[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2005 АВ 5765 – 9 (161)
ОДНИМ ХАСИДСКИМ СЛОВОМ
А. Фейгин
Одним словом
Jerusalem: The Israel Institute for Talmudic Publications; М.: Институт изучения иудаизма в СНГ, 2004. – 214 c.
«Одним словом» – коллекция хасидских притч и максим, собранных Александром Фейгиным. По всей видимости, многие читатели знакомы с подобного рода литературой благодаря Буберу, возможно, кто-то читал Визеля.
У Борхеса есть новелла «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”», рассказывающая об одном человеке – старшем современнике Борхеса, – слово в слово переписавшем «Дон Кихота». Рассказ Борхеса построен на сопоставлении двух романов – рассказчик находит в них бездну филологических и содержательных отличий. Естественно, они ведь написаны в разное время, в разных странах, людьми с разным опытом, с разной интенцией. Текст не существует сам по себе – он существует только в контексте.
Конечно, коллекция Фейгина не совпадает с коллекциями его предшественников, хотя отдельные совпадения неизбежны. Важно другое: в отличие от Бубера и Визеля, Фейгин – раввин и хасид, он – естественная часть мира, который рассказывает в этой книге сам о себе. Поначалу я недоумевал: почему нет вступительной статьи, комментариев? Что стоило бы Фейгину их написать? Ведь, сверх того, он еще и доктор филологии. Потом понял: чтобы это сделать, необходимо хотя бы мысленно дистанцироваться от предмета. А он не хотел дистанцироваться (даже мысленно), не хотел превращать свой мир в объект анализа, не хотел выступать в отношении его как исследователь. Хасидский мир говорит о себе сам – вместе с ним говорит и Фейгин.
В автобиографии Агаты Кристи есть размышление о людях, которые жалуются, что Всевышний не отвечает на их молитвы. «Они заблуждаются, – говорит Агата Кристи, – Он отвечает, Он внятно говорит: “Нет!”» Для детективной леди довольно неожиданно, скорей уж можно было бы ожидать такого от Честертона...
«Жил в Польше один коммерсант. Был он хасид и ездил на праздники к рабби Элимелеху в Лиженск. Дела его шли всё хуже, и однажды он пожаловался ребе:
– Я изо дня в день молюсь об успехе моих предприятий. Отчего же Всевышний не отвечает на мои молитвы?
– Он ответил, – произнес ребе. – Он ответил на твои молитвы: “Нет!”»
Конечно, Агата Кристи совпадает здесь с Элимелехом. Симпатичное совпадение. Во всяком случае, я был рад, увидев этот текст в собрании Фейгина, – я счел, что он адресован нам… с Агатой Кристи, то есть он адресован также и вам, но мне и Агате Кристи чуть в большей мере. Однако не обошлось без парадокса Пьера Менара. У Агаты Кристи это некое обобщенное суждение, жизненная мудрость, не относящаяся ни к кому конкретно и в то же время ко всем.
Рассказ, приведенный Фейгиным, – это маленькая новелла с определенными героями, с заданным хронотопом: мы знаем, где жил Элимелех, знаем, когда он жил (он умер в самом начале ХIХ века). Элимелех – один из самых популярных героев хасидских рассказов. Неудачливый коммерсант (второй персонаж) – типичная еврейская социальная роль (в указанное время и в указанном месте). Элимелех в молодости был беден, потом разбогател, хотя к деньгам никогда не стремился. Замысел Всевышнего о коммерсанте не совпадает с пониманием жизни самого коммерсанта. Б-г преграждает ему ложный путь. Для Элимелеха это совершенно очевидно, для коммерсанта, отождествляющего жизненный успех с успехом коммерческим, – совсем нет. Проявление заботы свыше он воспринимает как неудачу. Точнее, он вообще не ощущает этой заботы и страдает от ее отсутствия.
Рассказ об Элимелехе и коммерсанте, как, впрочем, и другие подобные рассказы, носит модельный характер. Очень в духе еврейской традиции. И в Талмуде то же самое. Конкретная ситуация рассматривается как прецедентная и в таком качестве становится «моделью». В Талмуде речь может идти об осле или платке – и то и другое репрезентирует некое множество, но это не юридическая абстракция, не «Х» в правовом уравнении, а живая картинка, в случае осла – движущаяся. Само собой, я говорю это не для того, чтобы бросить камень в любимую мной Агату Кристи, – я только апеллирую к Пьеру Менару.
Кстати, коль уж речь зашла о Борхесе, в серии «Личная библиотека Борхеса» есть том «Антология фантастической литературы». Борхес помещает в нее эпизод из «Хасидских рассказов Бубера» – как раз с Элимелехом. Элимелех выступает в этом эпизоде как чудотворец. Борхес искал для своей антологии «фантастическое» и нашел его у Бубера. Бубер искал совсем иное: его экзистенциализм укоренен в хасидизме. Борхеса интересовал рассказ о чудесном, интересовал механизм чуда; он спроецировал многомерный мир хасидизма на нивелирующую плоскость, где рядом с хасидским сюжетом помещена «фантастика» из иных культурных миров. Для Бубера вертикальное измерение – стояние перед Б-гом, хождение перед Б-гом, одиночество перед Б-гом – и есть самое главное, – Борхесу это совершенно неинтересно.
Теперь, чтобы книга могла рассказать сама о себе без моего посредничества, приведу несколько взятых наугад фрагментов. Задача моя сложна: хочется показать и то и это, и обязательно вон то, – да ведь всего не покажешь.
Сказал молодой хасид рабби Лейбу:
– Посмотрел я на этот мир: какой ужас!
Сказал рабби Лейб:
– А кто сказал тебе, что ты видел мир? Ты видел свое отражение в нем.
Чтобы спасти от уничтожения Сдом, нужны были десять праведников. Чтобы уничтожить весь мир, довольно и одного дурака.
«Положись на помощь Всевышнего» – этот совет человек может дать только самому себе.
В Торе еврею даны 613 заповедей: 248 повелений и 365 запретов. Все повеления говорят об одном: будь разумнее. Все запреты говорят: не делай глупостей.
Свои физические недостатки человек видит в зеркале, духовные – в ближнем.
Старость не зависит от возраста; есть люди, которые рождаются стариками. Я своими глазами видел, как пекут черствый хлеб.
Когда Всевышний проклял змея, Он сказал: «...прах будешь есть во все дни жизни». Разве это проклятие? Каждый был бы рад питаться тем, что можно найти без труда и в изобилии. Но нет проклятия страшнее: Всевышний дает тебе изобилие на всю жизнь. И словно говорит: с тобой Я разобрался, иди и больше Мне на глаза не попадайся.
Растущий вверх не мешает окружающим. Тот, кто раздается в ширину, ни для кого не оставляет места.
К рабби Шмуэлю-Мордехаю из Несхижа пришел еврей в расстроенных чувствах:
– Ребе, у меня такие проблемы, такие проблемы, никак не могу их решить!
– В твоих словах я вижу явное противоречие, – ответил ребе, не отрывая глаз от Талмуда.
– Не понимаю.
– Всё очень просто, – объяснил ребе, – Всевышний создал каждого из нас и знает, что нам по силам. Если это твои проблемы – ты сможешь их решить. Если тебе это не по силам – стало быть, это не твои проблемы.
Мудрость не в том, чтобы отличать добро от зла, а в том, чтобы творить добро и воздерживаться от зла.
В этой максиме интересно асимметричное отношение к добру и злу: добро надо творить – от зла уклоняться. Как сказано в другом месте: «Тьму не разгоняют палкой». Эта идея восходит к Танаху. Но это лишь один из элементов максимы. Главное состоит в том, что подлинная мудрость не созерцательна, а действенна. Лишь тот мудр, кто способен претворить слово в дело.
Фейгин предпослал свой книге посвящение:
Праведному рабби Шмуэль-Шимону, сыну Агарона из Волынец, принявшему мученическую смерть за народ свой.
Сыну его, моему любимому дедушке Гирш-Лейбу, добрейшему из людей, рожденному, жившему и умершему на чужбине. Моим родителям Надежде, дочери Розы и Гирш-Лейба, и Августу-Абе, сыну Блюмы и Аврагама.
Жене моей, любимой, очаровательной, скромной и праведной Лее, дочери Мордехая и Альбины, без которой не было бы не только этой книги, но и ничего, чем я дорожу.
Детям моим Арье, Нисану и Мордехаю.
Гене (Генеху) Котовскому, открывшему для меня двадцать восемь лет назад врата хасидизма.
Р. Шае Гиссеру, старому искреннему другу и настоящему хасиду, заставившему меня издать эту книгу.
В отличие от посвящений в прочих книгах, естественным образом остающихся вне их корпуса, это смотрится как его составная часть, слышится как камертонный звук, настраивающий слух читателя. Написавший посвящение погружен в историю своей семьи, неотделимую от истории своего народа. Народ – не абстракция, это близкие, родные люди, которых связывают узы любви.
Какие слова сказаны о жене! Без нее «не было бы... ничего, чем я дорожу»! Слова человека, прожившего большую семейную жизнь; прекрасная Лея с годами не только не утрачивала своего обаяния, но постоянно умножала его. Любовь, которая углублялась, в которой они вместе внутренне росли и продолжают расти, в которой растут их дети.
Вот дети, а вот прадед, а вот друг – всех объемлет авторское посвящение, все важны, все любимы. Праведный рабби Шмуэль-Шимон, сын Агарона из Волынец, принявший мученическую смерть за народ свой, тем не менее жив, как живы праведники, голоса которых звучат в этой книге. Такой большой семейный портрет, на котором праведный Шмуэль-Шимон и праведная Лея, рабби Хаим из Черновиц и рабби Исроэл из Ружина, дети рабби Александра Фейгина – Арье, Нисан и Мордехай – стоят рядышком между Великим Магидом и Садигорским Ребе, искренний друг и настоящий хасид Шая Гиссер (во втором ряду третий справа) беседует о чем-то с Алтер Ребе, рабби Ханох-Гершон из Радзина, тот самый, что речам мудреца предпочитал молчание дурака, протягивает рабби Адину Штейнзальцу, написавшему теплое предисловие к этой книге, кисет с табачком…
Книга иллюстрирована знаменитыми довоенными фотографиями Романа Вешняка: еврейский мир Восточной Европы, сгоревший в огне Катастрофы через полтора десятка лет после того, как Вешняк нацелил на него свой объектив. «Иллюстрирована» – неудачное слово: визуальный ряд самостоятелен и, взаимодействуя со словом, порождает новую целостность. Черно-белое фото автора смотрится портретом из альбома Вешняка: Фейгин действительно один из них.
Михаил Горелик
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru