[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2006 ТАМУЗ 5766 – 7 (171)
«ИудейскаЯ тайнопись» и шифры русского авангарда[1]
Леонид Кацис
Дело Бейлиса захватило в свою орбиту не только высоколобых философов и богословов, но и русских футуристов. Сегодня уже можно с уверенностью говорить о существовании разветвленнейшего «розановского слоя» в среде русских футуристов[2]. Ведь самый пик популярности футуризма пришелся как раз на годы 1911–1913-й.
Лучше всего об этом сказал замечательный футурист и, что важно, киевлянин, автор знаменитого «Полутораглазого стрельца» Бенедикт Лившиц. Читаем первый абзац главы «Зима тринадцатого года»: «В Киеве, куда я приехал сразу после вечера речетворцев, “центрил” Бейлис. Настроение осажденного города, которое впоследствии столько раз приходилось переживать киевлянам, невольно сообщилось и мне. Мое двухнедельное пребывание в Киеве совпало с концом процесса, и я помню нарастание страстей, разделивших население на два враждебных лагеря»[3].
Читаем дальше: «Тупая обывательская морда подстерегала меня на каждом шагу. В ее насмешливо прищуренных глазах я читал безмолвный вопрос: “Ну что, напился христианской крови?” В Вальпургиевой ночи (у Киева искони был свой Брокен: Лысая гора) расстриженных ксендзов, профессиональных лжесвидетелей, притоносодержательниц, наемных убийц и просто свиных харь, в бесовском хороводе Пранайтисов, Шмаковых и Чеберячек, захлестывавшем сознание, отшвыривавшем всех нас на пять веков назад, к ведьминским шабашам, к сходбищам упырей...
Надо было сначала, чтобы Маклаковы и Грузенберги доказали – кому? зачем? – что руки мои не запятнаны кровью Ющинского, что я от рождения не более кровожаден, чем рядовой убийца, следовало сперва кого-то убедить – мою домовладелицу, вице-губернаторшу Мельникову, гласного думы, старика Экстера, тетку Эльснера, отца моего будущего патрона Авдющенко, кого там еще? – что левая живопись – не камуфляж, что разложение тела на плоскости – не диверсия с целью отвести от себя ответственность за труп, распластанный на территории зайцевской усадьбы, что новое искусство – не жидо-масонские козни... Безумие, безумие, безумие!»[4]
Эти строки относятся к январю 1913 года.
Для нас особенно актуально, что во весь этот бесовский хоровод оказалась вовлечена (и тут мемуарист абсолютно точен) та часть русского образованного общества, которая могла интересоваться новой живописью и поэзией: «Сопоставляя показания Красовского (сыщика, разоблачавшего Веру Чеберяк. – Л. К.) с данными обвинительного акта, Шульгин замечал, что они относятся друг к другу как произведение искусства художника к мазне футуриста».
Отметим: текст Шульгина, который имеет в виду Б. Лившиц, – сочинение вполне грамотного человека, знакомого с новейшими течениями в искусстве. Бесовский хоровод захватил и столицу: «...в Петербурге полиция перед вечером в Тенишевке изучала хлебниковское “Бобэоби”, заподозрив в нем анаграмму Бейлиса, и, в конце концов, совсем запретила наше выступление на лекции Чуковского, опасаясь, что футуристы хотят устроить юдофильскую демонстрацию».
Интересно отметить, что проблема «футуризм и кровавый навет» рассматривалась и Розановым в позорно знаменитой книге «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови». Возмущаясь статьей Петражицкого, отрицавшего существование кровавых жертвоприношений у евреев, Розанов писал: «“В науке давно решено” и “давно проверено наукою”, но что она может “проверить”, когда дело идет о неисследимой индивидуальности человеческой в сфере религиозных исканий, догадок, опытов и иногда тайных традиций, которые у евреев есть потому уже, что у них есть тайная и до сих пор не вполне разгаданная “кабала”. Это всё равно, как если бы я о Петражицком начал “по Аристотелю” доказывать, что он никогда в жизни не был пьян, или если бы Петражицкий начал “по Бэкону Веруламскому” доказывать, что я никогда не пойду по улице на четвереньках. Да я назло его “логике” непременно пойду. Да разве наши футуристы не доказывают собою неприменимость каких-либо “научных предвидений” в сфере индивидуальности»[5].
Странно, что этот пассаж прошел мимо Б. Лившица…
Впрочем, это не мешает нам обратить внимание на отражение дела Бейлиса в произведениях русских авангардистов. Прежде всего, обратим внимание на сочиненные Алексеем Крученых «стихи на еврейском языке», опубликованные в сборнике «Взорваль». Это, как нетрудно видеть, всего лишь одно слово – «ШИШ». Ничего еврейского в этом слове нет, за исключением шрифта его написания. Причем даже само происхождение рисунка в сборнике Крученых вызывает споры. То ли это стилизованный восьмисвечник на еврейский праздник Ханука, то ли движения еврейского танца, сочетающего в себе веселье и грусть[6].
Существуют, наверное, другие возможные толкования, не до конца разрешена и проблема авторства. А ведь немаловажно, русский или еврейский художник в 1913 году изобразил столь значимую букву «шин», да еще дважды.
Однако, на наш взгляд, следует лишь обратиться к историческому контексту времени появления этого сборника Крученых (напомним, 1913 год). Как мы знаем, именно буква «шин» была «главной буквой» процесса Бейлиса и предшествовавших суду споров о «ритуале». Тринадцать ран в виде буквы «шин» на виске жертвы должны были, якобы, оставить жестокие еврейские убийцы. Рассуждениями на эти темы пестрели страницы тогдашних газет. И не такого уж большого остроумия требовал футуристический ход, связанный с удвоением навязшей в зубах «наветной» буквы «шин». Понятное всем русское выражение «шиш вам» легко приходило в голову тому, кто без конца слышал «шин, шин…» – то есть «13 уколов шилом в висок жертвы в виде буквы шин…».
Впрочем, слово «шиш» вовсе не еврейское: еврейские слова пишутся без гласных букв и читаются с огласовками. Но ведь это и есть та самая «иудейская тайнопись», которая «скрывается», по мнению Розанова, евреями, читающими Сейфер Тору без огласовок!.. Если мы правы, то никаких собственно еврейских слов в сборнике «Взорваль» не было и не могло быть. Кстати, любые квазииностранные слова на квазииностранных языках записывались Крученых в виде простой имитации фонетической зауми. Так что абсолютная семантическая, графическая и фонетическая прозрачность крученыховского «ШИШ»а, брошенного в лицо любителям «ритуала», как раз и была ясным и ярким футуристическим жестом.
Если же искать хоть какое-то подобие еврейских звуков и слов, то они могут быть найдены в заумных стихах «на японском и испанском» языках, предшествующих «ШИШ»у в сборнике «Взорваль».
Приведем здесь все три текста с предисловием автора:
«27 апреля (это важная для нас дата наиболее активных споров по вопросу о “ритуале”. – Л. К.) в 3 часа пополудни я мгновенно овладел в совершенстве всеми языками. Таков поэт современности. Помещаю свои стихи на японском, испанском и еврейском языках:
икэ мина ни
сину кси
ямах алик
зел
ГО ОСН
Г КАЙД
М Р БАТУЛЬБА
ВИНУ АЕ КСЕЛ
ДЕР ТУМ ДАХ
ГИЗ
ШИШ».
Нетрудно видеть, что «японскими» здесь могут быть названы лишь звуки из первой колонки первого стиха. Во втором стихе ничего испанского не видно, за исключением, быть может, «БАТУЛЬБА». Зато многие слова из этого столбца похожи на еврейские слоги. В свою очередь, ничего «еврейского», за исключением двух «шин» и специфического шрифта написания этого РУССКОГО слова, в «еврейском стихотворении» нет.
Казалось бы, на этом можно и остановиться, ведь доказать то обстоятельство, что эти авангардистские упражнения имеют отношение к ритуальной дискуссии в связи с делом Бейлиса, невозможно. Между тем у нас всё-таки есть, как нам кажется, такая возможность. Связана же она с еще одним сочинением Крученых того же рода, что и тройчатка «ШИШ»а.
Мы имеем в виду знаменитое стихотворение из сборника «Помада», вышедшего в свет в начале того же 1913 года.
Приведем часть этого текста:
3 стихотворенiя
написаныя на
собственном язык
от др. отличается:
слова его не имют
опредленаго значения
*
№1. Дыр бул щыл
убъшщур
скум
вы со бу
р л эз».
Недавно вспыхнула очередная дискуссия о значении отдельных слогов и слов в этих заумных стихах. Так, Г. Левинтон счел, что слог «щыл», невозможный в русском языке, восходит к русской «простой леторее», то есть славянскому шифру, основанному на перестановке двух рядов согласных при сохранении гласных. Помимо ссылок на ряд изданий, исследователь сослался на поиск в Интернете, который дал результат: в некоей цитате обнаружился этот слог[7]. Однако нам представляется, что расшифровка сочинения Крученых находится не в области фонетического анализа и догадок о поэтических подтекстах этой зауми. Сама заумь здесь, пожалуй, вторична. Первична же ситуация наветного безумия: ее-то Крученых и решил выразить в стихах, о которых он говорил, что в них больше русского, чем во всех стихотворениях Пушкина.
Выскажем теперь предположение, которое может показаться совершенно невероятным. На наш взгляд, первая строка стихотворения Крученых напрямую связана с делом Бейлиса и слоги эти означают:
Дыры Були Щылом
То есть имеется в виду, со всеми фонетическими сдвигами, именно то, в чем пытались обвинить Бейлиса, да и евреев вообще. Первый слог, связанный со словом «дыры», комментария не требует. Украинизированное «бул»и вполне мотивируется местом дела Бейлиса. А фонетически записанное слово «шыло» стало невозможным «щыл» путем примитивного сдвига, который «декларирован» уже в слове «убешщур» того же сочинения.
Впрочем, «бейлисиада» дает еще один вариант расшифровки «бул» – уже безо всякой отсылки к украинизированным слогам. Ведь это слово столь же бейлисовское, как и два крайних слога. Дело в том, что царская дипломатия активно препятствовала доставке на процесс по делу Бейлиса папских булл, из которых было ясно, что Рим не поддерживает кровавые обвинения в адрес евреев. Поэтому первую строку можно записать и как:
Дыры Булы Щилы,
где множественное число от слова «шило» – «шилы», «шила», «шилья» и т. д. – «футуристически» трансформируются в «Щыл».
Всё сказанное так и осталось бы игрой ума, если бы в 1919 году Алексей Крученых и другой замечательный авангардист Игорь Терентьев не оказались в относительно мирном Тифлисе и не основали группу «Кампания 41°», издавшую сборник «Лакированное трико». Уже на первой странице этого сборника читаем:
В 6 часов утра калориметр
показывает бочку
клапы совсти жалят больне шил
Страшен только первый гудок крови.
Мы ее потом смакуем
как вязкое вино –
и рука
гуляк по скАлам давить не дрогнет!..
В разсянности, как молодой
картофель,
Мнем и бросаем в разлуку
На ихнее дно.
Нетрудно заметить, что слово «шил» (множественное число родительного падежа) или, «вспоминая» сочинение 1913 года, «(ш)щыл», в сочетании с кровью, мы увидели.
Тот факт, что «щыл» превратилось в удобочитаемое «шил», мотивирован появлением фонетического сдвига «клопы» – «клапы». Не забудем, клопы – насекомые кровососущие! Что же касается загадочного и не очень уместного в этом контексте «картофеля», то не исключено, что это еще один след текста 1913 года: вспомним «БатУЛЬБА» в «испанском» стихотворении, то есть «бульба» – «картофель» по-белорусски.
На следующей странице сборника появляется еще одно слово из интересующей нас строки 1913 года – на сей раз в заумной строке:
У меня совершенно по иному
дрожат скулы
– сабель атласных клац –
когда я выкрикиваю:
хыр дыр чулЫ
заглушаю движенье стульев
и чавкающiй
раз двадцать
под поцлуем матрац…
На сей раз «дыр» включен в откровенно эротический контекст, и может показаться, что цитируемая нами книга Крученых потеряла всякую связь с рассматриваемой темой. Однако это не так: клопы-то ведь водятся как раз в матрасах! А развитию эротического сюжета «мешает» как раз то, что нас интересует: Крученых раскрывает смысл подтекста «дыр бул щыл» в своей книге 1919 года:
Слова мои – в охапку – многи –
там перевязано пять друзей и купец! –
говорит поэт, которому не удается уехать в Москву. А вот и объяснение:
Да, но приходится исполнять крайне
щекотливыя порученiя врод Iакова
над Иссааком!
Афера картавая!
Тут уже не остается никаких сомнений: Крученых явно подразумевает жертвоприношение Авраама (используя футуристический смысловой сдвиг), то самое, с замены которого на заместительную животную жертву начались все авраамические религии. Следовательно, и в Тифлисе в 1919 году Алексей Крученых не забывал об одном из главных предвоенных событий в истории России.
Разумеется, «Лакированное трико» не целиком посвящено проблемам бейлисиады. Однако когда Крученых возвращается к обыгрыванию любимого звука «ш», то еврейская тема возникает сама собой в знакомой нам фонетической и контекстной обработке:
Контрасты
От ОЛЬ к ШЫ
моль смолИла
прокатства
черепки буЫни
изломахи
ИЗМО-ЛО-ХО-МАНЬ-ь…
Ш Л Ы К!
Г В А Л
КомпАрунд!…
Здесь, после обыгранного с помощью сдвига слова «БУЛ» с заменой «у» на зияющее «уЫ» в фонетическом окружении звука «л», мы встречаем слово на букву «ш» – конец очевидного «ШАшлык» в сочетании с еврейским «гвалт» или «гевалт», то есть «шум-гам». Именно этим словом называл В. Розанов гневные протесты евреев против ритуальных обвинений, призывая евреев быть тише. То есть Крученых «предлагает» футуристически связать «гевалт» с ненаписанным «ша» от слова «шашлык». А слово «ша» на идише означает как раз «тишина»...
На этом фоне далеко не случайной выглядит обостренная реакция о. Павла Флоренского на творчество футуристов, проявившаяся уже после Октябрьской революции – то есть примерно тогда же, когда русские футуристы в Тифлисе осмысляли и развивали свои идеи 10-х годов, а В. В. Розанов писал «Апокалипсис нашего времени».
Кстати, Розанов открыто не реагировал на дальнейшее творчество футуристов. Не то о. Павел. В 1918 (?) году он написал целую статью о языке футуристов, включив в нее квазиеврейско-итальянское стихотворение на заумном языке, которое Флоренский приписал Лейбу-Иегуде из Модены, еврейскому мудрецу XVII века[8].
Флоренский безусловно знал, что европейская традиция знакома с таким обвинением евреев в сатанизме, как разговор с дьяволом на заумном языке. Кроме того, русский богослов, воспользовавшись примерами языка футуристов из знаменитых статей К. Чуковского, создал свое специфическое учение об этих поэтах. (Кстати, зря заподозрили в произнесении «тайного имени» Бейлиса в «Бобэоби»[9] близкого к «черной сотне» Хлебникова.) Флоренский специально выбрал, а иногда и подогнал под нужную схему стихи из одних согласных букв – стихи, читающиеся справа налево, стихи из цифр и т. п. Кроме всего прочего, о. Павел выбрал у Чуковского тексты, в которых упоминались слова «икон», «дух» и т. п. А уж тот факт, что он связал это с еврейским вопросом, характеризует не столько футуристов и их словотворчество, сколько соавтора «Обонятельного и осязательного отношения евреев к крови».
Теперь нам остается вернуться к самому началу – к вопросу о том, в каком именно тексте в 1913 году полиция (а не сами футуристы в позднейших мемуарах) смогла «углядеть» анаграмму Бейлиса. Ответить на этот вопрос помогают два текста В. Хлебникова и А. Крученых 1913 года.
В неопубликованном тогда тексте Хлебникова, озаглавленном публикаторами «Полемические заметки 1913 года», читаем:
I.
Вы, волны грязи и порока и буря мерзости душевной!
Вы, Чуковские, Яблоновские! Знайте, у нас есть звезды, есть и рука кормчего, и нашей ладье не страшны ваша осада и приступ.
Словесный пират Чуковский с топором Уитмана вскочил на испытавшую бурю ладью, чтобы завладеть местом кормчего и сокровищницами бега.
Но разве не видите уже его трупа, плавающего в волнах?
II.
Пристав Чуковский вчера предложил нам отдохнуть, соснуть в участке Уитмана и какой-то кратии. Но гордые кони Пржевальского, презрительно фыркнув, отказались. Узда скифа, кою вы можете видеть на Чертомлыцкой вазе, осталась висеть в воздухе[10].
Без особого труда здесь можно увидеть отголоски названия книги К. Чуковского «Уот Уитман. Поэт грядущей демократии» (разрядка наша. – Л. К.), популярной в то время. Однако нас больше интересует образ Чуковского – «пирата с топором». Дело в том, что давно известна пародия А. Крученых на все эти события, в которой образ Чуковского претерпевает важные для нас трансформации:
«Лидер лучистов, Михаил Ларионов, решил
ввести моду раскрашивания лица и ношения кольца в ноздре». Из газет.
«...Ежели, скажем, физия полосатая или
еще какое нарушение тишины и спокойствия, подошел, значит, взял за ноздрю и
веди куда следует...» Из газеты «Раннее утро».
12 сентября1913 года. № 211.
Чуковский-пристав / Занялся чисткой / И ловлей прыткой, / Носат, неистов. / Из голенища берет узду: / Уитмана пища! / Закончил езду, / Швайку точит / Раек же … ический / С ордой девической / В ладонь грохочет (разрядка наша. – Л. К.).
«Финал футуристических выступлений». «Голос
Москвы». 15 февраля 1914 года.
В бессодержательном комментарии к этому тексту и тексту Хлебникова[11] нет ничего конкретного, связанного с реальным содержанием пародии Крученых. Например, с теми обстоятельствами, что отец К. И. Чуковского был евреем, а сам К. Чуковский начинал свою публицистическую и критическую деятельность в одесской русско-еврейской печати вместе с В. Жаботинским. Или что Чуковский был инициатором знаменитой дискуссии о евреях и русской литературе. Тексты на эту тему В. Жаботинский переиздал в книге «Фельетоны» в 1913 году. Поэтому именование строгого критика футуристов «приставом», проводящим некую «чистку», относится не к будущей советской «чистке поэтов», а к выселению приставами евреев, не имеющих права жительства, из столичных городов. Поэтому знаковая для 1913 года «швайка», которую Чуковский «достает» из бандитского или провокаторского сапога «пристава», вполне соответствует обстановке года «бейлисиады», с ее шилами, швайками, числом 13, провокаторами, убийцами, приставами и лжесвидетелями, с которыми сравнивается в пародии автора «Дыр бул щыл» «пристав Чуковский». Пристав носатый, прыткий и при этом неистовый. Можно сказать, что хитрый Алексей Крученых, уже заставивший, по воспоминаниям Б. Лившица, поскользнуться К. Чуковского «на навозной куче» своих стихов, вновь оказался победителем в сражении с одним из популярнейших критиков своего времени.
Таким образом, если и существовал какой-то «пристав», что-то углядевший в «Бобэоби», то это лишь Чуковский в воспоминаниях Б. Лившица, воззвании Хлебникова и пародии А. Крученых.
«Среди босоножек возникло новое течение:
иллюстрация стихотворений танцами».
Из газет.
Эти далеко не полные сведения о влиянии дела Бейлиса и религиозной дискуссии на процессе и вокруг него на сочинения русских футуристов лишний раз подчеркивают необходимость изучения воздействия бейлисиады на русскую культуру в целом.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru
[1] Глава из книги Л. Кациса «Кровавый навет и русская мысль» (Историко-теологическое исследование дела Бейлиса), выходящей в издательстве «Мосты культуры» в 2006 г.
[2] Мы подробно и много писали об этом в книгах «Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи» и «Русская эсхатология и русская литература».
[3] Лившиц Б. К. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 437.
[4] Там же. С. 351–352. Прим. с. 626–627.
[5] Розанов В. Ученая пава // Розанов В. Сахарна. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. Собр. соч. / Под ред. А. Николюкина. М., 1998. С. 320.
[6] Кацис Л. Еврейское барокко в русском авангарде // Барокко в авангарде – авангард в барокко. Тезисы и материалы конференции. М., 1993. С. 44–46.
[7] Левинтон Г. Заметки о зауми. 1. Дыр, бул, щыл. // Антропология культуры. Вып. 3. К 75-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова. М., 2005. С. 161–175.
[8] Флоренский П. Антиномии языка // Флоренский П. У водоразделов мысли. М., 1990. (Приложение к журналу «Вопросы философии» Т. 2.). С. 152–193.
[9] «Бобэоби пелись губы / Вээоми пелись взоры / Лиээей пелся облик / Гзи-гзи-гзэо пелась цепь / Так на холсте каких-то соответствий / Вне протяжения плыло Лицо». Здесь Лившиц не без остроумия углядел «Бейлиса» 1913 г. в стихах Хлебникова 1908 г.: «Б-е(й)лис». Впрочем, для футуристов-будущников, которые всё время хотели предсказывать будущее, это не единственный пример идейно-временного сдвига.
[10] Хлебников В. Полемические заметки 1913 года.// Хлебников В. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. Кн. 1. М., 2005. С. 219.
[11] Там же. С. 418–419.