[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2006 СИВАН 5766 – 6 (170)
ОШЕР ШВАРЦМАН
Леонид Кацис
Имя и поэзию Ошера Шварцмана очень трудно отделить от того мифа, который был создан в советские годы. В «Этюдах о еврейских писателях» Хаим Бейдер вспоминает: возглас поэта «Из глубины сердец истошный рвется крик: – Враг у ворот!» «ученики советских еврейских школ обязательно должны были заучивать наизусть».
А на процессе Еврейского антифашистского комитета Давид Гофштейн именем погибшего в 1919 году брата должен был начать свои оправдания, пусть даже выдержанные в далеких от поэзии образах: «Самая большая моя вина в том, что, когда Красная Армия пришла в Киев, я не последовал примеру моего двоюродного брата Ошера Шварцмана, ушедшего на фронт, остался в Киеве, отдаваясь литературным мечтам, и вместо того, чтобы воевать с оружием в руках против петлюровцев, стал возиться с детскими садами, школами и сиротами, оставшимися после петлюровских погромов».
Таково было место поэта в официальном пантеоне советских идишских классиков. Он погиб и явно не успел воспеть всё то, что требовалось советскому официозу, однако не мог возразить на использование своего имени в целях, о которых не имел ни малейшего представления. Чтобы это понять, достаточно вспомнить: в истории русской поэзии подобная же операция была проделана с творчеством Александра Блока, чьи плохо понятые и «непереваренные» «Двенадцать» как бы «искупали» три тома всей предыдущей лирики.
Когда речь идет о фигурах типа Ошера Шварцмана, хочется избежать опасности сменить все предыдущие плюсы на сегодняшние минусы. То есть взять да сказать, что ничего советского, революционного и коммунистического в творчестве поэта не было. Однако в случае со Шварцманом это, похоже, именно так, хотя всё было не так просто – впрочем, как обычно. Ни происхождение поэта, чей отец был связан с хасидским двором цадиков Тверских, ни его познания в Торе и Талмуде, ни общение с Х.-Н. Бяликом не должны были привести Шварцмана в стан революционеров. Однако нельзя забывать, что начинал он писать на украинском языке, примыкал к группе хорошо впоследствии известных советских идишских писателей А. Кушнирова, Д. Бергельсона и Д. Гофштейна; служил в русской армии, где удостоился двух Георгиевских крестов. Последнее обстоятельство, кстати, напоминает о двух крестах той же первой мировой войны Николая Гумилева… И в сочетании с героической гибелью в бою – даже без участия ангажированной советской критики – всё это вполне укладывалось в новый образ сильного, мужественного и героического еврея, который так хорошо соответствовал той идее нового человека, о котором мечтали строители светлого будущего.
Архив Шварцмана не сохранился, поэтому согласимся с А. Фрухтманом, автором статьи о поэте в «Краткой еврейской энциклопедии», что лишь в двух сохранившихся стихотворениях – «Ин ойфштанд» («Восстание») и «Ди шварце мутер-нахт» («Матерь темная ночь») – звучит революционная тема. Впрочем, тот же автор тут же замечает, что во втором стихотворении прочитываются и кабалистические мотивы.
Более того, в ряде стихотворений Шварцмана создается столь плотный и сложно переплетенный узор библейских и иудейских образов, что его трудно бывает передать даже замечательному переводчику, если он не находится внутри еврейской традиции. К тому же, чтобы русскоязычный читатель мог всё это ощутить, переводчик должен учитывать и современную традицию передачи тех или иных иудейских реалий на русском языке. Это отчетливо видно при сравнении двух переводов стихотворения «Видение», выполненных Валерием Слуцким и Аркадием Штейнбергом.
Перевод А. Штейнберга мы дадим в текстовой части, а здесь разберем стихотворение Шварцмана в переложении В. Слуцкого.
Уже начало «Видения» отсылает нас к субботнему гимну «Лехо дойди ликрас кале…» («Приди, приди, Невеста Суббота…»): «Теперь приди, возлюбленная!» Следующие строки сложно контаминируют видение пророка Иехезкела с образами поэмы Х.-Н. Бялика «Мертвецы пустыни»: «Видишь, / Слова пророка поднимают их/ Из ям и топей. / Из нищенских могил / На склонах гор и в сумрачных долинах / С хвалой и песней воинство встает. / И кто в слезах засеял поле смерти – / ликуя возвращается теперь / Для новой жатвы…»
Обычно к Царице Субботе, к Невесте Субботе обращаются живые молящиеся евреи, а здесь к ней обращаются восставшие из мертвых, причем Шварцман явно полемически и не без учета кровавых событий первой мировой войны пользуется христианской формулой «смертью смерть поправ», которую аккуратно воспроизводят оба переводчика: «Вот они идут, / Стремительны, как юные олени, / Как легионы ангелов, светлы. / И гордый дух / ведет их молчаливые полки, / И гром орудий их сопровождает».
Именно здесь вновь возникает образ Невесты Субботы, на сей раз в лазурном сиянии: она должна «омыть тело скорбное»: «Лазурная невеста, обрати / Лицо навстречу лучезарным братьям. / И тело скорбное омой / Познаньем и прощеньем в море жизни, / Которая попрала смертью смерть / и вновь сверкающую чашу / Проносит сквозь огонь и кровь».
Может создаться впечатление, что христианские образы начинают превалировать над еврейскими, но это не так. Не будем забывать: в годы мировой и Гражданской войн в творчестве многих еврейских поэтов и художников появился образ Христа как простого распятого еврея. Достаточно вспомнить картины Шагала о русской революции, которые писались тогда же, когда Эль Лисицкий воплощал революцию в библейских образах, восходящих к еврейским надгробиям – мацевам.
Именно таково сочетание поэтических образов в «Видении» Шварцмана. Нет сомнений, что заключительные строки его стихотворения сочленяют в единый образ Царицу Субботу и Песнь Песней, понимаемую, как это и следует в еврейской традиции, в качестве символа мистического брака Всевышнего и Его Народа: «В предназначении высоком / Отныне ты едина с песней будь, / Что низвергается потоком, / Как водопад с небес».
Достаточно сравнить первые и последние строки перевода В. Слуцкого с тем, что сделал А. Штейнберг, чтобы увидеть, как небольшие перестановки и сдвиги – явно неосознанно – лишают это стихотворение и библейской глубины, и иудейского содержания. Вот они: от «Теперь пойдем, / любимая!..» – до песни, «что раздается с нами рядом / И, низвергаясь водопадом, / Обрушивает небосвод!»…
Но раз уж именно в этом виде приходила поэзия Шварцмана к своему читателю предыдущих десятилетий, то пусть и в нашей хрестоматии сохранится след «инобытия» его стихов в русском языке.
Прочтем же Ошера Шварцмана открытыми глазами.
КОРЧМА
Минуешь деревню, в полях за дворами
Корчма, покосившись, стоит, заперта,
В раздумье, как старец, который мирами,
Бывало, вертел в молодые лета.
– Ну, ветер, выдергивай с крыши солому,
Кружи в озорстве неуемной игры.
Увы, не дано возвратиться былому,
– Не вверх я иду, но спускаюсь с горы.
И вывески нет на истлевшем подъезде,
И пальцы не тронут дверного кольца,
И чудные россказни канули вместе
С кружком неизменным в луче каганца.
Не вторит струна подгулявшей ораве,
И споры в хмельной не сливаются крик;
И в дрожь не кидает, и мозг не буравит
От тайны, что пьяный доверил язык.
Безмолвна корчма, погруженная в дрему.
Помедлит проезжий, приблизившись
к ней.
Но только острей затоскует по дому
И, кутаясь в бурку, погонит коней.
Лишь ветер смеется, корчму будоража,
И скрипнув утопшим в бурьяне
крыльцом,
О давних грехах ей напомнит, она же
Стоит, как старик, что пристыжен
юнцом...
1908–1909, Бердичев
Перевод Валерия Слуцкого
* * *
Целовал золотыми устами волну
Луч из солнечного придела;
Обезумев, рванулась она в вышину
И уж более жить не хотела.
1908–1909, Бердичев
Перевод Валерия Слуцкого
* * *
И будет амбар твой без двери и крыши,
От дома останется кучка золы,
И зернышка там, где ломились столы,
Не выищут мыши.
Рассыпешься легче трухлявого пня,
Истлеешь, как платье, побитое молью,
За то, что кичился, народ мой казня
Неслыханною болью;
За дверь, что жестоко ты запер, когда
Ребенок, спасаясь, протягивал руки,
За то, что смеялся над голосом муки,
Над мукой стыда.
Твой дух испарится, как сырость от ветра,
И медленно сила твоя изойдет,
И сгинешь, отброшен, как выжатый плод.
И будет народ мой
Тебя провожать в молчаливой печали,
Как прежде – подобных тебе,
И бремя влача, что с твоим не сравнится,
Идти и идти.
Весна 1915
Перевод Валерия Слуцкого
* * *
Окутала ночь меня темным крылом,
Опять о покое напомнив былом...
...И кажется, кто-то, затерянный
в поле,
Взывает, молитвенно руки воздев:
«Мой Б-г, снизойди к человеческой
боли,
Будь милостив к тем, кто изведал
Твой гнев.
Для всадника, что пробирается чащей,
Как прежде, окошко зажги на пути;
Немому местечку надежно светящий
Хотя бы один огонек возврати.
А те, кто оружье держа наготове,
Во мраке столкнулись теперь
как враги,
Не шепчут ли втайне: “Мой Б-г,
помоги
Вернуться домой!.. Неповинен я
в крови...”
Когда не осталось и зернышка впрок,
И гибнут местечки без хлеба,
должно ли
Сегодня стоять невозделанным поле
В кольце загороженных страхом дорог?..»
Весна 1915
Перевод Валерия Слуцкого
Из цикла «Суббота»
Блюме Яхнис
И уже утихает Самбатьон-река...
И степной горизонт золотят облака,
И, подобное зыблющейся пелене,
Темно-синее море в закатном огне.
Наклонился олень к лучезарной реке.
Чудный город мерещится мне вдалеке,
И мечтающий взор отвести не могу
От страны золотистой
на том берегу...
1918, Киев
Эль Лисицкий. Композиция. 1919 год.
ВИДЕНИЕ
Теперь пойдем,
Любимая!..
На зов пророческий
Из глубины трясин,
Из нищенских могил восстало,
шествует
В долины и к вершинам гор,
Ликуя и крича, бесчисленное войско.
Кто поле смерти засевал слезами,
Тот ныне воротился к жатве.
Как лани легкие, они идут попарно,
Подобно ангелам,
скользят над грузной почвой,
Почиет гордый дух
На молчаливых батальонах,
Их провожает гул бегущих батарей.
Моя невеста нежно-голубая,
Ступай за мной,
Навстречу братьям лучезарным,
Ступай, чтоб искупить безрадостную
плоть
В волнах прощенья и познанья,
В разливе жизни, смертью смерть
поправшей,
Что свой цветущий кубок вознесла
Над кровью и огнем!
Ступай за мною,
Слейся с песней,
Что раздается с нами рядом
И, низвергаясь водопадом,
Обрушивает небосвод!
1917–1918
Перевод Аркадия Штейнберга
ВОССТАНИЕ
Морозной полночью, в мерцанье
стынущих светил,
Пожары расцвели за краем
горизонта.
В непроницаемых лесах,
В огне и мраке деревень горящих,
В окопах и траншеях
Цепочками восставшие ползут
С винтовками в руках, с кипящей
кровью в сердце.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из душных мастерских, из нищенских
лачуг,
Из дней голодных и ночей бездомных,
Мои бесчисленные братья,
Вы пришли,
Чтоб заплатили вам
За труд,
За все лишенья ваши,
За смертный вопль веков и поколений.
Я слышу звон цепей и рабских
кандалов.
На всех путях – невольничьи скелеты;
Клокочет кровь моих безвестных
братьев,
Убитых братьев, что лежат
в обнимку
По всей земле, на всех полях сражений.
Я знаю, что еще придется нежной
плоти
В грязи и крови содрогаться.
О нет! Не праздником озарены
Полуночные горизонты!
Но этой крови, атом боли жаждет
враг...
И холоден мой взор, как серый,
вьюжный день
В пустынной тундре, за Полярным
кругом.
С винтовкой на ремне,
С кипящей кровью в сердце,
Я кроюсь в темноте,
Врага подстерегая...
1918
Перевод Осипа Колычева
Эль Лисицкий. Иллюстрации из книги «Хад Гадья» («Козочка»).
ПЕЧАЛЬ
В светлейшей из моих улыбок
И в самом дружественном взгляде
Скрывается печаль, подобно вору.
Но, не таясь теперь,
В распахнутую дверь
Она ко мне вошла, как званый гость
к застолью.
В ней боль ребенка, изгнанного прочь,
Когда отец проводит в блуде ночь.
Она спешит за мной по одиноким тропам,
Чтоб сердцем завладеть,
Как сумрак в зимний день –
безмолвными полями.
Я нисхожу под кров
Страданий вековых, что на весах миров,
Не знаю, существует ли?.. Я вижу
Глаза простертых жертв,
и древняя печаль
Врывается ко мне, как ветер в полночь,
Сказать:
«Ты обречен оплакивать себя,
Умом и сердцем в двух мирах скорбя,
И тихою овцой, прибившейся к ночлегу,
Войдет однажды смерть, чтобы уснуть
с тобой...»
И больно мне за дни, что будут
смертным мраком
Похищены, они встают, подобно знакам
На вековом пути, и горестно за мир,
С молитвой на устах идущий
на закланье...
И я, припав к колоннам бытия
И веры, говорю:
«Я – жалкий человек, затерянный
в полях,
Пронзенный скорбью и с неверьем
в сердце –
Чего ж я жду?..»
1919, Киев
Перевод Валерия Слуцкого
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru