[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2007 ИЯР 5767 – 5 (181)
СадагорскаЯ династиЯ
Самуил Городецкий
Окончание. Начало в № 1–4, 2007
ПосланиЯ pабби Хаима Гальберштама против садагорских хасидов
Если обрадовавший интеллигенцию «манифест» рабби Бера вызывал среди садагорских хасидов только смущение и недоумение, то среди хасидов не садагорского толка и вообще в ортодоксальном лагере он вызвал взрыв негодования. Главным выразителем этого негодования был человек, в котором популярность «святого» соединялась с ученостью гаона, первоклассного талмудиста; то был рабби Хаим Гальберштам, раввин города Сандеца (Цанза) в Галиции.
В описываемый нами момент реб Хаим, семидесятилетний старик,
занимал одно из первых мест среди галицийских раввинов. Получив в молодости
строго раввинское образование и прославившись своей ученостью, реб Хаим
впоследствии сблизился с теми галицийскими цадиками, которые стремились к
установлению гармонии между раввинизмом и хасидизмом, и сам прослыл «святым
мужем». Его учителями и сподвижниками были галицийские цадики: реб Нафтали-Цви
Ропшицкий, Цви-Гирш Жидачовский и реб Шолом Белзский. В отличие от садагорских
цадиков, они вели аскетическую жизнь и строго осуждали всякое отступление от
традиции в домашнем обиходе, покрое платья и т. п. Реб Хаим также видел
истинную святость в отречении от материальных благ и косо смотрел на цадиков,
умудрявшихся извлекать из своей «святости» большие богатства. Сам он в образе
жизни придерживался заветов средневековых раввинов-ригористов. Вокруг него
группировались и ученые талмудисты, и экзальтированные хасиды – и он своими
беседами удовлетворял жажду знания одних, религиозные искания других. Он писал
и глубокомысленные раввинские исследования, и респонсы, и поучения в хасидском
духе. Корыстолюбие было чуждо ему. Значительную часть денег, которые
доставлялись ему богатыми почитателями, реб Хаим раздавал бедным, причем сам
часто оставался без гроша в кармане, а иногда даже закладывал какую-нибудь
вещь, чтобы помочь нуждающемуся.
Ратуша на рыночной площади в Сандеце.
Человек с такими наклонностями не мог без скорби смотреть на вырождение династии рабби Исроэла Ружинского, к числу поклонников которого он когда-то принадлежал. Когда же произошло «отщепенство» рабби Бера и затем появился его протест против «суеверия обрядов», в реб Хаиме заговорил строгий ревнитель традиций. Зная его настроение, некоторые раввины и вожди ортодоксии в Галиции обратились к реб Хаиму с просьбой выступить как против отступничества, так и против всей садагорской «секты», извращающей заветы хасидизма. На этот призыв реб Хаим ответил следующим громовым посланием от марта 1869 года.
...Трепет охватил меня,
когда я услышал хулу на Тору от возгордившихся,
дерзнувших поднять голос на современных праведников и на весь (правоверный)
Израиль... Они считают непостижимыми пути «мешумеда» (отступника), да сотрется
его имя[1], говоря, что они очень
возвышенны. Есть ли худшая ересь? Чтобы спасти святую паству, которую та секта
Б-гоотступников сбивает с пути, мы обязаны жертвовать собою и объявить народу,
что они – мятежники против света (Торы), их сойферы – отступники, и нельзя
употреблять их тфилин и мезузы, что нельзя у них обучать детей, и резка (скота)
их запрещена... Вы обязаны об этом сообщать в правительственные учреждения и
добиваться изгнания их (садагорцев) из города, а меламедов (из их среды)
изгнать немедленно… Удаляйтесь от шатров этих
грешников, не говорите с ними, срамите их публично, удаляйте их из синагог... И
Б-г, Который избавил нас от многих обманщиков вроде
Шабтая Цви и других лжепророков, поможет нам и избавит от этой шайки еретиков...
Ибо эти люди исказили слова Б-га живого и приписали святым цадикам (прежнего
времени) то, чего они не говорили. Прежние праведники, блаженной памяти, в
своем хасидском рвении самоотверженно предавались Торе и служению Б-гу,
избегали почестей и удовольствий земных, – между тем как эти изменники гоняются
за приношениями и умножением капитала; едят, жиреют, ездят в каретах, устланных
золотом и серебром; их жены одеваются в костюмы «гоев» и держатся слишком
вольно <...> С них берут пример и прочие еврейские женщины... Путь этой
кучки людей – путь смерти, и нужно удаляться от их жилищ.
История повторяется. Хаим Гальберштам боролся с «шайкой» хасидов-отступников тем же способом, каким сто лет назад боролся против пионеров хасидизма великий виленский ревнитель Илия-гаон: исключением из общины, гонениями, систематическим бойкотом. Если в Гальберштаме сочетались два вида благочестия: хасидское с раввинским, то в данном случае в нем говорил раввин-ревнитель, духовный преемник Виленского гаона.
Послание Гальберштама распространялось в копиях в различных городах. Везде оно вызывало резкие столкновения между опальными садагорскими хасидами и их противниками. Садагорцы распустили слух, что письмо реб Хаима подложно. Тогда их противники напечатали это послание в нескольких тысячах экземпляров, а сам автор продолжал писать в том же духе письма к различным раввинам, побуждая их энергично действовать против садагорцев. В этих посланиях он обличал всех садагорских братьев, извративших смысл цадикизма, называл их лжецадиками; им ставилось в вину тяготение к богатой светской жизни («они заботятся о прическе своих волос, смотрятся в зеркало», «их жены нарушают обряды иудейства» и т. п.), с чем приводится в связь и ренегатство Бера, который «публично оскверняет Имя Б-га и гуляет с блудницами». Гальберштам делает оговорку: глава династии рабби Исроэл Ружинский тоже позволял себе комфорт, но все это у него «очищалось святостью»; не то его дети и внуки, и особенно женская молодежь; они ездят по курортам, одеваются по последней моде и гуляют публично «по примеру блудниц». Рефрен всех этих посланий: «Нельзя щадить эту шайку как совратителей».
Обличительные послания Гальберштама нанесли сильный удар по репутации садагорской династии и внесли деморализацию в среде ее приверженцев. Присяжные защитники династии старались набросить тень на обличителя и распускали слухи, что он мстит садагорским братьям за личную обиду, за то, что раньше они недостаточно почтительно относились к нему и его литературным произведениям. Но все это не помогало. Для спасения гибнущей репутации династии нужно было устранить причину зла: освободить рабби Бера из черновицкого плена и вернуть его в родную обитель.
Синагога в Сандеце.
Возвращение рабби Бера в Садагору. Продолжение борьбы
Садагорцы теперь направили все свои усилия на возвращение рабби Бера из Черновиц. Когда обращенные к беглецу письма родных с мольбою о возвращении домой не помогли, они обратились к высшим галицийским властям с ходатайством, в котором представили все дело в виде злонамеренной агитации: поведение рабби Бера и агитация черновицких деятелей, сделавших его своим орудием, вызывают раздоры в еврейских общинах и могут привести к серьезным нарушениям общественного порядка и спокойствия; эти раздоры прекратятся и весь шум уляжется, как только рабби Бер будет увезен из Черновиц и отдан на попечение своей семьи. Ходатайство подкреплялось крупными суммами денег, шедшими из богатой казны садагорского «двора» в карманы галицийских чиновников. Буковинский губернатор пригласил рабби Бера и посоветовал ему возвратиться к своей семье, обещая поддержку в случае неприятностей с чьей бы то ни было стороны.
Положение рабби Бера было тогда незавидным. Надежда на получение капиталов из Леово не оправдалась. Его черновицкий патрон д-р Рейтман поехал в Леово с доверенностью на получение 40 000 гульденов, хранившихся в доме цадика в особой шкатулке. Приехав туда, д-р Рейтман нашел шкатулку запертою, а ключа от нее у хозяйки дома, жены рабби Бера, не оказалось. Уполномоченный ждал, пока привезли новый ключ, но когда шкатулку открыли, никаких денег там не нашли. Хозяйка заявила, что она до шкатулки не дотрагивалась и даже не знала, что именно там хранится. Д-р Рейтман уехал с пустыми руками.
Таким образом недавно еще богатый рабби Бер оказался без всяких средств. На помощь своих покровителей – «маскилим» – он не мог рассчитывать: они уже его использовали как агитационное средство и больше в нем не нуждались. Рассчитывать на какой-либо самостоятельный заработок этот человек, с детства избалованный и не подготовленный ни к какой профессии, не мог, – оставалась лишь надежда на получение хасидских приношений... Он вдруг почувствовал себя в Черновцах чуждым, беспомощным. А тут родные умоляли его приехать, сулили жизнь в богатстве и покое... Для такой малосознательной и небоевой натуры, как рабби Бер, выбор был предрешен.
И вот, после двухмесячного сидения в Черновцах, рабби Бер покидает этот город и возвращается в Садагору в марте 1869 года. На первых порах он поселяется близ Садагоры, в имении своей сестры.
Радости садагорских хасидов не было границ. «Леовский цадик боролся с Самаэлом (царем нечистой силы) и одолел его!» – говорили верующие. В Садагоре возвратившегося беглеца фотографировали и рассылали карточку его по разным местам, чтобы показать «всему миру», что у него целы борода и пейсы и что на голове у него ермолка. Что делалось тогда в кружках хасидов, видно из следующего письма от 3 нисана (апрель 1869 года) к реб Хаиму Гальберштаму от раввинов и нотаблей местечка Скалат Тернопольского округа:
Как только распространился
слух, что леовский ребе (р. Бер) покинул город Черновцы, они (хасиды) стали
собираться с песнями и ликованием, устраивая попойки с пляской и музыкой... Они
твердят, что р. Бер святой человек и что всякий, кто в чем-либо подозревает
его, совершает кощунство, ибо все его поведение и мысли его весьма высоки и
непостижимы. После шумных попоек с обычными дурачествами
они чередуют славословия леовскому ребе с ругательствами и проклятиями в адрес
великих гаонов нашего времени... Они сравнивают его (р. Бера) с царем Давидом,
применяя к нему талмудическое изречение: «Ошибается тот, кто думает, что царь
Давид согрешил». Шойхет выразился так: «Доселе мы просили, чтобы наш ребе
удостоился повести нас на встречу царю Мессии; теперь мы ждем, чтобы святой
ребе открылся во всем блеске и повел нас гордо в нашу (обетованную) землю».
Из другого города сообщали, что в Садагоре «святой и чистый праведник рабби Бер восседал в прошлую Субботу за столом по примеру истинных цадиков и говорил Тору в присутствии более чем двухсот хасидов, гостивших у него в эту Субботу, и он очень тронул их сердца и приблизил их к себе». Ввиду вызывающего, задорного поведения садагорских хасидов представители общины просили Гальберштама усмирить зазнавшихся сектантов и принять меры против их опасной пропаганды.
Гальберштам продолжал издавать строгие пастырские послания, требовал от правоверных хасидов, чтобы они во всех общинах избегали сношений с садагорцами, чтобы женщины сняли с себя модные платья и шляпки, дабы не походить на жен и дочерей садагорских цадиков, чтобы мужчины носили традиционные шелковые халаты и т. п. Результатом агитации с той и другой стороны были частые ссоры, драки в синагогах между садагорцами и их противниками, взаимное предавание «херему», столкновения в семьях и т. д. Далеко не все раввины стояли на стороне ревнителя, реб Хаима. Многие осуждали его непримиримость и сетовали, что он зашел уже слишком далеко в осуждении садагорских братьев.
Такое же брожение, как в Галиции, происходило и на Волыни, где
садагорская династия имела еще пламенных приверженцев. Конкурировавшая здесь с
садагорцами династия, чернобыльская, заняла двойственное положение в
возгоравшейся борьбе. С одной стороны, чернобыльцы радовались компрометации
гордых садагорских цадиков, ожидая от этого усиления своего влияния; но с
другой – они не могли не выказать чувства родственного участия в беде
садагорцев, с которыми были связаны узами родства: сестра «чернобыльских
братьев» (детей рабби Мотла) была женой самого виновника катастрофы – рабби
Бера Леовского. Старший и наиболее авторитетный из чернобыльских братьев, реб
Аарон (Ореле), получил письмо от реб Хаима Гальберштама с просьбой поддержать
протест против «испорченной садагорской семьи» (в библейской цитате 
тут допущена игра слов, путем превращения слова 
в аббревиатуру, обозначающую «Садагора»). Реб Аарон говорил окружающим: «Не
знаю, что ему писать. Сандецкий раввин – великий праведник и близок к их
(садагорцев) району; вероятно, у него есть основания для протеста». Но когда
через неделю он получил письмо от своего зятя, чортковского цадика реб
Довида-Моше, одного из упомянутых садагорских братьев, с мольбой о
заступничестве, – реб Аарон выразил недовольство агитацией Хаима Гальберштама и
сказал: «Их вейс нит вос вил дер алтер (то есть реб
Хаим). Эр вил фаррехтен ди велт?[2]»
Однако открыто он не выступил в защиту садагорцев.
Дом правления общины в Сандеце.
Переход садагорцев в наступление. Херемы и контрхеремы
После покаяния рабби Бера, оправившись от понесенных поражений, садагорцы
из гонимых превратились в гонителей. На Волыни
состоялось собрание раввинов хасидского толка, которое, расследовав поведение
реб Хаима Гальберштама в борьбе против садагорцев и найдя его предосудительным,
постановило 
послания реб Хаима, в которых поносится память святых
праведников, предков нынешних садагорских цадиков, подлежат уничтожению как
пасквили и еретические книги 
сам Гальберштам отлучается от пастырского служения, к нему запрещается
обращаться за религиозным наставлением или советом и на него можно жаловаться
правительству; в загробной жизни его, как богохульника, ожидают
все муки ада. Этот «приговор» был подписан 49 раввинами, малоизвестными,
по-видимому – из мелкого духовенства, находившегося в полной зависимости от
цадиков. Он был отпечатан и распространен в тысячах
экземпляров тогда же, в апреле 1869 года.
Не довольствуясь этим, садагорская группа снеслась со своими единомышленниками, жившими в Иерусалиме, и побудила их к протесту «из Святой земли». И вот в одной из синагог Иерусалима, при звуках «шофара», хасиды предали реб Хаима Гальберштама «херему». Кроме того, был разослан письменный протест против галицийского борца с многочисленными подписями. Это сделали хасиды, получатели «халуки» (пособия из сборов в пользу палестинских бедняков), которым из Галиции дали понять, что в случае упорства они могут лишиться пособия.
Если волынский «приговор» прошел почти незамеченным, то палестинский «херем» произвел потрясающее впечатление даже на раввинов, которые до сих пор не вмешивались в борьбу. Они усмотрели в этом явную фальсификацию общественного мнения и были глубоко возмущены оскорблением, нанесенным всеми уважаемому ученому реб Xаиму Гальберштаму. В защиту поруганной чести сандецского раввина выступил главный представитель галицийского духовенства, львовский раввин Йосеф-Шаул Натанзон. 25 ияра (май 1869 года) он и еще двое духовных пастырей (Ицхок-Аарон Этинго и цадик Ицхок-Айзик из Жидачова) подписали грозное послание к палестинским раввинам, где выражали свое негодование по поводу дерзкого поступка тамошних хасидов, оскорбивших честь такого ученого и святого старца, как реб Хаим из Сандеца, «под сенью которого мы живем» и «святое имя которого недостойны упоминать те люди <...> осквернившие Святую землю своим гнусным делом».
В послании львовский раввин осторожно обошел больной вопрос о семейном скандале садагорцев. В этом же направлении он продолжал агитировать среди других раввинов; он побудил к таким же протестам краковского раввина Шимона Сойфера, варшавского раввина Беруша Майзельса и других. По настоянию Натанзона амстердамский нотабль Акива Лерен, один из влиятельных распорядителей кассы палестинских сборов, навел справки в Палестине и огласил полученный оттуда ответ, что иерусалимский «херем» был вызван агитацией и угрозами со стороны кучки садагорских хасидов.
Садагорская группа в Палестине ответила на все эти протесты новым посланием. Она объясняла свой шаг необходимостью самозащиты против нападок реб Хаима на «святых братьев» и «десятки тысяч садагорских хасидов и примыкающих к ним, составляющих большинство евреев России и Польши». «Он (реб Хаим) обрек нас на полное исключение из общества хасидов, опорочил наших раввинов, шойхетов, сойферов и меламедов, приравнял нас к идолопоклонникам... Разве мы после этого могли молчать?.. Он первый провозгласил проклятие... Этот человек – губитель Израиля. В то время как в нашем народе водворился покой и былые бедствия были забыты, когда хасиды и миснагеды дружно и мирно ужились друг с другом и не было никакого раскола в нашем стане, – этот старец стал мутить и превратил весь Израиль в кипящий котел... Разве есть “хилул ашем” больше этого?» Авторы послания заявляют, что они не отрекутся от своего первого протеста, пока «сандецкий старец» не извинится публично перед всеми оскорбленными им цадиками и хасидами и не отречется от своих пастырских посланий против садагорцев.
Между тем в Сандеце, резиденции реб Хаима, было созвано
многолюдное собрание, в котором участвовали около ста раввинов из разных
городов Галиции, Румынии и Венгрии и присутствовало до 2000 человек из публики.
В 
конце мая 1869 года это собрание, находившееся под явным
влиянием местного раввина-ревнителя, составило воззвание, прямо направленное
против садагорских хасидов. «С недавнего времени, – говорится в воззвании, –
появились новые люди, называющие себя садагорскими хасидами. Их обычаи и
поведение чужды духу наших предков, и ни о чем подобном мы не слышали от наших
святых учителей... Это – наглецы нынешнего поколения, которые во всех городах,
на всех своих собраниях занимаются сквернословием, оскорбляют праведников
нашего времени и блаженных покойников. Их учителя (садагорские цадики) тоже
возбуждали подозрение, ибо жены и дети их вели себя слишком свободно и
подражали обычаям неевреев, – чему мы не видели примера со времени нашего
учителя Бешта, блаженной памяти, и его святых учеников. Несмотря на это, мы до
сих пор молчали, щадя память их святых предков. Но теперь, когда один из
братьев отделился от целого (еврейства), как известно всем, мы убедились, что
этот путь – кривой путь, идущий против нашей святой Торы. А эта секта еще
возражает нечистыми устами, что это путь высокий, не непостижимый для всякого
ума». Далее говорится, что «наш святой учитель, гаон» реб
Хаим Гальберштам с полным основанием обличил садагорцев и запретил правоверным
общение с ними, ибо их «меламеды оскверняют школьных детей, отвлекают их от
Торы и приучают их только к дерзости, нахальству, сквернословию и пьянству»;
садагорцы же, вместо раскаяния, напали на своего обличителя и везде поносят его
имя, оскорбляют и проклинают; за это следовало бы их немедленно предать
херему, но собрание предоставляет решение этого вопроса усмотрению духовных
властей на местах, причем обращает внимание на опасность пропаганды садагорской
секты. Воззвание подписали все раввины (около 100 человек), но только 46
раввинов разрешили огласить подписи; остальные пожелали сохранить свои имена в
тайне из опасения преследований со стороны садагорцев и их приспешников.
На это воззвание откликнулись некоторые авторитетные раввины из России. Известный калишский раввин Хаим-Элеазар Вакс обратил внимание в своем послании на беду, грозящую еврейству с двух сторон: садагорских хасидов-неучей, унижающих достоинство Торы, и «так называемых немецких раввинов», созывающих собрания (тогдашние реформаторские «синоды») для упразднения основ веры и исключающих из молитвенника молитву о возвращении в Иерусалим. Брестский раввин Гирш Оренштейн, резко отзываясь о «ядовитом» открытом письме рабби Бера, рекомендовал все-таки осторожность в деле борьбы с садагорцами. «Пламя религиозного рвения требует особенной осторожности, – пишет он, – здесь необходимы осмотрительность и сдержанность».
Делались также попытки примирить вождей враждующих партий. Визницкий цадик рабби Мендл, шурин садагорских цадиков, обратился к реб Хаиму с предложением взять назад свои резкие слова о садагорских братьях и подтвердить, что они праведники. На это предложение Гальберштам ответил негодующим письмом: он не может называть грешников праведниками <…> тем не менее он готов взять обратно свои слова о садагорских братьях в том случае, если они напечатают заявление, что все слухи и показания против них ложны, что они верны Торе и ни в чем не отступают от предписаний «Шулхан Оруха»; они могут доказать это тем, что прикажут своим женам снять с себя модные костюмы и одеваться по-старому, как «прочие евреи».
Убеждений реб Хаима не поколебала и появившаяся в то время
анонимная брошюра 
автор которой обращался к сандецкому ревнителю с
увещеванием положить конец опасной распре и не отлучать от еврейства тысячи
благочестивых людей из-за того, что «совершил рабби Бер Леовский, действуя не в
полном разумении». Это был, по-видимому, голос умеренного садагорского хасида.
Но реб Хаим оставался непреклонным.
ПокаЯнный «манифест» рабби Бера. Его последние дни. Эпигоны садагорской династии
Во все время раввинско-хасидской распри садагорские братья
молчали. Тайные пружины агитации находились, конечно, в Садагоре; оттуда шли
директивы и к бескорыстным, и к хорошо оплачиваемым защитникам династии; но там
совершенно не пользовались оружием противников – открытыми посланиями.
Оправдываться было бы унизительно, а нападать – рискованно. Только после того,
как борьба приняла огромные масштабы, в Садагоре поняли, что молчать дольше
нельзя, – и тогда там прибегли к тому дипломатическому маневру, к которому в
начале кампании прибегли черновицкие просветители: к обнародованию от имени
рабби Бера нового воззвания, которое уничтожило бы действие первого, еретического
«Открытого письма», выпущенного из Черновиц. И вот в июле 1869 года было
напечатано и распространено на отдельных листках следующее воззвание, 
подписанное рабби Бером в Садагоре:
...Я, человек, видевший горе
моего народа, прислушался к сетованиям, исходящим из болеющего сердца
правоверных, рассеянных в четырех концах земли. Зная мое
происхождение и (общественное) положение и услышав недавно о постигшем меня
великом позоре, после выхода из печати минувшей зимой «Открытого письма»,
носящего мое имя 
они с изумлением вопрошали: что
сталось со мною, зачем изменил я свой нрав, к глубокому огорчению всякого
верующего человека? Поэтому я решил выступить с этим правдивым
воззванием, дабы снять с себя нарекания и клевету и дабы я был чист перед Б-гом
и Израилем.
Рука Б-жия легла на меня, и
дух мимо меня прошел, полный разных соблазнов и поставивший меня как прицел для
стрелы. Ужас объял меня, и я не верил в свою жизнь. То, чего я боялся,
случилось: отнят у нас святой брат мой, блаженной памяти, из Степанешт... Я пал
духом, сделался бессильным человеком... и отсюда все постигшее меня горе. Не с
твердым духом и не с полным разумением я сделал все эти непозволительные дела,
да и составление злосчастного письма не от моего сердца исходило... но от
пугавшего меня духа, ниспосланного от Б-га <...> И если Б-г меня покарал
немного, то враги моей души помогли злу, и я едва не споткнулся, попался в сети
и низко опустился... И если бы не помощь Б-жия, опустилась бы моя душа в
преисподнюю, но Б-г моего отца в великой милости Своей
помог мне и сказал узнику: выходи! пребывающему во мраке: откройся! Он словом Своим исцелил меня и освободил, привел меня в жилище моего
святого и чистого брата, светоча очей моих и радости сердца моего, и в мою прекрасную
семью. И ожил мой сокрушенный дух... И когда улеглись шумящие волны моих мыслей и я одумался, то всплеснул руками, и глаза мои стали
источать слезы по поводу осквернения Имени Б-жия нашими грехами; не могу
утешиться. Но всеведущий Б-г знает тайны моего сердца; Он знает, что не по злой
воле или ожесточению сердца я нарушил Его заповеди. Изъявляю теперь свою волю
пред Творцом моим: я раб Твой, буду хранить Твои
законы, Тора и служение Тебе – отрада для души моей... буду тщательно соблюдать
все мелкие предписания ученых и буду относиться к мелкой заповеди, как к
крупной <...> Буду ходить по стопам моих чистых и святых предков... Ты
же, Б-же, в великой милости Своей прости меня, верни
меня к Себе – и я вернусь...
Так говорит стонущий от бедствий времени, ожидающий, что с помощью Б-жьей скоро возвысится рог Израиля и наступит царство Б-жие. 7-го тамуза <...> здесь в г. Садагоры. Довбер бен рабби Исроэл.
Община, собравшаяся на еврейском
кладбище в Сандеце, в йорцайт р. Хаима Гальберштама.
Литография.
Это воззвание сопровождалось припискою двух садагорских раввинов, Лейбуша Ланды и Михеля Таубеса, выражавших уверенность в том, что всякий, проникнутый еврейским духом, будет судить снисходительно о поступках отпрыска святой семьи, ибо действующего по принуждению Б-г прощает.
Таким образом, рабби Бер снова подписал заявление, продиктованное другими. И если в первом его манифесте он выставлялся просветленным в духе свободомыслия и чуть ли не реформатором, то во втором манифесте он являлся в смиренной позе кающегося грешника, признавшего свои прежние действия совершенными в состоянии умопомрачения, «без полного разумения». Причиной этого затмения духа выставляется угнетенное душевное состояние, вызванное смертью брата, рабби Нохума из Степанешт, – объяснение явно вымышленное. Нельзя было больше оплевать себя, чем это сделал рабби Бер, под диктовку родных, в вышеприведенном воззвании. Для раввинов-протестантов из партии Гальберштама это покаянное воззвание было отчасти победным трофеем. Они могли усмотреть в этом покаяние всей садагорской семьи и признать себя до некоторой степени удовлетворенными. И действительно, после опубликования покаянного манифеста борьба партий стала утихать и вскоре совсем прекратилась.
Рабби Бер доживал свои последние годы в Садагоре, под надзором семьи. Он жил одиноко, замкнуто, может быть – не по своей воле: родные боялись «странностей» с его стороны. По свидетельству «маскилим», рабби Бер в душе остался свободомыслящим и даже однажды на Пейсах ел «хомец»; по свидетельству же хасидов, последние годы жизни он провел «как праведник и святой».
Весной 1876 года умер в Сандеце престарелый реб Хаим Гальберштам, а осенью того же года скончался рабби Бер. Так в один год сошли со сцены два главных персонажа драмы «Садагора – Сандец», взбудоражившей еврейский мир. Pабби Бер, этот «ахер» садагорской династии, был похоронен в семейной гробнице Исроэла Ружинского, но ему не дали места рядом с отцом, а поместили несколько поодаль, в особом уголке. Это была последняя месть родных скомпрометировавшему их члену семьи.
В 1883 году умер в Садагоре старший представитель династии, рабби
Авроом-Яаков, в 1894 году умер гусятинский цадик реб Мордхе-Шрага, а в 1903
году скончался последний из садагорских братьев – чортковский цадик реб
Довид-Моше.
На могиле р. Хаима Гальберштама.
Сыновья рабби Исроэла Ружинского умерли, но садагорская династия осталась. Ее представителями являются в настоящее время внуки рабби Исроэла ото всех его сыновей (кроме Бера Леовского, не оставившего потомства цадиков). Садагорская группа цадиков поныне занимает особое положение среди прочих хасидских династий. По-прежнему садагорский цадик больше импонирует внешней обстановкой, чем духовным содержанием. Он держится сановником и не любит слишком часто бывать в хасидских кружках; здороваясь с посетителем-хасидом, он подает ему только кончики пальцев.
Из внуков Ружинского известны двое сыновей рабби Авроома-Яакова: садагорский цадик рабби Исроэл и бояновский рабби Ицхок. Первый из них, умерший года два назад, больше заботился о внешнем престиже садагорского «двора». Бояновский цадик (Бояново находится в Прусской Польше), напротив, причисляется к созерцательным натурам и пользуется ныне большим влиянием в хасидских кругах. Чортковская и гусятинская линии садагорцев ныне представлены внуками рабби Исроэла Ружинского: оба они носят имя своего деда.
«Еврейская старина», 1909
год
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru