[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2007 ХЕШВАН 5768 – 11(187)
«Пророк». О двух стихотворениЯх с одним названием
Гита Глускина
У двух русских поэтов – Пушкина и Лермонтова – есть стихотворения под названием «Пророк». Но образ пророка у них разный. Пророк Пушкина – это сильная личность, во рту которого вместо языка «жало мудрыя змеи», а в груди вместо сердца – «угль, пылающий огнем». К нему взывает Б-жий глас и велит, «обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей». Пророк Лермонтова совершенно иного рода. Это жалкий нищий, его презирают и забрасывают камнями. Он «худ и бледен», «наг и беден».
Попытаемся понять, кто из библейских пророков мог послужить прообразом пушкинского пророка и кто – лермонтовского.
Обратимся к самым значительным из пророков – Ишаяу (Исайя) и Ирмияу (Иеремия).
Пророк Ишаяу жил в VIII веке до н. э. – тогда, когда самой могущественной на Востоке была Ассирийская держава.
В своих речах Ишаяу в резкой форме обличал социальную несправедливость и искажение правосудия, предсказывал кару за это в нашествии Ассирии и гибели Древнеизраильского царства и Иудеи. Между прочим, именно Ишаяу принадлежит первая в мире утопия: «<…> и перекуют они мечи свои на орала, и копья свои – на садовые ножницы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Ишаяу, 2:4).
В книге Ишаяу описано видение пророка, которое представляет для нас очевидный интерес (6:1–3, 6–10): «В год смерти царя Узияу видел я Г-спода, сидящего на престоле высоком и величественном, и края его наполняли храм. Пред Ним стоят серафимы; шесть крыльев, шесть крыльев у одного <у каждого из них>; двумя прикрывает он лицо свое и двумя прикрывает он ноги свои, и двумя летает. <…> И подлетел ко мне один из серафимов, и в руке его уголь горящий, <что> взял он щипцами с жертвенника, и коснулся он <углем> уст моих и сказал: вот, коснулось это уст твоих, и грех твой снят будет, и вина твоя будет прощена. И услышал я голос Г-спода, говорящего: кого пошлю Я и кто пойдет для нас? И сказал я: вот я, пошли меня. И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слушать слушаете, но не понимаете, и смотреть смотрите, но не разумеете! Отучнело сердце народа этого и отяжелели <оглохли> уши его; и глаза его отвращены, чтобы не узрел он глазами своими, и не услышал ушами своими, и чтоб не поняло сердце его, и не обратился бы он, и не исцелился».
Приведем стихотворение Пушкина (1826) и сравним некоторые детали в описании пророка:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, –
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал,
И Б-га глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Поэтические образы в пушкинском тексте несомненно напоминают образы из книги пророка Ишаяу: «шестикрылый серафим», «грешный язык», «угль, пылающий огнем». С большой долей уверенности можно предположить, что «прототипом» пушкинского пророка является именно библейский пророк Ишаяу.
Теперь обратимся ко второму из великих пророков – Ирмияу.
Ирмияу жил позже Ишаяу, в VI веке до н. э., когда Ассирийская держава уже сошла с исторической сцены и на ее месте появилась Нововавилонская держава во главе с Невухаднецаром.
Ирмияу также обличал социальную несправедливость, вероотступничество и идолопоклонство в среде народа Иудеи и предсказывал ему наказание в виде нашествия Вавилона и разрушения Иудеи. Он прозорливо понимал, что Иудея не должна строить козни против Вавилона и вступать в антивавилонские военные союзы. А политика тогдашнего иудейского царя и его окружения была обратной: царь рассчитывал на помощь Египта, Ирмияу же называл его «надломленным тростником», на который нельзя опереться. Пророк Ирмияу был своего рода лириком: предсказывая гибель Иерусалима и его Храма, он изливает свою боль и буквально плачет по этому поводу. Не случайно авторство книги Эйха традиция приписывает именно Ирмияу. В этой книге описываются боль и плач уведенных в вавилонский плен иудеев.
Судьба Ирмияу была весьма трагичной. За свои обличения он попал в опалу к царю и царскому окружению, его даже объявили изменником, поскольку он выступал против царской политики, против отступничества от Б-га и идолопоклонства. Приведем отрывок из его речей (Ирмияу, 2:26–29): «Как опозорен бывает вор, когда его поймают, так осрамились и сыны дома Израилева: <сами> они, их цари, их сановники и их священники, и их пророки. Говорят <они> дереву: “ты отец мой” и камню: “ты меня породил”, ибо повернулись ко Мне затылком, а не лицом; но во время бедствия своего говорят: “встань и спаси нас!”. А где же боги твои, которых ты сделал себе? Пусть они встанут; <смогут> ли спасти тебя во время бедствия твоего? ведь <по> числу городов твоих были боги твои, Иудея! К чему вам спорить со Мною? Все вы отступили от Меня, – говорит Г-сподь».
Жалкое положение Ирмияу видно из следующего отрывка (19:14–20:3): «И пришел Ирмияу <…> и стал он на дворе дома Г-сподня, и сказал всему народу: Так сказал Г-сподь Ц-ваот, Б-г Израиля: вот, наведу Я на город этот и на все города все то бедствие, которое изрек на него, потому что ожесточили они выю свою, чтобы не слушать слов Моих. <Когда> услышал Пашхур, сын священника Имера, он же главный смотритель в доме Г-споднем, те слова, что пророчески изрек Ирмияу, то побил Пашхур пророка Ирмияу и засадил его в колоду, что в верхних воротах Беньяминовых при доме Г-споднем. И было, на следующий день выпустил Пашхур Ирмияу из колоды <…>».
Однако Ирмияу продолжал пророчествовать. Чувствуя враждебное отношение со стороны своих слушателей, он жалуется Г-споду (20:7–11): «<…> стал я вседневным посмешищем, всякий издевается надо мною. Ибо каждый раз, <как> заговорю я, воплю: “Насилие и грабеж!” – кричу. <…> Ибо от многих слышал я навет, отовсюду угроза: “заявите, а мы донесем на него”. Все, жившие в мире со мною, подстерегают меня: “может быть, он оплошает, и мы одолеем его и отомстим ему”. Но со мною Г-сподь, как воин могучий, и поэтому гонители мои споткнутся и не одолеют праведного, видит нутро и сердце; да увижу я Твое им отмщение, ибо Тебе вверил я тяжбу мою».
Ирмияу настолько страдает от враждебного отношения к себе, что готов отказаться даже от миссии пророка: «И сказал я <себе>: не стану больше напоминать о Нем и не буду говорить именем Его <…>» (20:9). Он проклинает день своего рождения: «<Да будет> проклят тот день, когда я родился! День, когда родила меня мать моя, да не будет он благословен! <Да будет> проклят тот человек, что известил отца моего, сказав: “родилось у тебя дитя мужского пола!”<…>» (20:14, 15). «Зачем вышел я из утробы? чтобы видеть муку и скорбь и чтобы закончились мои дни в поругании?» (20:18).
Перечтем стихотворение Лермонтова, написанное им в 1841 году – то есть в последний год жизни:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Б-жьей пищи;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Б-г гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Очевидно, что образ несчастного лермонтовского пророка вполне соответствует образу библейского пророка Ирмияу, и можно предположить, что он является «прототипом» лермонтовского героя.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.