[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2007 ШВАТ 5767 – 2 (178)
БЫВАЮТ ЛИ ПЛОХИЕ ВОПРОСЫ?
Адин Штензальц
Учиться в ешиве – целая наука, профессия в полном смысле слова. Один из главных навыков в этой профессии – умение задавать вопросы. Себе, партнеру по учебе (хевруте), старшим... Мы любим говорить, что не бывает плохих вопросов, бывают только плохие ответы. Мы говорим себе и ученикам, что любые вопросы допустимы и нет табу. Но одной из первых талмудических историй, которой мы встречаем новых учеников, остается, как ни странно, назидательный текст о неудачном, если не сказать хуже, вопросе, заданном равом Ирмией.
В Мишне сказано[1]: «Если цыпленок найден в пятидесяти локтях от курятника, – он принадлежит хозяину курятника. Найден на расстоянии более пятидесяти локтей – принадлежит тому, кто его нашел». Рав Ирмия спрашивает: «А если одна лапка цыпленка находилась на расстоянии менее пятидесяти локтей от курятника, а вторая его лапка – на расстоянии больше пятидесяти локтей, – каков закон в таком случае?»
Что ему ответили?
Рава Ирмию выгнали вон из дома учения. А за что, собственно? Раши пишет в комментарии к этому тексту, что старшие выгнали вопрошающего потому, что он «беспокоил их, мешал им», а Тойсфойс, – потому что задал вопрос о ситуации, невозможной в реальной жизни.
Можно сказать, что оба ответа в равной степени непонятны. Если принять версию Раши, то выходит, что всех учеников, которые задают вопросы и нарушают плавный ход учебного процесса, следует изгонять из наших домов учения. Можно ли это принять?!
В Талмуде описаны случаи, когда вопрос вызывает бурную реакцию. К примеру, рав Уна отвечает раву Авье Сабе: «Чепуха!»[2] Рав Биби, вместо того чтобы ответить раву Ицхаку бар Бисне, просто пинает его.[3] Но во всех этих и подобных случаях из контекста ясно, что так поступать нельзя, что это не пример для подражания, что и сам мудрец, «ответивший» так, не рекомендует нам копировать его поведение. Но нигде в Талмуде мы не встречали случая, чтобы человек был изгнан из дома учения за вопрос.
Если же обратимся к аргументации Тойсфойс, поневоле придется сказать, что встречали мы, и не раз, вопросы куда более далекие от реальности, нежели этот, о цыпленке, стоящем одной лапкой внутри, а другой – вне круга радиусом в пятьдесят локтей и с центром в курятнике. Примеров масса. Ну, скажем, вопрос о крысе, сидящей в матке, глотающей и выплевывающей младенца.[4] Вопрос этот, вероятно, навсегда останется теоретическим, хотя его рассмотрение помогает изучающим Закон понять его глубже. И несмотря на изрядное расстояние между этим вопросом и реальностью, он рассматривается в доме учения и не является причиной изгнания учеников.
Чтобы разобраться в причинах изгнания рава Ирмии, обратимся к истории другого неудачного вопроса.
«Спросил Пелимо у Рабби: тот, у кого две головы, на какую должен возлагать тфилин? Ответил ему: “Или встань и иди в изгнание, или прими на себя отлучение”».[5] Эта история была бы похожа на ту, с которой мы начали, но... Немедленно после гневного ответа Рабби появляется человек с другим вопросом: у него родился (не в теории, а вполне практически) ребенок с двумя головами. Папа интересуется, какой выкуп, обычный или двойной, следует заплатить за такого первенца. Итак, совершенно умозрительная ситуация в мгновение ока превратилась в реальную. Но и с завершением этой истории вопрос о том, почему Рабби так рассердился на Пелимо, остается открытым.
Заметим, что на границе реального и нереального, природы и свободного полета фантазии возникают вопросы двух типов. Одни призваны выяснить основополагающие принципы, пусть и на граничащих с нереальностью, а то и просто экстравагантно неправдоподобных условиях. К примеру, поразительная ситуация с внутриматочной крысой иллюстрирует неочевидность определения понятий «роды», «первенец». Всякий ли выход содержимого матки есть роды? Насколько далеко может отойти определение деторождения от примитивных представлений, основанных на «здравом смысле»? Кто мог знать два тысячелетия назад, что этот вопрос и странные примеры, окружающие его в трактате Хулин, всплывут с удивительной актуальностью в наше время в связи с новыми технологиями в медицине, в связи с внематочным оплодотворением и арендой чужой матки для рождения собственного ребенка? По сути вопрос о крысе плавно перетек в вопрос о суррогатном материнстве. Но такова уж природа талмудического учения, что основополагающие вопросы решаются не в теоретическом споре, а на практических явлениях. Поэтому «странные» вопросы не были отвергнуты, и задававшие их не были изгнаны.
Но есть и другой род вопросов, – они рассматривают реальные, хотя и редкие случаи. Их рассмотрение не ведет к основополагающим выводам, и значение их крайне ограничено. Пример такого вопроса – вопрос Пелимо или вопрос о мужском молоке.[6] Этот феномен известен науке, хотя и редок.
Вопрос Пелимо о том, как должен накладывать тфилин мальчик с двумя головами, явно не относится к первой группе вопросов, он не приводит к принципиально важным выводам. А потому, полагая, что вопрос этот никогда не встанет практически, Рабби воспринял его как неудачную шутку и рассердился на вопрошающего.
Вернемся к вопросу рава Ирмии. За что же учителя рассердились на него? Все сказанное выше не помогает понять эту ситуацию. Если предположить, что вопрос относится к первой группе, – он требует ответа. Цыпленок, или не цыпленок, но проблема права собственности на потерянное и найденное имущество всегда имела важнейшее значение.
Если же отнести его ко второй группе вопросов, он должен быть признан достаточно реалистичным. Ну почему не может цыпленок быть найден именно в таком месте – на границе – одна лапка тут, другая там?!
И словно мы еще недостаточно потерялись в истории с равом Ирмией, его возвращение в дом учения оказывается не намного более понятным, чем его изгнание оттуда. Дело было так: в доме учения, уже без рава Ирмии, разбирали некий вопрос, и мнения разделились. Послали узнать мнение рава Ирмии, и он ответил: «Не стою я того, чтобы посылали узнать мое мнение, но вот моя точка зрения, и я присоединяюсь [к одной из сторон]». И, сказано далее: «За это вернули рава Ирмию в дом учения».
Раши поясняет: «Вернули его за то, что ответил правильно, а изгнали за то, что спросил неправильно». Немыслимо даже предположить, что «правильно» здесь означает «в соответствии с Законом». Во-первых, если ему было предложено встать на сторону одной из двух дискутирующих групп мудрецов, то ясно, что ни одна из сторон не противоречила Закону. Во-вторых, ясно, что посланник отправился к раву Ирмии не для того чтобы проэкзаменовать его, то есть проверить знание Закона. И еще, он не сообщает в своем ответе ничего нового, не строит никаких важных теорий, не объясняет свое решение, а только объявляет его.
Из контекста становится ясно, что в ответе есть нечто, исправляющее ошибку в вопросе. Но что?!
Надо отметить, что рав Ирмия не ограничился вопросом о цыпленке. Мы встречаем его в чем-то похожие вопросы и в других частях Талмуда. Все они касаются границ, узкой полоски сомнений между «можно» и «нельзя». В трактатах Рош а-Шона и Сота приведены его вопросы раву Зейре: как отличить урожай на треть созревший от еще не созревшего на треть? как выбрать птицу для очищения прокаженного? как отличить большую птицу от маленькой?
Это все тот же вопрос, с которого мы начали: одна лапка здесь, другая там. Вопросы рава Ирмии можно свести к одному знаменателю – граница любого понятия в реальности размыта; как сделать ее острой и четкой до полной дихотомии?
На приведенные вопросы о созревании урожая и о птичке рав Зейра отвечает с раздражением, вернее, раздраженно отказывается отвечать. Да еще предостерегает рава Ирмию: «Не выводи душу свою за пределы Закона!» И добавляет: «Таковы все меры, установленные мудрецами».
И здесь нам кажется становится ясно, какую опасность разглядели мудрецы в вопросах рава Ирмии. Он не ставил своей целью выяснить нечто скрытое, уточнить подробности, – он пытался обрушить все здание мер и понятий, на которых основан Закон. Трудно сказать, что именно хотел он ввести вместо строгой системы абстрактных мер, но то, что эта система казалась ему умозрительной и потому несовершенной в граничных условиях, – ясно. Что такое день и ночь – интуитивно понятно. Но что такое сумерки? Старый и молодой, большой и маленький – легко отличимые, но где провести границу? Вопрос о цыпленке – одна лапка там, а другая тут – был не попыткой выяснить, даже не попыткой отрицания этого конкретного закона, а принципиальным возражением против права и возможности Алохи провести границы между добром и злом, должным и запретным, моим и твоим. Вопрос был воспринят не только как интеллектуальная агрессия против принципов установления Закона, но и как насмешка над традицией мудрецов, над домом учения с его исконно заведенным порядком, а потому и ответ был избран адекватный – изгнание из дома учения. Теперь становится понятнее и то, почему он был возвращен на свое место. Ответ его был прежде всего скромным и отражал понимание законов дома учения, процедуры решения споров по большинству голосов. Именно эту позицию и называет Раши правильной: «Вернули его за то, что ответил правильно, а изгнали за то, что спросил неправильно».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru