[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2007 ШВАТ 5767 – 2 (178)
Новосибирск как Ур Халдейский
Некод Зингер
Билеты в кассе
М.: Мосты культуры;
Jerusalem: Gesharim, 2006. – 448 с.: илл.
В океане художественной и мемуарной литературы на русско-еврейскую тему со всем бесконечным многообразием его течений, впадин и мелей появился новый остров, разительно отличающийся по своему ландшафту ото всего к чему успел привыкнуть читатель. Это роман-биоавтография иерусалимского писателя, художника и переводчика Некода Зингера, – «Билеты в кассе».
Вспомним «Золотого теленка», ту сцену в поезде, где один из советских журналистов безответственно заявляет, что «евреи есть, а “еврейского вопроса” нет». Позиция Зингера, не только пишущего из Израиля, но и по всем статьям принадлежащего израильской культуре, не менее радикальна: в его романе есть евреи, есть «еврейский вопрос», есть еврейское государство, есть великая русская литература, явные и скрытые цитаты из Танаха и Талмуда, типичное интеллигентско-советское детство, классическая и популярная музыка, сибирский пейзаж, сценическое действо, авторские иллюстрации, современная постсионистская реальность, занимательная зоология, постмодернистская игра с мировой культурой и добрым десятком языков... Да чего там только нет! Можно сказать, что перед нами своего рода «энциклопедия вечной жизни». Нет там только претензии на решение мировых проблем, на писательское всеведение, на поучение читателя, словом, начисто отсутствует «серьезная мина при скучной игре». Книга написана очень легко.
Довериться этой легкости позволяет то, что с первых же страниц нас не покидает ощущение подлинности всего происходящего, сколь бы фантастичным, гротескным, даже абсурдным, оно ни было:
Ирония, позже втолковывал нам Кунцман, это и есть главная черта еврейского мировосприятия. Еврея не проймешь ничем, он все на свете уже видел тысячу и две тысячи раз. Это сидит глубоко в ДНК, и ничего тут не поделаешь. Покажи такому местечковому лемеле какую-нибудь ультрасовременную молекулярную решетку, – он тебе скажет, что у его дедушки такого добра был полный сундук. Этот пример, как я теперь понимаю, почтеннейшие господа экзаменаторы, совершенно произвольный, взятый из воздуха, был пророческим. Увидев спустя годы кабалистические схемы мироздания, я был потрясен их сходством с теми самыми молекулярными решетками, которые подвернулись на язык доморощенному культургенетику.
Итак, ничего невероятного, ничего неслыханного и невиданного для нашего читателя писателю, похоже, изобрести не дано. Осознав это с изрядной долей смирения и самоиронии, он, писатель, может спокойно приступить к «рассказу о том, что видел и слышал» – по жанровому определению классической китайской литературы. А жизнь, всегда «вечная» и всегда «личная», умудряется вполне естественно соединить в принципе несоединимые вещи:
Когда в Иерусалиме валит снег, этот город превращается в Новозибиркс, а потом снег тает, все кругом пропитывается водой – почва, стены, потолки, – и Новозобрукс становится Венецией.
Город Новосибирск, тот, который автор покинул четверть века назад, – не только арена для большинства происходящих в биоавтографии событий, но и еще один главный герой, быть может, самый неуловимый и неотступный одновременно. Книгу израильского писателя можно было бы назвать «гимном» Новосибирску, когда бы не «тотальная ирония» и не «базисный абсурдизм». Да и в самом ли городе тут дело? Вот как рассуждает об этом праотец Авраам в сочиненной сходу на экзамене по литературе притче:
«А в Уре ты давно была? Ну и как, скажи, все по-прежнему, без изменений? Трамвай-то по Нимродовской ходит?» – «Какой трамвай! По какой Нимродовской! Ее уже сто лет, как переименовали в проспект Леонарда Вулли, а трамвай вообще ликвидировали после запуска метро». – «Метро? Ага, ага. Ну что ж, а толчок Шеннарский все там же, за городом, третья станция по Эрехской ветке?» – «Знаете, – говорит Ревекка, – я, когда вас слушаю, словно учебник древней истории читаю. И названия-то у вас все незнакомые, и строй отстойный... просто не знаю, о чем воще речь». Расстроился уроженец халдейского Ура. Вроде получается и сам он – пережиток, и города его детства больше не существует. Ничего там, в его Уре, хорошего не было, конечно, это он и сам прекрасно понимал – урюк, хрущобы глинобитные, уродство одно, да пяток монументов в дурном ашшуро-вавилонском вкусе, да урки в переулках, и не жалел он ни секунды за всю свою долгую жизнь, что оттуда уехал. Но тем-то он ему и мил оставался в воспоминаниях, что не менялся.
Вероятно, чем более личным содержанием наполнена книга, тем больше у нее шансов на личное, заинтересованное читательское восприятие.
Татьяна Шапошникова
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru