[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2006 ТЕВЕС 5766 – 1 (165)
ЛЕВ (ЛЕЙБ) КВИТКО
Леонид Кацис
Мы начинаем публикацию антологии еврейской поэзии. Идея новой антологии предусматривает попытку прочтения и перечтения той еврейской поэзии, которая была доступна русскоязычному читателю на протяжении десятилетий. Не забудем, что читатель этот был читателем советским. Как во многом советской была и еврейская поэзия, существовавшая и на идише, и в переводах. Ни для кого не секрет, что тиражи книг на идише с годами становились всё меньше, их постоянно превышали тиражи переводов. Не забудем также, что, как следует из документов, опубликованных недавно А. Локшиным в журнале «Лехаим», восстановление еврейской литературной жизни на идише после расстрела Еврейского антифашистского комитета и позорных лет борьбы с так называемым космополитизмом проводилось под лозунгом обеспечения литературой на родном языке уходящих поколений.
Так или иначе, но для большинства советских и постсоветских читателей еврейская поэзия существует сегодня лишь в переводах на русский язык. И главный вопрос, существует ли вообще? Ведь для того, чтобы поэтическое слово обрело жизнь, у него должен быть свой читатель. А многие ли читают сегодня то, что печаталось в советских изданиях еврейскими литераторами? Советские годы уходят от нас всё дальше, становясь, в точности по Пастернаку, «непонятней, чем Пушкин». А ведь тот же поэт называл годы революции «повестью наших отцов».
Нет сомнений: далеко не всё в этой литературе, как, впрочем, и в любой другой, сохранило свое значение сегодня. Прочесть сегодня то, что писалось в эпоху, когда национальное по форме и социалистическое по содержанию творчество было призвано отвратить евреев от всего еврейского, достаточно трудно.
Однако представим себе, как жили, что чувствовали и что пытались выразить те из еврейских поэтов, кто хотел остаться евреем и не писать на идише плохих русских стихов?
Не будем забывать: многие еврейские поэты вынуждены были заниматься далеко не литературным трудом, ибо кое-кого раздражал сам факт существования некоей специальной еврейской секции Союза писателей, в итоге разогнанной в годы борьбы с «космополитизмом». Не забудем и то, что во второй половине ХХ века основной темой советской поэзии на идише, наряду с неизбежной борьбой за мир и трудовым героизмом, была тема Катастрофы. Не так уж много об этом можно было прочесть в русскоязычной литературе тех десятилетий, поэтому сборники переводов еврейских поэтов становились теми редкими изданиями, где еврейская трагедия выделялась из безликого ряда советских гражданских тем.
Однако столь же понятно, что поэзия эта должна была отражать и «борьбу с международным сионизмом», которую активно вел бессменный главный редактор журнала «Советиш геймланд» Арон Вергелис. Заметим, тем не менее, кое-что из его лирики заслуживает внимания и сегодня.
В любом случае, советская еврейская литература является составной частью истории евреев ХХ века. Конечно, советским поэтам было не так вольготно творить, как тем, кто оказался в межвоенный период за пределами СССР. Их сборники не иллюстрировал Марк Шагал, как он делал это для нью-йоркских поэтов. У них не было двух межвоенных десятилетий, которые были у тех, кто погиб в огне второй мировой войны. Они не могли открыто приветствовать образование Израиля. Хотя многие, начиная с 1960-х годов, там потом оказались.
Это про них писали докладные в ЦК, подписанные известными фамилиями, но подготовленные явно «полезными евреями» Советского Союза. Приведем лишь первый абзац записки «О националистических религиозно-мистических тенденциях в еврейской литературе»: «Отдел печати Управления кадров ЦК ВКП(б) располагает материалами о националистических и религиозно-мистических тенденциях в советской еврейской литературе. Советский патриотизм, вера в победу Красной Армии и ее освободительную миссию придают еврейской литературе в общем оптимистический тон. Однако в трактовке судьбы еврейского народа сказываются настроения глубокой скорби, безысходности, трагической обреченности, религиозной мистики. Это особенно проявилось в годы Великой Отечественной войны и в послевоенное время в творчестве еврейских поэтов и писателей Переца Маркиша, И. Фефера, Д. Бергельсона, Э. Фининберга, Д. Гофштейна и других».
Этот документ опубликован в томе «Государственный антисемитизм в СССР. 1938–1953. Документы» Г. В. Костырченко. А ведь стоит сменить прокурорский тон этого доноса на интонацию нормальной критической статьи, как окажется, что так всё и было. И «вкус» готовившему документ не изменил. Надо лишь увидеть то, что было ясно стукачу 1946 года, сегодня, нашими сегодняшними глазами. В записке процитирован такой, например, текст: «Нельзя еврейский народ делить на польское еврейство, советское еврейство, американское еврейство. Сердце нельзя разделить, его можно только разбить».
Есть в этом документе и еще одно умозаключение, которое само по себе может составить программу нашей антологии: «В поэме “Я – еврей”, напечатанной в газете “Эйникайт”, один из идеологов еврейской литературы И. Фефер указывает, что еврейский народ могуч и силен мудростью его библейских предков. Автор воспевает идею “непрерывной цепи” от Соломона, Маккавеев, Исайи, Спинозы, Гейне до Маркса, Свердлова и Кагановича, “друга Сталина”. В стихотворении “Турецкий шарф” И. Фефер рассказывает о шарфе, переходившем в наследство из поколения в поколение. Этот шарф, впитывая в себя все слезы и горе еврейского народа, стал символом его вековых страданий и теперь развевается “как знамя в ночи”».
Так трансформировалась в некий «шарф» Шхина, которая действительно сопровождает еврейский народ в его скитаниях и страданиях и которая является символом веры в грядущее возрождение. Благодаря «внимательности» цензора или доносчика-эксперта мы получили ключ к чтению этой поэзии. Перечитать ее следует не просто для удовольствия, но открытыми еврейскими глазами.
И это касается не только поэзии на идише. Стихи С. Фруга во многом стали образцом для еврейских стихов Маршака. Да и сам Маршак не так уж прост. Имеющий уши да слышит, имеющий глаза да видит. Замечательные примеры еврейских стихов Маршака отметил в свое время Юрий Тынянов. Об этом написано в дневнике К. Чуковского:
19 декабря 1935 г.:
Был вчера у Тынянова <…> О Маршаке. «Ну что это за талмуд:
Что мы сажаем,
Сажая леса?
Так в хедере объясняют детям: “Сажая леса, мы на самом деле сажаем…”»
Этот забавный случай показывает, что не только невольно, но и вполне осознанно можно использовать подобные приемы построения поэтического текста.
На протяжении веков, от Песни Песней Соломона до сегодняшних литераторов-евреев, еврейская литература часто меняла языки, часто существовала одновременно на нескольких языках (еврейских и нееврейских), умирала и возрождалась в самых непредсказуемых формах, однако оставалась еврейской, сохраняя ту непрерывную цепь, которая была ясна и И. Феферу, и его цековскому ненавистнику.
Только находясь в едином потоке еврейского времени, измеряемом непрерывными циклами чтения Торы и постоянным ощущением исторической преемственности от времен Исхода и первых еврейских поэтов Давида и Соломона до наших дней, мы поймем и Иеуду а-Леви, пишущего о мечте увидеть «хотя бы пыль и прах на ступенях разрушенного Храма»; и С. Фруга, автора ранних русских сионид; и С. Маршака с целой книжкой подобных стихов; и внука выдающегося антисемита (автора «Книги Кагала» Бранфмана) Владислава Ходасевича, выпускающего книгу переводов из еврейской поэзии; и тех молодых людей, кто сегодня пишет на идише и иврите, переводит стихи на русский и другие языки еврейской диаспоры.
Антологию мы начнем с самых близких к нам по времени, происхождению и судьбе еврейских поэтов, а затем будем двигаться во всевозможных направлениях по громадной карте нашей литературы, ограниченные лишь количеством и качеством русских поэтических переводов еврейской поэзии.
***
Судьба Квитко поразительно полно охватывает многие этапы жизни и гибели лучших представителей советского еврейства. Рожденный около 1890 года, он успел принять участие в Уманьском (!) авангардном сборнике, который был не так давно републикован в израильском журнале «Зеркало». Несколько неожиданно поэт начал свою литературную деятельность с детских стихов. Но странно это лишь на первый взгляд. 1910–1920-е годы были временем, когда создавалось и новое еврейское искусство, и новая еврейская литература, и еврейская педагогика. Поэтому книга Квитко «Лиделах» («Песенки»), вышедшая в Киеве в 1918 году, легко вписалась в контекст деятельности «Культур-Лиги», в изданиях которой он участвовал. Затем поэт оказался в Берлине, куда после первой мировой войны переместился центр идишского литературного и театрального мира. Коммунист Квитко разошелся с рядом видных литераторов, вступил в Компартию Германии, участвовал в подполье. Вполне логичным выглядит его возвращение в Советскую страну, где он становится видным советским поэтом. Хочется обратить внимание на некоторые свойства его поэтики, которые связывают Квитко с его временем не только политически, но и поэтически. Так, в любых статьях о Квитко советского времени обязательно было сказано, что в его поэме 1918 года «В красном вихре» ощутимо влияние «Двенадцати» Блока. Так это или нет, знал ли Квитко поэму Блока, точно не известно. Но в стихотворении «Ножик» 1946 года строки Блока «о ноже карманном», на котором можно «найти пылинку дальних стран», отразились явно.
Другое знаменитое стихотворение Квитко «Анна-Ванна – бригадир» в переводе С. Михалкова звучит сегодня как обычное «пионерское» стихотворение. Однако желание «видеть поросят» (животное, возникающее не только в этом стихотворении Квитко), будучи выражено на идише, выглядело вполне определенно в 1939 году, когда в еврейской литературе отчетливо существовало противопоставление новой жизни старым, отживающим иудейским обычаям. Антипасхальные агоды или антипуримные «пурим-шпили» содержали порой специфические образные ряды… Даже женскую красоту лирик Квитко воспевал, отталкиваясь от Песни Песней, и начинал «Гимн женщине» строками:
Не Песню Песней Соломона –
Я стану петь о той,
Что на лесах неугомонна,
Проворна среди тонн бетона –
О нашей женщине простой.
Зато стихотворение «Василиса» изобилует образами из той же Песни Песней. Свои антифашистские стихи 1938 года «Пушкин и Гейне», с предложением Гейне от имени Пушкина пожить в Советской стране, Квитко пишет в те дни, когда книги Гейне в Германии горят на уличных кострах. Читая стихотворение «Откуда едешь?» со строками: «Откуда ты едешь, внучек Муня? / Из Брембелембе, бабушка Груня», следует помнить, что написано оно в 1946 году, когда этот вопрос на идише, обращенный к евреям, звучал совсем не по-детски и вовсе не весело, хотя на возке у Муни были куклы да червонцы.
В июне 1941 года в Каунасе, лишь недавно ставшем советским, погиб тираж первого издания романа в стихах «Годы молодые», над которым Квитко работал 13 лет (на русском языке роман вышел лишь в 1968 году). И в том же 1941 году Квитко принял участие в сборнике «Кровь зовет ко мщению» (рассказы пострадавших от фашистских зверств в оккупированной Польше). Помимо него в этой книге выступили также И. Нусинов, И. Кацнельсон. Предисловие написал Шахно Эпштейн. Эпштейну «повезло»: он успел умереть до начала дела Еврейского антифашистского комитета, во время которого, арестованный в 1949 году, Квитко был расстрелян в 1952 году.
За этим последовала реабилитация убитого поэта, которая уже никому не могла помочь. Вышли в свет несколько больших книг поэта и множество детских книжек.
В 1976 году в издательстве «Детская литература» появился даже сборник статей и воспоминаний о Квитко, что было принято делать только для признанных классиков советской литературы.
Советская власть безусловно сказалась на творчестве Квитко, однако стихи его следует помнить, как и тот урок, который несет в себе его судьба.
Годы молодые.
Роман в стихах
Отрывок.
Лишь к полночи красные
в город вступили.
В шинелишках, грязных от копоти-пыли,
Вповалку они разлеглись где попало –
В домах, во дворах; темнота
их скрывала,
И сон молодой их сковал недвижимо.
Отряд свой привел на ночевку
и Шимон.
От устали ног под собою не чуя,
Всем телом упал он на землю ночную
И сном непробудным уснул во мгновенье.
Прохладное тянет во тьме
дуновенье...
Спят люди, оружие сжав боевое.
Лишь бодрствует штаб.
На крылечке там – двое:
То с дедушкой Арье внук Фроим упорно
Сражается в шашки.
Совсем непритворно
Старик огорчен, коль победа за внуком.
И шашки свои с торжествующим
стуком
Он ставит, парнишку врасплох
захватив,
И синагогальный мурлычет мотив.
Но Фроим-то знает, играя со старым,
Что дедушка Арье явился недаром.
Вот взялся за бороду он и едва,
Как будто в смущении, тянет слова:
– Так вот, значит, правду домой
понесу я...
кричали – злодеи!.. Я понял, что всуе...
тебя разыскал я... всё видел... узнал –
довольно... К тому же.
От странствий устал...
хоть короб и крив. Но края его ровны.
Вы голых одели – о том ведь дословно
И в Библии сказано!
Мир – беднякам,
Богатым – война,
как лютейшим врагам.
Ну крыша, ну хлеба хотя бы немного...
Тут нет произвола,
всё мудро и строго.
Но, Фроим, зачем вы трубите о том,
Что Г-спода нету на небе святом?
А что, если есть он?!
Но дело не в этом...
Хотите вы главного –
чтобы над светом
Вошла справедливость...
Вы зло побороть
Хотите – да благословит вас Г-сподь!
Перевод
Давида Бродского
Письмо Ворошилову
Климу Ворошилову
Письмо я написал:
«Товарищ Ворошилов,
народный комиссар!
В Красную Армию
Нынешний год,
В Красную Армию
Брат мой идет.
Товарищ Ворошилов,
Я его люблю,
Товарищ Ворошилов,
Верь ему в бою!
На работе первым
Был он кузнецом,
Будет он примерным
В армии бойцом.
Товарищ Ворошилов,
Поверь, ты будешь рад,
Когда к тебе на службу
Придет мой старший брат!
Слышал я: буржуи
Задумали войну,
Хотят они разграбить
Советскую страну.
Товарищ Ворошилов,
Когда начнется бой,
Пускай назначат брата
В отряд передовой!
Мой брат стреляет метко –
Увидишь это сам,
Когда стрелять прикажешь
На фронте по врагам.
Товарищ Ворошилов,
А если на войне
Погибнет брат мой милый,
Пиши скорее мне.
Товарищ Ворошилов,
Я быстро подрасту
И встану вместо брата
С винтовкой на посту».
1928
Перевод Самуила Маршака
Лемеле хозяйничает
Мама уходит,
Спешит в магазин
– Лемеле, ты
остаешься один.
Мама сказала:
– Ты мне услужи
Вымой тарелки,
Сестру уложи.
Дров наколоть
Не забудь, мой сынок.
Поймай петуха
И запри на замок.
Сестренка, тарелки,
Петух и дрова...
У Лемеле только
Одна голова!
Схватил он сестренку
И запер в сарай.
Сказал он сестренке:
– Ты здесь поиграй!
Дрова он усердно
Помыл кипятком,
Четыре тарелки
Разбил молотком.
Но долго пришлось
С петухом воевать –
Ему не хотелось
Ложиться в кровать.
1939
Перевод Н. Найденовой
Анна-Ванна – бригадир
– Анна-Ванна, наш отряд
хочет видеть поросят!
Мы их не обидим:
Поглядим и выйдем!
– Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросят купать пора,
После приходите.
– Анна-Ванна, наш отряд
хочет видеть поросят
и потрогать спинки –
много ли щетинки?
– Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросят кормить пора,
После приходите.
– Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
Рыльца – пятачками?
Хвостики – крючками?
– Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросятам спать пора,
После заходите.
– Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
– Уходите со двора,
Потерпите до утра.
Мы уже фонарь зажгли,
Поросята спать легли!
1939
Перевод
Сергея Михалкова
Ножик
Есть у меня ножик
О семи клинках,
О семи блестящих
Острых языках.
Другого такого
больше в мире нет!
Он на все вопросы
Мне дает ответ.
Первый клинок строгает,
Второй ему помогает,
Третий служит пилою,
Четвертый – шилом, иглою,
Пятый режет чудесно,
Зачем шестой – неизвестно,
А седьмой – единственный,
Таинственный клинок,
Тот клинок таинственный
Никто понять не мог.
Я мечтаю, что однажды
Рано утречком проснусь.
Я мечтаю, что однажды
Острия рукой коснусь, –
Из своей ложбинки тесной
Встанет медленно клинок
И воскликнет: «Мир чудесный
Развернись у наших ног!»
И поднимутся туманы,
И увижу я вдали
Все моря и океаны,
Все большие корабли!
А клинок мне скажет вдруг:
«Друг, чего желаешь?»
Я ему отвечу: «Друг,
Разве ты не знаешь?
Я хочу на этом крейсере
С моряками вместе быть.
Я хочу на этом крейсере
С моряками вместе плыть
Далеко, далеко.
С Запада до Востока,
С Севера и до Юга.
До Заполярного круга.
А после – опять сначала,
Чтоб море меня качало,
Чтоб било в борта волной,
Чтоб был ты всегда со мной!»
1946, перевод Елены Благиной
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru