[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2007 ХЕШВАН 5768 – 11(187)
Преимущество поэта
Джеймс Кугел
Мы продолжаем публиковать главы из книги профессора Гарвардского и Бар-Иланского университетов Джеймса Кугела «Как быть евреем». Давид Джинджихашвили, заместитель директора небольшого банка в центре Москвы, беседует с молодым поэтом, аспирантом Юрием Леваковым.
Д. Д. Ну что ж, мы могли бы двинуться дальше. Какие-то исходные установки ты уже получил, теперь тебе предстоит действовать самому. Если хочешь, можем как-нибудь продолжить разговор, но сейчас ты должен сосредоточиться на том, что мы уже обсудили.
Ю.Л. Вы еще не сказали об одной вещи, которая очень мне интересна. Почему поэтические способности помогают понять иудаизм? Ведь вы именно это имели в виду, когда рассуждали о частностях, противопоставляя их общему?
Д. Д. Не только это. Я отвечу на твой вопрос, но сначала мне хотелось бы, чтобы ты сам рассказал мне о ремесле поэта. Признаюсь, в юности я тоже писал стихи. Да и до сих пор… признаться, пишу. Но я всего лишь любитель. А ты, я вижу, профессионал – твой отец показал мне несколько твоих публикаций в толстых журналах, в еженедельниках. Вот и скажи мне: на что это похоже, писать стихи? Ты пишешь стихотворение мгновенно или постепенно, сочиняя строку за строкой? И существует ли такая вещь, как вдохновение?
Ю. Л. Многие спрашивают об этом, и каждый писатель дает свой ответ. Для меня труд поэта состоит в том, чтобы предаться поэзии. Я говорю себе: «Я запасаюсь временем, своим лучшим временем, чтобы быть готовым».
Д. Д. Готовым к чему?
Ю. Л. В какой-то день садишься, чтобы писать, и ничего не идет в голову. Полная пустота. А иногда вдруг на тебя нахлынет неизвестно откуда… Я не утверждаю, что это то самое вдохновение, о котором вы говорили – может, дело в витаминах или в полнолунии. Но факт остается фактом – что-то на меня находит. И никогда не знаешь заранее, когда это случится, поэтому просто надо быть готовым.
Д. Д. Скажи мне, а как ты принимаешь решение, о чем писать?
Ю. Л. Опять же, у каждого это по-своему. Я крайне редко говорю себе: «Давай-ка напишу о том-то и том-то». Обычно я начинаю с какой-то фразы или образа и смотрю, куда слова меня ведут. Конечно, в результате я всегда пишу о том, что меня волнует или что со мной произошло, но изначально не ставлю перед собой такой цели. На самом деле я, наверное, несколько старомоден – некоторые поэты в России пишут заранее спланированные стихи, даже манипулируют читателем, я же, по старинке, все еще считаю, что настоящая поэзия не рождается из сознательных установок поэта, его концепций. Поэт разве что создает условия. Как раз это, мне кажется, делает поэзию такой трудной и, в своем роде, такой духовной. Ведь в конце концов стихи ни из чего не сделаны, ни из какого материала – только из привычных, знакомых каждому слов. О чем ни шла бы речь в стихотворении, слова сами борются за свое существование, преодолевая великую немоту и нетронутую белизну листа. Мне все это видится настоящей стихией: поэт пытается извлечь нечто из немоты и придать этому «нечто» форму, потому что в любой момент немота грозит остаться непроницаемой и неподдающейся. Что особенно трудно – от поэта требуется больше, чем просто подобрать звучные рифмы. Конечно, мы ценим в поэзии то, что она максимально использует возможности языка, что она красива – но это только половина дела. Другая половина, которая нередко вступает в конфликт с первой, заключается в стремлении быть истинной, коснуться самого важного, сказать правду, а не просто продемонстрировать нечто впечатляющее, умное, музыкальное. Иногда правда не так умна и элегантна, как ее может представить поэт. Порой правда звучит не слишком поэтично. Поэт всегда погружен в эту борьбу; он не обладает никаким оружием, за исключением своей искренности, стремления в нужный момент оказаться на месте и попытаться что-то извлечь, употребляя слова, которые произносят все, но при этом пытаясь сотворить что-то доброе и истинное.
Д. Д. Ты очень хорошо все сформулировал. Но разве твой собственный ответ не подсказывает тебе, зачем я задал этот вопрос?
Ю. Л. Возможно…
Д. Д. Видишь ли, между твоим ответом и тем, что я пытался тебе сказать, много общего. Конечно, поэзия – вещь особая. И все же борьба без оружия, о которой ты говоришь, знакома каждому настоящему еврею. Потому что в конечном счете человек, который предстает перед Б-гом, оказывается именно в таком положении: все лишнее отбрасывается прочь, остается лишь его крошечное «я» – здесь, на земле, в поисках Б-га – в данном конкретном состоянии, в данный конкретный момент времени.
Ю. Л. Я понимаю, что вы хотите сказать.
Д. Д. Да, но ты говоришь это без энтузиазма.
Ю. Л. Я надеялся, что все будет как-то по-другому. Я не хочу того же самого.
Д. Д. А это и есть совсем по-другому – не так, как ты себе представляешь. Сравнение с поэзией вполне уместно, но вводит в заблуждение. Потому что в конце концов весь иудаизм состоит в служении Б-гу – а это бесконечно далеко от сочинения стихов. Здесь и там одинаковы только стартовые позиции, ничего более, – хотя и это кое-что значит. Что касается всего остального, то иудаизм должен строиться спокойно и честно, когда исключается все наносное, когда ты безоружен. И преимущество поэта в том, что такое состояние он уже испытывал.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.