[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2006 ХЕШВАН 5767 – 11 (175)
ПоЧему ХаЧура не запирает дом на клюЧ
Менахем Тальми
В нынешнем году исполнилось 80 лет со дня рождения и 60 лет с начала литературной деятельности Менахема Тальми – весьма интересного израильского прозаика, лауреата премии имени Швимера по журналистике.
Наиболее яркая проза Тальми – трилогия «Яффские картинки», первый том вышел в 1979 году и сразу привлек внимание читателей. Через год в Израиле с успехом прошел одноименный телефильм. В 1981 году увидел свет второй том «По второму кругу», также ставший бестселлером. Третий том «Яффо по кайфу. По третьему кругу» был опубликован в 1983 году «Яффские картинки» – своего рода художественно-фольклорный эпос о жителях Яффо 50–70-х, их манерах и нравах, своеобразном быте и ставшей легендарной полууголовной атмосфере, царившей в этом древнем арабском городе-порту. Язык героев – это особый местный диалект, главной отличительной чертой которого является обилие арабизмов и диалогов, наперченных сленгом, с неожиданными языковыми находками и неологизмами. Автор сознательно пренебрегает правилами нормативного иврита и допускает грамматические ошибки. Так Тальми решает лексико-художественную проблему адекватного воссоздания полукриминальной атмосферы тогдашнего Яффо и живых образов его жителей.
Поздно-поздно вечером, когда в кафе у Грека обсудили уже абсолютно всё и говорить больше просто не о чем, заходит разговор о старой Хачуре, и в очередной раз спрашивают: «Скажите, откуда у этой старухи деньги, а?»
И действительно, откуда?
Хачура старая, наверное, ей лет восемьдесят. Не работает, мужа нет, нет детей, которые бы ее содержали, и тем не менее, когда кто-нибудь попадает в трудное положение и ему нужно стрельнуть несколько тысчонок[1] до конца месяца, Хачура его выручит. А когда у кого-нибудь свадьба или бар-мицва, кто дарит самый роскошный подарок? Старая Хачура. А когда кого-нибудь из нашего квартала провожают в последний путь, не дай нам Б-г, кто приносит на могилу самый большой и самый красивый букет? Старая Хачура. У нее уже нет зубов, чтобы съесть что-нибудь вкусное, и она вся исхудала, чтобы покупать новую одежду, но деньги на подарки у нее есть всегда.
Всякие ходят рассказы, откуда у нее деньги. Есть одна история, как некогда, лет двадцать назад, братва вломилась в банк на Иерусалимском бульваре[2], ну и постреляла немного на улице, чтобы народ разбежался. Прохожие действительно сдрейфили, залезли под столики уличных кафе, попрятались в подъездах домов, в общем, кто куда. Хачура сиганула, словно кошка, в кузов грузовичка, стоявшего возле банка, и притаилась там, дрожа. А не знала старая, что попала-то как раз в машину бандитов, куда они и бросили мешок с бабками, когда выбежали из банка. Потом они запрыгнули в кабину и понеслись как угорелые, и тут дорогу им перегородила повозка с арбузами. И пока они крыли возницу («Ты… такой-сякой… Быстро убирай свою такую-сякую телегу, пока мы тебя не тра-та-та...»), а он отвечал им: «Да кто вы сами такие, тра-та-та…» – а они ему: «Быстро отодвинь свою тра-та-та повозку, пока мы тебе не тра-та-та…» – а он им: «А пошли вы в тра-та-та... видал я вас в тра-та-та…» – и пока они вытаскивали «узи», чтобы дать очередь над ухом у лошади, и она так рванула на тротуар, что арбузы полетели во все стороны…
Так вот, пока они там разбирались, старая Хачура успела сбросить мешок с деньгами на тротуар и выбраться из кузова. А когда пикап унесся, она подняла мешок, проворчав: «Как же гадко ругаются эти негодяи», и направилась к ближайшей автобусной остановке, чтобы вернуться домой.
Это старая история, а есть и посвежее. Однажды, когда в стране избрали очередного президента, старая Хачура купила его портрет в позолоченной раме и собиралась повесить себе на стену. Хотела забить гвоздь, бац – а в стене и дыра. Хачура засунула в нее руку и вытащила тяжелую коробку, которую, видно, спрятал еще прежний хозяин-араб. Открыла крышку – Б-г ты мой! – а коробка полна золотых монет, драгоценностей и бумажных денег, всего на два или три миллиона лир. С того времени, как только ей нужны деньги, подходит старая к стене, снимает портрет президента («Извините, ваше превосходительство», – бормочет она при этом), достает из коробки несколько монет, какой-нибудь рубинчик и пару купюр – и нет проблем.
Как только этот рассказ разошелся по Яффо, начали лихие люди пытать счастья. Стоит Хачуре ненадолго уйти куда из своего маленького дома, забираются к ней лихоимцы, простукивают стены, сдвигают мебель, роются в шкафу, даже вскрывают плитку на полу, – так вскружили всем голову рассказы о богатстве Хачуры. Когда всё это ей надоело, Хачура отправилась в кафе Грека, встала у стола, за которым сидел Большой Салмон со своей компанией, и начала плакать.
– Не могу больше, – жаловалась Хачура, – всё переломано, стены пробиты, пол вскрыт. Каждый раз, когда возвращаюсь вечером домой, кто-то выбегает из моего двора. Скажите мне вы – что делать?
– Да ничего особенного, – говорит ей Салмон, – наклонись, я скажу тебе на ухо.
Наклонилась Хачура, а тот что-то ей и нашептал.
– Да благословит тебя Аллах! – благодарит его старая и уходит.
Спустя дня два она берет маленький чемоданчик, запирает дверь дома и прощается с соседями: «Что б вы мне были здоровы, а я на недельку-другую отправляюсь погостить к сестре в Тверию». Затем идет на остановку 42-го автобуса и едет на Центральный автовокзал. Крутится где-то целый день, а вечером, чтобы ее никто не видел, незаметно возвращается и поднимается в квартиру Сасона, который уже сидит на балконе вместе с Салмоном. Этот балкон как раз выходит во двор, где стоит маленький дом Хачуры. Сидишь наверху и всё внизу видишь. Так они тихонько сидят в темноте, грызут орешки, пьют кофе и посматривают – что же произойдет.
Сидят час, полтора, видят – кто-то начинает нарезать круги вокруг домика Хачуры. Сасон перегибается через перила, чтобы лучше разглядеть, и говорит: «Это сын Абрама-возчика». Вскоре мальчишка тихонько свистит кому-то в темноту, и кто же появляется? Сам Абрам-возчик. Папаша и сынок подходят к окну кухни, и младший, встав старшему на плечи, забирается внутрь через форточку. Изнутри открывает входную дверь и родитель заходит.
– Ах, он, паршивец, – вздыхает старая Хачура. – Когда у этого сопляка была бар-мицва, я спросила у его папаши: что мальчишке подарить? «Скрипку, – говорит этот обормот, – скрипку, чтобы он играл своему отцу по вечерам, когда усталый и раздраженный своей работой и лошадью я возвращаюсь домой». Ну, купила я скрипку – не новую, но в хорошем состоянии. И вот, вместо того чтобы играть и слушать музыку по вечерам, эти двое отправляются бомбить квартиры. О-хо-хо! Да чтоб они треснули!
Полчаса пробыли Абрам-возчик и его сын в доме Хачуры – простукивали стены, двигали мебель, вскрывали пол. Потом мальчишка тихонько выходит во двор, смотрит направо, смотрит налево и говорит отцу: «Ну, пойдем».
Отец и сын, забрав свои инструменты, уходят со двора.
– Скажи, Салмон, – спрашивает Хачура, – вы вот так дадите им уйти после того, как они изуродовали мне стены и пол в доме?
– Сиди себе тихо, – отвечает ей тот. – Все счеты сведем в конце.
Они продолжают сидеть на балконе, грызут орешки, пьют кофе. По прошествии часа во двор въезжает пикап. Из него выходят двое, идут к двери домика и начинают возиться с замком.
– Один – это Бахубута, – говорит Хачура, – второго я не знаю.
– Это его приятель, – добавляет Сасон.
Приятели тем временем входят в дом. Включив фонарик, начинают двигать мебель, простукивать стены в комнате, потом переходят в ванную. Трудятся без роздыху.
– Они разобьют мне ванну, – начинает кипятиться Хачура.
– Расслабься, – говорит ей Большой Салмон, – пусть рушат всё, что хотят. Там что у тебя – новая ванна?
– Да какая она новая, – смеется Хачура. – Осталась еще от прежних хозяев – арабов, только для стирки и годится.
Спустя час в домике наступает тишина. Двое выходят во двор и отряхивают одежду от пыли.
– Чертова старуха! – ругается Бахубута и плюет себе под ноги.
Приятели подходят к пикапу и ставят ящик с инструментами в кузов.
– Вы дадите им вот так уйти? – спрашивает Хачура.
– Расслабься ты, – отвечает ей Салмон, – сведем счеты в конце.
Еще час сидят они на лоджии в темноте и видят: во двор входит еще кто-то.
– Поверить не могу!.. – едва сдерживается от смеха Сасон. – Это же господин Гершон, а у него обувной магазин, да к тому же он староста синагоги.
– Может, зашел помолиться, – тихонько посмеивается и Большой Салмон.
Полчаса провел господин Гершон в домике Хачуры. Светил фонариком, простукивал стены. Потом выходит наружу, плюет себе под ноги и говорит:
– Да пошла она… эта старуха!..
– Вы и ему дадите так просто уйти? – спрашивает Хачура.
– Позже с ним разберемся, – отвечает Салмон.
Жена Сасона ставит новую тарелку с орешками, наливает свежего кофе, приносит теплые бурекас. Не успели съесть бурекас, как во двор заходят еще двое, мужчина и женщина.
– Ого, поверить не могу! – тихо восклицает Сасон. – Это же отец и мать маленького Жожо.
Мать Жожо толкает дверь дома Хачуры и говорит мужу:
– Давай заходи, дверь-то не заперта.
С балкона видно, как они светят фонариком в доме, но очень скоро выходят во двор.
– Болван ты, – говорит мать маленького Жожо мужу, – говорила ведь я тебе: «Пойдем вечером», а ты свое: «Дождемся середины ночи». Пока ты ждал, здесь уже побывали.
– Ну и ну, – отвечает тот, – да это воровской квартал, пойдем домой.
– И этим вы дадите уйти просто так? – тихо спрашивает Хачура.
– Потом разберемся, – отвечает Большой Салмон.
Утром Салмон и Сасон отправляются на блошиный рынок. На углу улицы сидит Абрам-возчик, греется себе на солнышке, покуривает и смотрит на мух, что забираются его лошади под хвост.
– Свободен? – спрашивает его Салмон.
– Для Большого Салмона я всегда свободен, – отвечает тот и бросает окурок на тротуар.
– Есть для тебя большая работа, – говорит Салмон, – нужно привезти кубометр белого песка, полкуба щебня, пять мешков цемента, двадцать квадратных метров отличной керамической плитки.
– Всё это забираем в магазине Моргенштейна? – спрашивает возчик.
– Да мне всё равно где, – отвечает Большой, – главное, чтобы всё было уже сегодня.
– Так вы еще не оплатили?
– Ты всё это оплатишь, дорогой, и доставишь во двор старой Хачуры.
– Я что-то не понимаю… – бормочет Абрам.
– А ты подумай хорошенько, и всё сообразишь, – говорит Салмон и поворачивается уходить.
– Сасон, ради Б-га!... – пытается взывать к тому возчик.
– Чтобы все материалы были на месте сегодня до пяти вечера, понял? – отвечает Сасон. – И смотри не опоздай, а то в последнее время по Яффо пошла какая-то странная эпидемия: лошади мрут, повозки сгорают… В такие времена возчикам нужно быть осторожными.
Бахубуту нашли в обувном ряду – он играл в карты с рыбаком Абу Саидом. Увидев Салмона и Сасона, оба сразу встали со своих стульев:
– Добро пожаловать, уважаемые!
– Как дела, Бахубута? – спрашивает Сасон.
– Да всё по кайфу, – отвечает тот.
– Мы искали тебя вчера ночью, но никто не знал, где ты.
– Мы были на вечерушке в Ор-Ехуда[3]. А что вы меня искали?
– У тебя ведь есть кореш, у которого большой пикап, верно?
– Точно.
– Сможешь кое-что перевезти для нас? Тут недалеко.
– Да с нашим удовольствием.
– Знаешь магазин Моргенштейна?
– А, стройматериалы, сантехника, керамика? Конечно, знаю.
– Так вот поедете туда, – говорит Сасон, – и купите голубую итальянскую ванну, только чтоб была первого сорта. Еще прикупите двадцать квадратных метров керамической плитки того же цвета, что и ванна. Да не забудьте всякие хромированные трубы, краны и мыльницы. Погрузите всё это в пикап и привезете во двор старой Хачуры. Этой ночью кто-то разнес ей всю ванную комнату…
– Я что-то не понимаю… – начинает Бахубута.
– Да всё ты «по кайфу» понимаешь, – осаживает его Салмон. – В Яффо ведь всё по понятиям, не так, что ли? Развалил ванную, значит, должен без лишних слов сразу всё восстановить.
– Уважаемый Салмон, – плаксиво начинает Бахубута, – вы ведь знаете, сколько сегодня стоит итальянская ванна.
– А почему я должен это знать? – говорит Большой Салмон. – Короче: времени у вас – до пяти вечера, чтобы всё было во дворе у Хачуры.
– А мой тебе совет, – добавляет Сасон, – побыстрее двигай задницей, потому что по Яффо пошла странная эпидемия: что-то очень часто стали гореть пикапы, а водителям и их приятелям ломают кости. Так что нужно беречь себя…
– Какие люди, какая честь! – суетливо вскакивает господин Гершон, когда в его обувной магазин заходят Большой Салмон и Сасон.
– Мы искали тебя вчера ночью, ты был срочно нужен, – начинает Салмон. – Звонили тебе домой без четверти три ночи, но никто не ответил.
– Ночью?.. – напрягается господин Гершон. – А, свадьба… Да, верно… Мы с женой уезжали. Понимаете, двоюродная сестра жены, та, что живет в Хадере[4], не такая уж молодая, наконец-то вышла замуж. Ох и отплясывала же эта старая развалина с молодыми…
– Что, и в три ночи всё еще танцевали? – удивляется Салмон.
– Да только в полвторого начались танцы, а потом, пока вернулись домой… Чем я могу вам сейчас помочь?
– Слушай сюда, – говорит ему Большой, – ты староста синагоги, так, и всего несколько месяцев назад закончили ремонтировать ее здание. Сделали всё отлично, поэтому ты немного разбираешься в ремонте. Так вот, мы хотим, чтобы ты организовал ремонт одного дома – нашел бригаду, которая сделает всё: переложит трубы, поправит стены, ну и покраска, конечно.
– Да без проблем, – говорит господин Гершон. – Наймем бригаду Мизрахи, они работают очень аккуратно. Берут немного дороговато, зато качество отличное.
– Нас цена не касается, – говорит ему Салмон. – Это твоя проблема. Итак, направь их в дом старой Хачуры.
– Я что-то не понимаю…
– Брось, – усмехается Сасон. – Всё-то ты прекрасно понимаешь.
– Послушай, господин Гершон, – продолжает Большой, – вчера, когда в середине ночи вы вернулись из Хадеры со свадьбы этой… Ну, кто выходил замуж?..
– Двоюродная сестра моей жены, – упавшим голосом произносит тот, – ее зовут Брайне.
– Так вот, когда вы вернулись со свадьбы этой Брайне, а там вы, конечно, крепко приняли водки или еще чего такого, я точно не знаю, что пьют ашкеназы на своих свадьбах. И вместо того, чтобы пойти домой, вы, разумеется по ошибке, попали в дом Хачуры. Вошли, немного похозяйничали, вышли, ну, понятное дело, ведь были под градусом. Короче, чтобы не делать из этого большую проблему, ты оплачиваешь рабочих. Стройматериалы – за наш счет.
– Да где же я возьму столько денег? – начинает канючить господин Гершон. – Вы знаете, сколько берет этот пройдоха Мизрахи за один рабочий день своей бригады?
– Я полагаюсь на тебя, – говорит ему Салмон, – ведь недавно сделали основательный ремонт синагоги. Были большие пожертвования, к тому же муниципалитет и министерство по делам религий дали средства, поэтому, насколько я тебя знаю, кое-что должно было у тебя остаться…
Господин Гершон медленно краснеет.
– А если ты считаешь, что мы неправы, – подхватывает Сасон, – мы навестим уважаемого ребе и расскажем ему всю историю. Как он решит – так и будет.
– Не дай Б-г! – подскакивает на месте господин Гершон. – Зачем же по такому пустяку беспокоить уважаемого ребе?!
– Тогда чтоб утром в воскресенье[5] бригада Мизрахи была во дворе старой Хачуры, – заканчивает Сасон. – По рукам?
– Постараюсь, – вздыхает господин Гершон.
– Смотри, если в воскресенье утром мы придем к Хачуре, а рабочих не будет, мы звоним ребе, чтобы поинтересоваться, знает ли он, что…
– Да оставьте уже ребе в покое! – Гершон вытирает вспотевшее лицо. – Рабочие будут там уже в шесть утра.
– Ты посмотри, кто к нам пришел! – кричит своей жене отец маленького Жожо, открыв дверь. А стоит там не кто иной, как Большой Салмон и Сасон. Из кухни, вытирая руки, выходит жена хозяина дома и восклицает:
– Какая честь, какая честь!
Не проходит и двух минут, как накрыт стол: напитки, медовый пирог с кунжутом и коробка рахат-лукума.
– Дело обстоит так, – говорит Салмон. – Утром в воскресенье начинается большой ремонт в маленьком домике старой Хачуры. Это займет примерно неделю. После этого нужно, чтобы кто-нибудь сделал полную уборку, вымыл окна и новую плитку и чтобы пол блестел.
– Я не понимаю… – пытается вставить слово отец маленького Жожо.
– Брось, ты же не дурак, – хлопает его по спине Сасон. – Дай мне Б-г так легко дышать, как легко ты всё понимаешь.
– Так оно в жизни, – говорит Большой Салмон. – Кто нагадил, должен убирать.
– И не забудьте принести всякую химию для чистки и полировки, – добавляет Сасон, – там будет новая итальянская ванна.
– Чего это вдруг? – наконец возмущенно изрекает отец маленького Жожо.
– Ты слышал, – останавливает его Сасон, – по Яффо идут какие-то взрывы, то тут грохнет, то там. И никогда не знаешь – где в следующий раз. Нужно быть очень осторожным.
В тот же день, еще без четверти пять, во дворе старой Хачуры появились все необходимые строительные материалы. Без двух минут пять была доставлена итальянская ванна и ящики с керамической плиткой, всё голубое, просто мечта. А утром в воскресенье там уже стояли рабочие Мизрахи, они поплевали на ладони и принялись за дело. На всё ушла неделя, включая побелку и покраску. Сразу затем пришли отец и мать маленького Жожо. Они принесли всякие очистители, шампуни, полироли, «Рицпаз»[6], тряпки и щетки.
– Поосторожнее с ванной, – крикнул им со своего балкона Сасон, – настоящая, из Италии.
Через две недели всё было как новенькое и сверкало. Не дом, а конфетка. И тогда позвали Хачуру, которая всё это время жила у своей сестры в Абу Кабире[7]. Увидела старая свой дом – заплакала, полчаса не могла остановиться. Потом наконец говорит:
– Такого красивого дома у меня в жизни не было. Вы даже новую дверь поставили, а где к ней ключ?
– Поверь мне, – отвечает ей Сасон. – Теперь ключ тебе не нужен: больше никто в Яффо не зайдет в твой дом без приглашения.
Перевод с иврита Александра Крюкова
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru