толков. Что неудивительно: субботники появлялись в разных местах и в разное время, не имели возможности общаться по причине больших расстояний и затрудненности российского порядка передвижения, зачастую варились в собственном соку толкований Закона и суждений о применении его, практически не контактировали с законоучителями общин российского еврейства (да и не всегда к этому стремились).
К ХХ веку наметилось относительно ясное, хотя по-прежнему условное, разделение толков субботничества на две группы. Это разделение не является общепринятым ни в кругу светских специалистов-религиоведов, ни тем более в кругу пристрастных знатоков и приверженцев ортодоксального иудаизма. Однако все же стоит его привести.
К первой группе принято относить собственно субботников-иудействующих, т. е. принявших «полномерный» алохический иудаизм и ставших евреями по вере и образу жизни (но не по рождению и не по «бремени заповедей»); также к этой группе принадлежали довольно многочисленные субботники-караимиты Тамбовской губернии, воспринявшие «бесталмудный» иудаизм от крымских караимов.
Ко второй группе принято относить христианские (протестантские) деноминации, члены которых придерживаются лишь некоторых предписаний и обрядов иудаизма (празднование субботы, неупотребление в пищу свинины), воспринятых на основе авторитета Пятикнижия Моисеева; это так называемые молокане-субботники, прыгуны-субботники (в свою очередь выделившиеся как толк внутри молоканства) и христианские субботники (внутреннее ответвление адвентизма).
Наибольшую известность уже в советское время получила община субботников, существовавшая в селе Ильинка Воронежской области. Собственно, именно с этой, многочисленной и прочной, общиной и были связаны все путаные слухи и недомолвки относительно «объевреенных русских», циркулировавшие в советском обществе 1960–1970-х годов.
По завершении Гражданской войны и черного передела помещичьих земель в 1920–1921 годах группа субботников Воронежской губернии создала на новом месте компактное поселение из двух пунктов – села Ильинка и поселка Высокий. В рамках официальной советской политики «аграризации еврейства» (т. е. наделения желающих евреев землей, права владения которой они были лишены по законам Российской империи) в селе Ильинка появилась сельхозкоммуна «Еврейский крестьянин». Коммуна эта явила те же особенности, что и существовавшие тогда многочисленные сельхозкоммуны российских немцев, толстовцев и меннонитов: внутренняя консолидация, религиозная сплоченность, высокая культура труда и столь же высокие традиции быта и семейной морали выдвинули «еврейских землепашцев» в число процветающих хозяйств.
Колхозные времена еще не настали, а когда настали, то «переформатированная» в колхоз коммуна сохранила свое экзотическое название – и сохраняла его до 1934 года, когда в СССР началась кампания укрупнения колхозов, и «Еврейский крестьянин» вошел в состав колхоза «Россия».
Тогда же, в 1920-х, субботники Ильинки и Высокого вошли в прямые контакты с представителями еврейских общин, что окончательно поставило точку в их религиозной самоидентификации. Ильинские субботники стали ортодоксальными иудеями нееврейского происхождения, перестали вступать в смешанные браки, стали называть себя и детей еврейскими именами в их ветхозаветном звучании (хотя с точки зрения ономастики «типично русское» имя Иван – вполне еврейское по происхождению), строго соблюдали годовой цикл праздников (и столь же строго игнорировали праздники советские), восприняли всю внешнюю атрибутику иудейской религиозной обрядности (покрывало-талис, молитвенные ларчики-тфилин, шапочка-кипа), в домашних условиях придерживались кашруса, привлекали внимание окружающих обычаем носить головной убор даже в доме.
Освящение синагоги субботников в селе Зиме Иркутской области. 1908 год.
«Еврейская старина», 2-й выпуск, 1913 год.
Когда в 1932–1934 годах в СССР началась паспортизация населения, ильинские субботники, как колхозники, паспортов не получили, но при административных обходах и сборе статистических данных назывались и регистрировались евреями; точно так же поступали они и при обязательной регистрации актов гражданского состояния. То же самое повторилось и в 1954–1955 годах, когда сельское население все же было облагодетельствовано паспортами.
Живя вдалеке от крупных городов с их политическими страстями, вдалеке от бдительного начальства, воронежские субботники в 1960–1970-х годах не испытывали чувствительного давления атмосферы государственного антисемитизма в той мере, в какой его испытывали евреи столичных центров. Тем не менее вздорная советская политика «тащить-не-пущать» (т. е. подспудное нагнетание антисемитизма с одновременным препятствованием эмиграции) докатилась и до черноземных краев – и сумела в конце концов разрушить вполне благолепный уклад жизни «русских евреев». С 1974 года зажурчал маленький ручеек отъезжающих в Святую землю. Когда же во времена перестройки дела в стране, особенно в сельском хозяйстве, пошли из рук вон плохо, а общественная атмосфера наэлектризовалась вышедшими из подполья черносотенцами, то направление движения жизни стало ясным. К 1991 году почти все ильинские субботники перебрались в Израиль.
О том, как живется в Израиле бывшим российским «еврейским землепашцам русского корня», ходят самые противоречивые слухи и сообщения. Проверить их на расстоянии сложно, да и на месте непросто – большинство субботников поселились в галилейских кибуцах и не проявляют стремления общаться с журналистами и празднолюбопытствующими. Инстанции, ответственные за процедуру гиюра, высказывают скептические мнения относительно «правильности» бывших российских субботников. Сами термины «субботники» и «геры», применяемые как названия этой группы, считаются некорректными и критикуются. Зато есть слухи (опять-таки слухи!), что самыми близкими и контактными партнерами в израильской жизни для бывших россиян-субботников стали бывшие российские хасиды...
Кроме старого сокрушения «Неисповедимы пути Г-сподни», тут, пожалуй, с нееврейской точки зрения ничего больше и не скажешь.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.