[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2006 ТЕВЕС 5766 – 1 (165)
Марк Азов: «Я исЧерпал весь лимит везениЯ, отпущенный Человеку...»
Марьян Беленький
«...Мне же платят за каликчество, а кто мне будет платить за какчество? Регбус, кроксворд... Большая промблема... И пока эта промблема решена не будет, я всегда смогу оторвать на свой кусок хлеба твой кусок масла...» «Это же я твой кран на две крутки недокрутил...» «А ты громче кричи “попка дурак”...» «А у нас кто не работает, тот у нас и не ест». «Крипич “бар” – кирпич есть, раствор “ек” – раствор нет. Что делать? Перекур делай».
Автор этих и множества других монологов и скетчей, в течение многих лет исполнявшихся Аркадием Райкиным, сегодня живет в Израиле. В июле этого года город Нацрат Илит встретил его «восьми и десятилетний», как он выразился, юбилей, как всегда, веселым театральным капустником с участием самого Марка Азова.
Мы познакомились на семинаре писателей. За этим парнем (и теперь, в его 80 лет, иначе его назвать невозможно) ходили толпы, заглядывая ему в рот. А в столовой за право сидеть с ним за одним столом завязывалась небольшая потасовка.
– Это кто? – спросил я.
– Азов.
– Как Азов? Тот самый?
Я знал с детства, кто такие Азов и Тихвинский. Когда я был маленьким, у папы была пластинка с Райкиным. На ней я учился ставить пластинки на патефон и запомнил тексты на память. Если б мне кто-то сказал тогда, что я встречу живого автора всего этого!..
Марк Яковлевич Айзеншадт (Азов). Ветеран Великой Отечественной войны. Автор множества монологов и скетчей для Райкина и других известных артистов, киносценариев, пьес, повестей и рассказов.
– Вы, пожалуй, единственный в Израиле человек, который был близко знаком с Аркадием Исааковичем Райкиным. Что вы можете сказать о нем как о человеке?
– Мы встречались с Аркадием Исааковичем в основном по работе, и он производил на меня благоприятное впечатление. Он такой холодноватый, разговаривает вполголоса, очень себя бережет, очень себя любит, но при этом ведет себя подчеркнуто вежливо. У меня с ним сложились хорошие отношения. В нашей авторской паре (я и Тихвинский) мой партнер был более активным и общительным, и он бесконечно приставал к Райкину с просьбой о билетах для своих знакомых. Я этого не делал. На премьере нашего первого спектакля «Время смеется» (в 1960 году) я стоял в проходе.
Во время антракта Райкина, как боксера, массировали, растирали, и его костюмерша никого к нему не подпускала, но когда он услышал мой голос, он сказал: «Марк, заходи». Он, по-видимому, хорошо ко мне относился, потому что я не был «приставучий».
Если у кого-то были проблемы, кто-то просил его о помощи, он мчался выручать людей. Помню, одного директора из «Мультфильма», которого почему-то отдали под суд, Райкин выручил. Аркадий Исаакович был неплохой человек, но в нем было явное ощущение своей значительности, тем более что ему на каждом шагу об этом напоминали. Ему милиционеры честь отдавали!
Когда он уезжал в Париж и его провожала большая толпа, Райкин сказал: «Эти провожания – вещь неприятная. Нужно о чем-то говорить, а что говорить – не знаешь. Скорей бы поезд тронулся».
– Как проходила ваша с ним работа над текстами?
– Монолог строителя («каликчество– какчество», «перекур») родился из нашего скетча «13 несчастливых». Это была история о 13 строителях, каждый из которых строил какую-то часть дома, был построен дом сверх плана (13-й), и все они получили в этом доме квартиры. Мы придумали миниатюру, в которой каждый из 13-ти появляется на сцене по очереди, всех их должен был играть Райкин в разных масках. В результате выяснялось, что никакого 13-го дома не существует – его просто приписали для отчета.
Во время репетиций Райкин вдруг заявил: «Я больше в масках играть не буду, – это всё грубо, картон, я от этого отказываюсь». И действительно, с того времени от масок он навсегда отказался.
– Но ведь это ваш, райкинский жанр! – говорю я. – Мимов и разговорников существует множество, а Райкин – единственный, кто работает в жанре трансформации.
– Но кто из нас Райкин?!
– Аркадий Исаакович, я без конца слышу, что вы – гениальный артист, но это еще не значит, что вы самый умный человек.
Так я ему сказал. Плохой человек мне бы такого не простил. Но после этого объяснения мы с ним проработали еще долгие годы.
В начале 1960-х годов в газете «Культура и жизнь» (это был орган отдела пропаганды ЦК КПСС) появилась статья известного критика о том, что «авторы нашли объект для издевательства – дурака, а дурак – это человек больной, несчастный, и как можно над ним издеваться...»
Если бы тогда за нас не вступился Аджубей (зять Хрущева и главный редактор «Известий»), предоставив возможность Райкину в газете ответить, нам бы досталось крепко. Райкин ответил, что «дурак – это человек не на своем месте, если назначить меня министром здравоохранения, я тоже стану дураком».
Тот же критик отметил, что Айзенштадт – это очень плохой автор и нехороший человек, а Азов – хороший, а вот Амарова (один из моих тогдашних псевдонимов) он не тронул вовсе, очевидно, приняв его за узбека: нацкадры обижать нехорошо.
С родителями.
– Мы затронули очень интересную тему – однородный этнический состав актеров и авторов советской эстрады.
– Советская эстрада всегда была еврейской. Юмор – это особенность еврейской натуры. Русский юмор либо площадной, либо несмешной. Юмор, который был свойственен евреям, еврейскому искусству, стал советским.
Когда появилась афиша нашего первого спектакля, все фамилии в ней были «нежелательными», и нас попросили взять псевдонимы. Я сначала стал Амаровым, а затем – Азовым.
– Вас не обвиняли в «клевете на советский строй»? Как строилось ваше общение с цензурой?
– Главное было – сдача готового спектакля комиссии. Там принимали по-настоящему. Особенно тяжело было сдавать спектакли в Ленинграде при Толстикове и Романове, поэтому старались сдавать спектакли в Москве. Но премьеры Райкин старался устраивать в Одессе. Там же он впервые показал миниатюру, намекающую на отставку Хрущева. Несмотря на ее оглушительный успех, Райкин заявил, что он больше этой миниатюры играть не будет. «Но почему, – говорили ему, – ведь зал смеется и аплодирует!» – «Они так смеются, что у меня мороз по коже идет».
Больше он эту миниатюру действительно не исполнял.
Руководство минкультуры Райкину доверяло, полагая, что он лишнего не скажет.
– О Райкине можно говорить бесконечно, но я бы хотел перейти к вашей военной биографии. Недавно мне попался для перевода удивительно безграмотный фильм по сценарию какого-то идиота из США. Там сказано, что советские солдаты в Германии вели себя как бандиты, даже была такая фраза: «Советские солдаты из Азии никогда не видели электролампочек, поэтому, когда они пришли в Германию, они выкручивали лампочки в надежде освещать ими свои юрты, когда вернутся домой». Ясно, что это полная чушь, но как было на самом деле?
– Мне пришлось служить в пехоте на переднем крае. Когда мы оказались на границе с Восточной Пруссией, наши политруки настраивали нас на месть, и мародеры этим воспользовались. У меня был солдат во взводе, который поджег несколько немецких домов. «У меня, мол, немцы сожгли дом, так я им тоже сожгу». Пока мы были в Восточной Пруссии, начальство подобные настроения поощряло, хотя немецкого гражданского населения оставалось там очень мало – оно бежало на Запад. Но как только мы вошли на территорию будущей Восточной Германии, вышел приказ Жукова: расстрел за мародерство.
– Вы были достаточно известным человеком, а как вам живется здесь? Кризис алии на вас не отразился? Как насчет престижа, социального статуса?
– Я приехал в Израиль в 1994 году, будучи пенсионером. Когда пять лет назад в нашем театре и литобъединении в Нацрате праздновали мой юбилей – 75 лет, я не сидел на сцене с важным видом: это был капустник, который я сочинил, где играл разные роли, пел песни и танцевал и вообще вел себя неприлично для своего возраста.
– Насколько я понимаю, жизнь здесь у вас довольно интенсивная...
– Я председатель северного отделения Союза русскоязычных писателей и литобъединения при нем, редактор журнала «Галилея». Кроме того, получилось, что я организовал в Нацерете театр, который возглавляет профессиональный режиссер Зигмунд Белевич, а играют профессиональные актеры. Наш театр дает спектакли в разных городах страны.
– И всё же, мне кажется, о вас мало знают за пределами Нацрата...
– Я вообще-то человек стеснительный... Там, где я уже появился, там я могу себя реализовать. Но для меня проблема проявить инициативу, куда-то пойти... Я привык, чтобы мне звонили, чтобы кто-то организовывал. Когда я ехал в Израиль, я сказал себе, что еду умирать – буду сидеть на скамейке с пенсионерами...
– Оказалось, что это не так.
– В магазине, где мы покупали продукты, одна женщина случайно узнала о том, кто я такой, и сказала, что хочет познакомить меня с редактором местной газеты Валерией Барташник. Она мне позвонила и попросила написать что-то для газеты. Я написал юмористический рассказ и с тех пор стал писать их еженедельно. Получилась серия рассказов «Новые приключения Рабиновича в Стране Обетованной». Оказалось, что Валерия – председатель амуты, которая занимается организацией культурных мероприятий. Меня втянули в эту амуту. С тех пор пошло-поехало...
– Вам не обидно, что фразы типа «регбус – кроксворд» знает весь советский и постсоветский народ, а того, кто это придумал, знают далеко не все?
– Это, наоборот, очень приятно. Я получаю огромное удовольствие, когда при мне цитируют Райкина (то есть мои фразы). В этом вся прелесть. Ты становишься… фольклором! Многие мои байки стали анекдотами. Это высшее счастье для писателя – оказаться автором старого бородатого анекдота.
– А теперь поговорим на тему «Юмор и война».
– На войне было очень много юмора. Я, кстати, запомнил в основном именно смешные эпизоды военной жизни. Когда люди, в особенности молодые, живут рядом, в постоянном общении, юмор всегда присутствует. Постоянно над кем-то подшучивают, смеются, и никакая война этому помешать не может. Один из наших разведчиков после тяжелого обстрела шутил так: «Это же не война, а сплошное смертоубийство!»
Однажды, когда он вел машину, на дороге стоял офицер и попросил его подвезти.
– Ты офицерский доппаек получаешь? – спросил разведчик.
– Конечно, – ответил тот, думая, что придется поделиться.
– Ну, тогда топай ножками.
Наши солдаты прозвали ракетную установку РС с большим набалдашником «Лукой Мудищевым».
Я должен сказать, что мне очень везло на войне. Я исчерпал весь лимит везения, отпущенный человеку. Поэтому вся моя дальнейшая жизнь после войны, по теории вероятностей, должна была состоять из сплошных неприятностей. Если б меня спросили в 1944 году, сколько я собираюсь прожить после войны, я бы ответил, что надеюсь дожить до ее конца. А то, что после войны я проживу еще 60 лет, это мне ни в каком сне не могло присниться! Не раз бывали моменты, когда я уже считал себя убитым. Скажем, снаряд разорвался в подбитой машине, в которой я прятался от дождя, – а я в последнее мгновение успел выпрыгнуть. Я был уверен, что этот снаряд разорвет меня на куски.
– Вы слышали «свой» снаряд?
– Нет. Меня оглушило. Поэтому я и успел выпрыгнуть из машины. На меня падали осколки и обломки машины, глаза залепило землей. Это видели мои сослуживцы, и мои родители получили на меня похоронку...
Однажды с моими военными воспоминаниями случился большой скандал. Во время съемок фильма по моему сценарию я пристрастился пьянствовать с осветителями, помощниками оператора – с рабочим классом – и рассказывал им всякие смешные эпизоды из моей военной жизни. И вдруг эти ребята замолчали и стали на меня косо смотреть. «В чем дело?» – спросил я. «Дядя Марк, ты наших отцов оскорбил! Они тоже воевали и рассказывали о войне страшные вещи. А у тебя война – сплошное веселье».
Отцы этих ребят были мрачные люди (кстати, все они спились после войны и рано умерли из-за пьянства) и видели всё в мрачном свете. Кроме того, они начали воевать в 1941-м, а я пришел на фронт уже в период нашего наступления. На войне я ни стихов, ни прозы не писал, а лишь «травил» истории в компании.
– А вы не считаете, что массовый послевоенный алкоголизм был спровоцирован «фронтовыми 100 граммами»?
– Русский человек всё равно пьет. Никто сознательно не приучал. Что такое 100 грамм водки для русского человека? Мне, как офицеру, выдавали 200 грамм. И, несмотря на то, что я был еврейским интеллигентом, быстро к этому приучился.
– Но ведь стакан водки – это приличная доза?
– Чаще всего водку выдавали после боя. Наши старшины были хитрые. Они рассчитывали, что, когда в бою многих поубивает, у них останется больше водки. Так что нас не подпаивали перед боем и пьяными в атаку мы не ходили. К русскому человеку было такое отношение: всё равно пойдет, всё равно помрет. Солдат гнали на убой.
– Но ведь у выпившего человека снижается координация, а надо быстро бежать, реагировать на действия противника.
– Какая там координация?! Солдата гнали на пулеметы, рядовой солдат – это пушечное мясо. Главное, чтоб он встал и пошел в атаку, бежал и орал. Чтоб массой брал. А координация нужна была, скажем, разведчикам, отдельным людям, которые сознательно выполняли задания.
– А теперь поговорим о том, чем вы занимались в послерайкинский период.
– Я со своими соавторами – Владимиром Тихвинским и Валерием Михайловским – написал более 40 пьес для театра кукол, которые идут до сих пор по всей стране и за границей. Потом мы стали писать пьесы для «живого» театра, сценарии для кино. Например, последний фильм Марка Донского «Супруги Орловы» и другие. Много я сочинил песен для театральных спектаклей и фильмов, музыку к которым писали Максим Дунаевский, Журбин, Флярковский, мою песню исполняла Камбурова. Я работал во всех эстрадных жанрах, а их было множество. Это сейчас остался один монолог, а тогда были куплеты, фельетоны, конферанс, миниатюры, эстрадные обозрения, театрализованные программы. Работал я и для цирка – придумывал клоунады и антре, репризы, сценарии конных аттракционов, аттракционов со львами...
– Зачем льву сценарий?! Чтобы он случайно не рявкнул что-нибудь не то?
– Сценарий нужен не для льва, а для его начальства. Это сценарий аттракциона. Писал я также полные сценарии цирковых представлений. Мы с Тихвинским много лет писали сценарии «Голубых огоньков». Начал я и как поэт, писал серьезные и юмористические рассказы, комедии, трагедии. Юмор и сатира – далеко не единственное мое занятие, хотя я терпеть не могу слез без смеха так же, как смеха без слез. Я работал и сейчас работаю во всех жанрах литературы, кроме романа. В Израиле вышли две мои книги: «Галактика в брикетах» и книга избранного «И смех, и проза, и любовь», куда вошли автобиографическая повесть «Ицик Шрайбер в стране большевиков» и историческая трилогия, поставленная театром «Галилея»: действие трагедии «Весенний царь черноголовых» происходит в одном из шумерских царств 49 веков назад, «Ифтах-однолюб» – трагедия эпохи Судей и «Последний день Содома». За спектакль по мотивам Шолом Алейхема «Блуждающие звезды» мы с театром получили дипломы фестиваля «Славянский Базар» в Витебске. Там я играл Гоцмаха. Были у меня и другие комические роли – сбылась моя детская мечта стать клоуном.
Слева направо. Марк Азов, Михаил Лезинский, Марьян Беленький.
На 80-летие Марка Азова самый большой зал города Нацрат Илит был переполнен. Выступали люди, приехавшие со всей страны, была подготовлена концертная программа. Остается пожелать этому жизнерадостному парню здоровья и творческих успехов.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru