[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2007 ШВАТ 5767 – 2 (178)
СЧет души
Как-то душа отказывается верить, что его нет.
Отказывается.
Хотя в последние годы мы с ним совсем не виделись. На то были свои причины: я закончила службу в Сохнуте, Кароль оказался прототипом одного из героев одного моего романа, и в общем скандале, который поднялся после выхода в свет этой острой и небезобидной для многих московских организаций книги, – в общем скандале он тоже обиделся.
– Она плохо написала обо мне? – тревожно спрашивал он наших друзей.
– Да нет же, нет! – говорили ему. – Ведь она тебя любит.
– А зачем же, – говорил он тогда горько, – зачем она изобразила меня толстяком?
На днях я вдруг увидела в иерусалимской толпе невысокого, лысого, толстого человека, ужасно похожего на Кароля Унгара, радостно вскинулась – догнать, обнять… и вспомнила, что его больше нет.
Он был моим начальником три года. Мы вместе работали, только для него Россия была чужой страной, к которой, впрочем, за годы он привык, а для меня – безысходно родной. Он очень прилично, хотя и смешно говорил по-русски. Он даже шутил на русском языке! – он вообще замечательно шутил. Грубовато, но очень остро и смешно. Говорят, на его похоронах кто-то из сослуживцев довольно точно заметил: он не был святым, но все, что он совершил, было свято.
Спустя некоторое время после нашего знакомства я узнала, что именно Кароль Унгар в начале 1990-х, когда шел тот самый легендарный людской вал исторической уже Большой Алии, стоял во главе едва появившегося в Советском Союзе Сохнута и работал день и ночь c сумасшедшей нагрузкой, буквально без сна. Это он отправлял в Израиль самолет за самолетом. Я и сама со своей семьей летела на таком самолете, через Будапешт, и сейчас отлично представляю себе – КАК работали эти несколько человек, чтобы толпы беглого бесхозного люда расквартировать на пересадках, накормить, погрузить, отправить и сделать гражданами государства…
Я помню вечер открытия выставки израильских художников в Новом Манеже. Долго носилась с этой идеей, пока она не стала явью. Кароль должен был открывать выставку. И он ужасно опаздывал. Я злилась, публика уже съела все бутерброды, церемония открытия все задерживалась. Наконец он позвонил мне на мобильный и на своем ломаном русском совершенно больным голосом сказал, что час назад над Черным морем взорвался израильский самолет, в котором летели… – словом, это был тот самый вечер…
И вот тогда я увидела, как он может организоваться и организовать других в считанные часы. Наверное, в такие моменты в нем срабатывала военная косточка.
Он производил впечатление человека очень мягкого, даже нежного. Раза два я замечала, как рассказывая что-то трогательное, он прослезился. Но я уже в том возрасте, когда отличают доброту от слабохарактерности, и мужество от грубости. А Кароль Унгар был мужественным человеком, потому что долго был израильским солдатом, вернее, состоял в чине полковника, но прежде всего – был солдатом; а в этой армии тру́сы надолго не задерживаются.
На днях мы говорили о Кароле с моим другом, который до последнего дня 20 декабря прошлого года проводил с ним вместе немало часов. Вспоминали, как много тот курил, как любил опрокинуть рюмочку, любил крепкое словцо. А каким был гурманом! А каким он был гением в вопросах приготовления «райских» блюд! А как угощал! Одна из сослуживиц рассказывала, что будучи у него в гостях в Москве, пробовала то ли утку под каким-то «непроизносимым» соусом, то ли баранину с каким-то умопомрачительным гарниром…
– Пойди на кухню, открой холодильник и принеси горчицу, – велел он.
Она пошла, открыла.
– Кароль, тут у тебя шесть банок разной горчицы. Которую нести?
– Что значит – которую! – сказал он. – Неси все.
– Карлуша был таким флибустьером, – задумчиво заметил мой друг. – Он не мог сидеть на месте, не мог заниматься каким-нибудь нудным делопроизводством. Ему просто необходимо было мотаться по городам и весям, беспокойство его снедало. Уверял, что мечтает уйти на пенсию… Но вряд ли ушел бы… Ему нужна была… как бы это точнее сказать? Стихия! Понимаешь? Нужна была стихия, которую он бы преодолевал.
И затем мы разом заговорили, что вот такие беспокойные флибустьеры и создавали Израиль, и строили его, и защищали, как бы высокопарно это ни звучало, а здесь многое звучит высокопарно – местность такая, древние наши тексты такие; и что бы там человек ни делал в течение своей жизни, то вырастая, то снижаясь на своем духовном пути, у нас все же есть такое понятие – «хешбон нефеш» (счет души), – когда тебя судят по самой высокой метке, которую ты после себя оставил, когда особенно ясна и наглядна та точка, где смыкается Б-жий промысел с людскими делами.
Дина Рубина
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru