[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ЯНВАРЬ 2007 ТЕВЕС 5767 – 1 (177)

ДостопамЯтное посещение синагоги

Взгляд одного русского дворянина на еврейское богослужение

Михаил Левитин, Евгений Трефилов

Как известно, XVIII век явился для России переломной эпохой. Петровские реформы, наряду с активной вестернизацией страны неуклонно приближали Россию к Европе. Происходило это медленно и, стоит оговориться, всерьез затрагивало лишь привилегированную часть населения страны. В первую очередь, Петру нужны были иностранные специалисты в самых разных областях. И он пытался (разумеется, в рамках того времени) привить подданным такую неотъемлемую черту европейского сознания, как толерантность, т. е. терпимость по отношению к другому, в том числе, конечно, и к представителям отличного от православного христианства вероисповедания. Однако такое благосклонное отношение к иноверцам на евреев не распространялось. Например, в Петровском манифесте о вызове иностранцев, появившемся в апреле 1702 года, говорилось следующее: «Я хочу видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Имелись в виду, разумеется, иудеи, а не выкресты, поскольку последние имелись и в окружении царя. Правда, и крещенным евреям подчас приходилось нелегко. Можно вспомнить, например, судьбу Даниила фон Гадена, лекаря при дворе Федора Алексеевича, который был убит в мае 1682 года во время стрелецкого бунта. Его обвинили в том, что он якобы хотел отравить государя. Но оговоримся, что по словам современника, он был убит как «немец», и убийство его было связано скорее с родом занятий, который вызывал подозрения у простолюдинов, а еврейское происхождение его было ни при чем.

Со смертью Петра отношение к евреям со стороны правящих монархов не изменилось. В послепетровское время было издано несколько указов, направленных на выселение евреев из России, первым из которых явился указ от 26 апреля 1727 года. Нечего и говорить о том, как преследовался переход русских людей в иудаизм. Так, в 1738 года за дело об «отпадение в еврейскую веру», капитан-лейтенанта Александра Возницына и его «превратителя в жидовство» Боруха Лейбова предписано было сжечь. И хотя о равноправном статусе евреев речи не шло, положение отчасти изменилось к лучшему в царствование Екатерины II. Вероятно, не только потому, что политика ее была более веротерпимой, но и поскольку после разделов Польши, еврейское население Российской империи значительно увеличилось и выслать его за границу одним росчерком пера было уже невозможно. (Либерализация отношения государства к евреям очевидна, даже несмотря на печально знаменитый ценз оседлости, введеный именно при Екатерине.)

* * *

Конечно, все вышесказанное относится к официальной политике государства. Нам представляется интересным рассмотреть тему отношения русских к евреям в XVIII веке на опыте одного, так сказать, частного человека. Этим человеком является Андрей Тимофеевич Болотов, один из образованнейших людей своего времени. Впрочем, как известно, образование не всегда является надежным средством от ксенофобии, и многие образованные люди этого, да и более позднего времени, настороженно, а часто и враждебно относились к евреям. Поскольку фигура А.Т. Болотова достаточно хорошо известна, скорее всего, лишь довольно узкому кругу гуманитариев-профессионалов, следует хотя бы кратко обозреть его биографию.

Болотов прожил долгую и богатую событиями жизнь. Он родился 7 октября 1738 года в своем родовом имении – деревне Дворяниново Алексинского уезда Тульской губернии (ныне Заокский район Тульской области). Происходил из семьи мелкопоместного дворянина, полковника Архангелогородского полка Тимофея Петровича Болотова. Несмотря на то что получить систематическое образование ему не удалось, он выучил несколько иностранных языков и обладал энциклопедическими знаниями. В составе русской армии Болотов принял участие в Семилетней войне (1756–1762), а после издания 18 февраля 1762 года Петром III «Манифеста о вольности дворянства», он воспользовался правом дворян не служить, подал в отставку и поселился в своем имении в Дворяниново. Здесь он всецело посвятил себя сельскохозяйственной, научной, литературной и просветительской деятельности. Впоследствии стал одним из видных членов созданного в России в 1765 году «Вольного экономического общества». Более десяти лет плодотворно сотрудничал в журнале известного просветителя и масона Николая Ивановича Новикова «Экономический магазин». В 1774 году Екатерина II, оценив знания Болотова по вопросам сельского хозяйства, поручила ему управление своими имениями в Киясовской волости (ныне Московской области), а в 1776 году он назначается управителем Богородицкой волости. В 1796 году, после смерти Екатерины II, Болотов не пожелал остаться здесь управителем и покинул Богородицк, вернувшись в родное Дворяниново, где прожил до самой смерти в 1833 году.

Несмотря на то что его перу принадлежит поистине огромное число сочинений на самые разные темы (от агрономии до «електрицизма»), для потомков все-таки он в большей мере известен как автор мемуарных записок «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков». В тексте этих записок мы находим два эпизода, посвященные «встречам» Болотова с еврейской культурой. Все это касается его пребывания в Кенигсберге, где с 1757 по 1761 годы он служил переводчиком в канцелярии русского военного губернатора Восточной Пруссии, занятой в то время российскими войсками. Однажды Болотов попал на «шева брохес», т. е. один из семи дней пира после свадьбы. Но с интересующей нас точки зрения это событие описано довольно бегло и поверхностно. Значительно интереснее выглядит другой эпизод: посещение им синагоги.

Интерьер западноевропейской синагоги. Рисунок. 1754 год.

Огромное любопытство к жизни, свойственное Андрею Тимофеевичу, двигало им и на этот раз. Мы хотели бы прокомментировать (насколько позволяет объем журнальной статьи) наиболее интересные места этого описания, поскольку оно представляет собой очень яркий пример взгляда на еврейскую культуру, так сказать, извне. Следует заметить, что мемуарист описывал этот эпизод несколько десятилетий спустя. Вероятно, это и стало главной причиной некоторых аберраций его памяти. Об этом стоит помнить, анализируя текст.

Посетить синагогу ему удалось благодаря знатности своих знакомых: графа Шверина и «бригадирши Розенши». Происходило это во время ярмарки, когда, по словам Болотова, «весь город наполнен был многими сотнями жидов польских». Поскольку стилю Болотова вообще присуще стремление описывать увиденное во всех подробностях, не опуская даже малейших деталей, начинает он свое описание так: «Здание сие составляло порядочный продолговатый четвероугольник и снаружи украшено <было> немногими архитектурными украшениями, но без всякого сверху купола или какого возвышения сверх кровли; внутри же не имело ни малейшего украшения. Все встретившееся с зрением нашим при входе состояло в едином только возвышенном, аршина на полтора от полу, осьмиугольном амбоне, сделанном посреди сего дома и огороженном вверху низеньким парапетцем. Весь сей амбон не имел более четырех аршин в диаметре и для всхода на него снабжен с боков двумя лесенками по ступеням. По обоим сторонам сего амбона были сплошные лавки для сиденья, такие точно, какие делаются в церквах лютеранских…» И в описании убранства синагоги, и в последующем рассказе о «богослужении» особенно интересно, в каких именно словах Болотов повествует о еврейских обрядах и как интерпретирует их. Никогда невиданную ранее синагогу он описывает в терминах православной традиции. Любопытно, что возвышение в центре помещения – биму – он называет «амбоном» несмотря на то, что в его время амвон, то есть возвышение для чтеца, предстоятеля, проповедника, уже не находился посередине церкви, как это было ранее, а составлял центральную часть солеи – возвышения, непосредственно примыкающего к иконостасу в православных храмах. «Также было несколько просторного места и впереди, – пишет Болотов, – где в прочих церквах делается обыкновенно алтарь, но в жидовских синагогах тут ничего не было похожего на алтарь или на престол, и сие потому, что синагога их не есть собственно их церковь или храм, которого они нигде не имеют, а единственно только род дома, назначенного для сходбища евреев, для воспевания хвалебных песней и псалмов Б-гу и для поучения себя чтением Священного писания». Человеку, даже очень развитому, всегда трудно выйти за пределы привычных стереотипов мышления. Однако Болотову это, в определенной степени, удается. В отличие от большинства современных обывателей, уверенных, будто синагога – это «еврейская церковь», он пытается взглянуть на «дом молитвы» глазами евреев. С особым вниманием описывается Арон Койдеш – «…сделан у них в передней стене, между окон, некоторый род небольшого внутри стены шкапа или ниша, завешенного небольшою занавескою, и тут хранятся у них книги их Священного писания Ветхого завета, написанные, по древнему обыкновению, на пергаментных свитках». Правда, несмотря на всю наблюдательность автора, некоторые обязательные предметы интерьера либо остались незамеченными, либо попросту изгладились из памяти. Так, например, без внимания остается нер-тамид, впрочем, не исключено, что Болотов не придал ей значения, посчитав просто лампой перед Ковчегом Завета. Отделение для женщин (эзрас ношим), по свидетельству автора, находилось на балконе, который он, опять-таки используя церковный язык, называет «хорами», а не в боковом или заднем приделе здания. По всей вероятности, еще одним провалом в памяти автора объясняется и то, что он не только ничего не пишет о кипах, но даже говорит, что среди молящихся «…иные были с отверстыми главами». Любому мало-мальски сведущему человеку ясно, что этого быть никак не могло.

Приступая к описанию самой молитвы, Болотов отмечает какие-то особенные благоговение и кротость, царившие в синагоге. Он пишет: «...не было во всем сонмище ни малейшего шума и крика». Можно предположить, что это его поражает еще и потому, что в современной ему православной церкви, согласно источникам, довольно часто прихожане не проявляли должного почтения к службе.

Спутница Болотова, «бригадирша Розенша», стала причиной одного неприятного происшествия, которое, впрочем, быстро удалось уладить. Она, «не зная, не ведая, на что у них сделан был помянутый амбон, а считая оный не чем иным, как местом для знатных особ, следовательно, и для стояния и себе приличнейшим и спокойнейшим, будучи столь неблагоразумна, что и, не спросив никого, вздумала вдруг взойтить на оный и занять себе место. Б-же мой! Какой сделался в самую ту минуту во всей синагоге шум, ворчанье, ропот и негодование! Все обратили на нее глаза свои, и многие повскакали даже с мест своих и не знали, что делать. Для их и то уже было крайне прискорбно и неприятно, что одна женщина дерзнула войтить в их сонмище. Они и на то смотрели уже косыми глазами, но по знатности ее не смели воспрекословить; но увидев ее взошедшею на место, которое почитали они священнейшим, пришли в крайнее смущение и беспокойство. Несколько человек, и как думать надобно, из их старейшин, без памяти почти подбежали к нам, стоящим на полу подле амбона, и наижалобнейшим и униженнейшим образом, кланяясь и указывая на бригадиршу, просили нас уговорить ее сойтить долой. – Ах, царские же, царские добродеи! – говорили они нам, прижимая к сердцам свои руки. – Ах, это не треба, это не треба!»

Еврейская невеста. Германия. 1705 год.

Не только ее кощунственное восшествие на биму, но и вообще присутствие в зале женщины объясняется исключительно тем, что сама «Розенша» была богатой и знатной дамой. Но, к чести ее будет сказано, она тотчас же сошла вниз и самым вежливым образом принесла собравшимся извинения, объяснив свое поведение незнанием еврейских обычаев. Далее обстоятельно описывая само «богомолие», Болотов постоянно употребляет выражение «главный или старший раввин», очевидно не отличая раввина от хазана или даже от шамаша. Так, по его мнению, ведет молитву или, как он пишет, «поет псалмы» именно «главный раввин».

Сам Болотов нисколько не сомневается, что попал на рядовое богослужение, а самое интересное, что, судя по описанию, он попал в синагогу на Пурим, который, как известно, рядовым назвать очень трудно. Поэтому-то молитва и показалась ему крайне смешной и нелепой: «Всем нам превеличайшего труда стоило, чтоб удержать себя от смеха и от того, чтоб не захохотать во все горло: так смешно показалось нам их богомолье… все сидевшие в лавках повскакивали с своих мест и, покрывшись своими покрывалами, сделались власно как сумасшедшими: они топали ногами, махали руками, кривляясь всем телом качали головами и в самое то ж время произносили такие странные визги, вопли и крики, что мы принуждены были почти зажать свои уши, чтоб избавить слух свой от такой странной и необыкновенной музыки». Тут, однако, он получил объяснения, которые никак не соответствовали действительности. Скорее всего, объясняли ему его спутники-немцы (трудно представить, чтобы этим занимался кто-то из молящихся), которые сами плохо разбирались в происходящем: «…растолковали нам, что по еврейскому закону долженствует Б-га хвалить не только устами своими, но и всеми членами, и что видимое нами кривляние и стучание ногами есть производство сей священной должности». На самом деле, как известно, евреи «кривлялись и шумели» во время чтения имени Омана. Кроме того, мемуарист перепутал порядок службы. Получается, что молящиеся сначала «стучали и топали ногами», а лишь затем из Ковчега достали свиток Эстер. Трудно объяснить это чем-то, кроме забывчивости. Чрезвычайно смешными показались Болотову и «превеликие раззолоченные указки», т. е. эцба. Никто не объяснил ему, что свитки считаются священными, и их нельзя касаться руками. После окончания службы, перед тем как уйти, Болотов и его компаньоны «… поблагодарили наперед старейших за доставленное нам удовольствие».

А.Т. Болотов.

Андрей Тимофеевич Болотов был, конечно, человеком своего времени. Он и своих крепостных мужиков на цепь сажал, и кормил селедкой, а потом отправлял в натопленную баню, чтобы выбить из них нужные признания. Правда, для того времени в этих поступках не было чего-то экстраординарного. Важно другое – любивший образование, любопытный до всего нового, он несмотря на всеобщее настороженное, а чаще, и негативное отношение к евреям, частично сумел преодолеть предрассудки своего века и взглянул на еврейские обычаи беззлобно и с большим интересом. Хотя некоторые вещи и вызывают у него смех, это смех добродушный, который происходит от необычности увиденного. Главное же – это неподдельный интерес к еврейским традициям, позволивший ему столь подробно воспроизвести увиденное спустя столько лет.

Один из проектов садов А.Т. Болотова.

Авторы благодарят раввина Ицхака Когана за помощь, оказанную в подготовке материала.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru