[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2005 НИСАН 5765 – 5 (157)
БЕЛЫЙ ФЛАГ НАД ШПАНДАУ
Владимир Галл
Это произошло 1 мая 1945 года. Над куполом рейхстага уже развевалось Знамя Победы. Шли к концу бои в Берлине, и у фашистов осталось лишь несколько опорных пунктов. Одним из них была цитадель Шпандау на западной окраине Берлина. Ее не удалось взять с ходу. Наши войска обошли крепость, но ее орудия держали под обстрелом мост через реку Хафель, по которому на запад непрерывным потоком шли войска, военная техника, везли боеприпасы. Шпандау было необходимо взять как можно скорее, но не штурмом, ибо советское командование узнало, что в цитадели находятся не только солдаты и офицеры, но и гражданское население – старики, женщины и дети.
Чтобы избежать бессмысленного кровопролития, решили попытаться склонить гарнизон крепости к капитуляции, хотя знали, что эсэсовцы (а их там собралось немало) грубо нарушали все международные конвенции о ведении войны и не щадили даже парламентеров. Совсем недавно они расстреляли нашего парламентера в Будапеште.
Ранним утром 1 мая майор Василий Гришин и автор этих строк с белым флагом отправились к цитадели. Каждый из нас думал о своем. Я вдруг вспомнил, что несколько лет тому назад в Москве, в Сокольниках, в стенах родного института, ИФЛИ, уже слышал о Шпандау. На лекции по истории Средних веков профессор Неусыхин рассказал нам, студентам, что еще в середине XII века герцог Альбрехт заложил эту крепость в месте слияния рек Хафель и Шпрее. Во главе своих полчищ он совершал кровавые набеги на земли славянских племен и на отнятой территории основал маркграфство Бранденбург. За свой злобный нрав Альбрехт получил прозвище Медведь и с ним так и вошел в историю. Заложенная герцогом цитадель восемь веков простояла на берегах Шпрее как мрачный символ германской агрессии.
И вот мы у цитадели, но нас никто не окликает. Только стволы автоматов смотрят из бойниц и амбразур в нашу сторону. Мы никого не видим, но чувствуем, что за нами следят сотни глаз. Огромные крепостные ворота забаррикадированы, внутрь войти нельзя. Прямо перед воротами стоит «тигр». Ствол его пушки разворочен, гусеницы разбиты, броня орудийной башни изрыта вмятинами. Это выглядит символично: беззубый «тигр» всё еще пытается защитить любимое детище Медведя.
Еще по дороге мы с Гришиным договорились, что переговоры буду вести я, поскольку лучше владею немецким. Но как заговорить, если перед нами никого нет? Чтобы выйти из этого странного положения, я – неожиданно для себя – кричу прямо в ворота: «Халло!» И тотчас на балконе, высоко над нами, появляются два солдата. Они бросают на землю веревочную лестницу. По ней спускаются два немецких офицера.
«Комендант крепости полковник Юнг! Заместитель коменданта подполковник Кох!» – представляются они, вскинув правую руку в фашистском приветствии. (После покушения на Гитлера 20 июля 1944 года это приветствие по предложению Геринга было введено в вермахте «как знак верности фюреру».) Приложив ладони к козырькам фуражек, мы тоже называем свои имена и звания. Потом от имени советского командования предлагаем немцам сдать крепость и излагаем условия капитуляции: право на жизнь солдатам и офицерам, медицинская помощь больным и раненым, питание. Полковник внимательно слушает нас, затем отвечает:
– Лично я согласился бы капитулировать на условиях, предложенных вашим командованием. Но есть приказ фюрера: если комендант осажденной крепости или командир окруженного соединения капитулирует самовольно, то любой подчиненный ему офицер может его расстрелять и возглавить оборону. Поэтому мое единоличное решение не принесло бы пользы, – он горько усмехается, – ни вам, ни мне...
И вот тут-то происходит самое необычное в этой истории. Мы спонтанно принимаем непредусмотренное решение:
– Господин полковник! В таком случае мы сами поднимемся в крепость и поговорим с вашими офицерами.
Комендант ошеломлен и растерян. Наше предложение явно кажется ему безумным. Думая, что ослышался, он просит:
– Повторите, пожалуйста!
Мы повторяем сказанное слово в слово. Обменявшись многозначительным взглядом со своим заместителем, полковник с сомнением пожимает плечами и указывает рукой на лестницу.
– Ну что ж, пожалуйста! – говорит он, всем своим видом давая понять, что не может гарантировать нам жизнь и безопасность...
Начинаем подъем. Первым карабкается вверх комендант, за ним майор Гришин, третий – я. Замыкает нашу группу подполковник. Я вижу над собой начищенные до блеска хромовые сапоги Гришина, еще выше – краги полковника. Слышу, как сзади тяжело сопит Кох. Ни Гришину, ни мне не приходилось прежде взбираться по веревочным лестницам.
Поднимаемся на балкон, входим в узкую, длинную комнату. Комната полутемная, без окон; тусклый свет проникает только через балконную дверь. Когда глаза привыкают к мраку, различаем в глубине группу офицеров, выстроившихся «подковой». Мы с Гришиным, не сговариваясь, занимаем самую удобную позицию для обороны – встаем у стены плечом к плечу. Конечно, это наивная предосторожность: если фашисты захотят что-нибудь с нами сделать, не поможет никакая удобная позиция.
Я обращаюсь к офицерам, повторяя условия капитуляции. Слушают внимательно. Через несколько минут «подкова» рассыпается на маленькие группки оживленно спорящих людей. По выражению лиц можно понять, что одни, во главе с полковником, за капитуляцию, другие же, в большинстве своем молодые, – категорически против.
Опять выстраивается «подкова». Комендант выходит вперед:
– Господа русские офицеры! Мы, немцы, умеем ценить истинное мужество и восхищаемся вашим благородным поступком: вы не побоялись подняться в цитадель, чтобы предотвратить кровопролитие... – Полковник несколько театрально склоняет голову, выдерживает короткую паузу. – Но мы не можем капитулировать без приказа. Тем не менее у нас есть контрпредложение. Вы только что весьма убедительно, – легкая ироническая усмешка кривит губы герра Юнга, – доказали нам, что война скоро кончится. Даю вам слово немецкого офицера, что в немногие дни, оставшиеся до конца войны, цитадель не произведет ни одного выстрела по мосту. Но ваши войска тоже не должны ничего предпринимать против нас. Когда же верховное командование вермахта издаст приказ о всеобщей капитуляции, сдадимся и мы. Таким образом, и ваши солдаты не будут подвергаться обстрелу, и мы не нарушим свой долг перед фюрером и отечеством...
На первый взгляд это разумный компромисс. В действительности же – замаскированный отказ капитулировать. Я отвечаю:
– Господа офицеры! Советское командование не может принять ваше предложение. Война есть война, а не детская игра, в которой можно не только дать честное слово, но и сдержать его. У нас нет надежных гарантий, исключающих обстрел моста вашей артиллерией. Советские войска будут вынуждены брать цитадель штурмом. Они возьмут ее, можете не сомневаться!.. При штурме, вполне вероятно, прольется кровь и наших солдат, а уж тогда пеняйте на себя. В этом случае наше командование пойдет на то, что предусмотрено условиями капитуляции. Даем вам последний срок для принятия окончательного решения. Если ваши парламентеры не придут к нашему переднему окопу к 15.00, мы начнем штурм. Комендант Юнг говорил о долге. Советуем вам, господа офицеры, в оставшиеся часы поразмыслить, в чем заключается ваш истинный долг перед родиной: в том, чтобы перед самым концом уже проигранной войны обречь на гибель себя, своих солдат, укрывшихся в крепости стариков и женщин с детьми, или в том, чтобы сохранить и свои, и их жизни для новой, будущей Германии. Если вы откажетесь немедленно капитулировать, вся ответственность за бесцельно пролитую кровь падет на ваши головы!..
С самого начала переговоров атмосфера в помещении была напряженной. Теперь напряжение заметно усилилось. Достаточно кому-то из эсэсовцев истерически выкрикнуть: «А, эти русские свиньи еще угрожают!» – как нас тут же растерзают. Им, слава Б-гу, невдомек, что я еврей! В комнате воцаряется гробовая тишина. Майор Гришин и я поворачиваемся и идем к балкону. По той же веревочной лестнице спускаемся на землю и шагаем к чернеющей невдалеке роще; за ней – наш передний край. Откровенно говоря, хочется ускорить шаг. Но мы сдерживаем себя. Медленно, спокойно (внешне спокойно!) проходим весь путь до рощи.
Ровно в 15 часов перед нашими окопами вырастают два парламентера с белым флагом. Это всё те же комендант крепости и его заместитель. Я выхожу им навстречу.
– Господин капитан! Мы пришли сообщить вам о своем решении. Цитадель… – Голос полковника дрожит от волнения, на мгновение он даже смолк. – Капитулирует!
Радость наполняет мою душу, но я не подаю виду и невозмутимо, будто выслушивать сообщения о капитуляции вражеских крепостей для меня – самое обыденное дело, отвечаю:
– Поговорим о деталях сдачи.
Через несколько часов мы с Гришиным снова входим в цитадель, на сей раз через разбаррикадированные ворота. В огромном дворе строятся в колонны немецкие солдаты и офицеры. Советские автоматчики уводят их на сборный пункт для военнопленных. К нам подходят Юнг и Кох. Последний неожиданно произносит на чистом русском языке:
– Мы хотели бы попрощаться с вами, господа офицеры...
Он замечает наше удивление и, как бы отвечая на незаданный вопрос, добавляет:
– Я двадцать лет жил в Санкт-Петербурге и немного говорю по-русски...
Подполковник Кох явно скромничал: он говорил по-русски очень хорошо, почти без акцента. Так вот почему он всё время был возле нас во время переговоров – и у стен крепости, и внутри. Хорошо, что мы не обронили ни одного неосторожного слова!
Во дворе цитадели столпилось множество штатского народа: женщины с детьми, старики. Это родные офицеров и обитатели Шпандау. На лицах страх и смятение. Что их теперь ждет? Сибирь? Расстрел?
Отдаем приказание в рупор:
– Гражданское население может покинуть крепость и отправиться по домам!
Шумный и пестрый поток устремляется к воротам.
Те самые ворота крепости. Над ними балкон, с которого сбросили веревочную лестницу; по ней парламентеры поднялись в крепость.
* * *
Вечером мы с майором Василием Гришиным докладываем начальнику политотдела армии полковнику М. Х. Калашнику, что задание командования выполнено: цитадель капитулировала, кровопролитие предотвращено. Лицо Михаила Харитоновича, обычно строгое и даже суровое, светлеет, он встает из-за стола и крепко обнимает нас. Честно говоря, ничего подобного мы не ожидали: полковник не страдает избытком сентиментальности…
В соседнем доме, где разместилось наше седьмое отделение, попадаем в объятия друзей; те поднимают бокалы (точнее – жестяные кружки) за наше здоровье.
Вдруг из закутка, где стоит служебный радиоприемник, в комнату вбегает лейтенант Кони Вольф. Он любимец политотдела армии и самый младший среди нас по званию и возрасту: ему 19 лет. Сейчас у Кони какой-то радостно-растерянный вид. Еще неокрепшим, да к тому же и дрожащим от волнения голосом он кричит, стараясь перекрыть радостный шум:
– Гитлер капут!
Бурный взрыв смеха в ответ. Эти слова давно и хорошо знакомы нам, они – пароль для перебежчиков, они написаны на всех листовках, обращенных к немецким солдатам. Но Кони сердится: мы его не поняли.
– Да нет же, ребята, Гитлер действительно капут. Только что я поймал специальное сообщение ОКВ (верховного командования вермахта). Под траурные звуки фанфар диктор замогильным голосом объявил: «Фюрер вместе со своей женой Евой Браун добровольно ушел в мир иной».
Гремит радостное «Ура!»
Но буквально на следующий день Шпандау опять дает о себе знать. Меня вызывает полковник Калашник. Склонившись над картой, разложенной на столе, он делает на ней какие-то пометки красным карандашом, потом говорит мне:
– Ночью большая колонна немцев прорвалась к Шпандау. Хотят сдаться американцам. Наша артиллерия их уже рассеяла. Колонна распалась на группы, а те прячутся в лесах и рощах. Командование фронта хочет избежать стрельбы и смертей. Кому это сейчас нужно? Вам задание: отправляйтесь на агитмашине туда, где скопилось особенно много немцев (он показывает на карте), ведите непрерывную передачу, объясните им всю бессмысленность сопротивления и постарайтесь убедить сдаться в плен…
В голове у меня мелькает тревожная мысль: «Нельзя испытывать судьбу дважды». Но приказ есть приказ. Он должен быть исполнен.
Отправляемся втроем: водитель Коля, Кони и я. Прибыв на место, мы с Кони устанавливаем МГУ на холме, репродукторами к дороге, и, попеременно сменяя друг друга у микрофона, ведем передачу. Репродукторы далеко разносят наши голоса, призывающие немцев сдаваться. И они сдаются. Конечно, вряд ли только потому, что мы так уж убедительно агитируем: скорее из-за того, что положение у них действительно безвыходное.
Перейдя ручей, с поднятыми руками они приближаются к агитмашине, бросают оружие и отходят в сторону. Вскоре возле машины вырастает целая гора из автоматов, карабинов и пистолетов. Я даже еще и несколько фаустпатронов разглядел. С каждым часом толпа пленных увеличивается. На грузовике подъезжает майор Эммануил Казакевич из разведотдела армии. Седьмое отделение тесно сотрудничает с разведотделом, и мы с Кони давно дружим с Казакевичем. Однажды он сказал нам, что до войны был писателем, но мы тогда не совсем поверили будущему лауреату Сталинской премии, автору знаменитой повести «Звезда».
Казакевич обещает прислать нам автоматчиков для конвоирования пленных и машину для транспортировки трофейного оружия.
Начинает темнеть. Мы уже было собрались заканчивать передачу, но у перелеска появляется новая группа немцев. В бинокль видно, что их очень много. Пожалуй, это самая большая группа из всех, что сдались нам в плен. Решаем провести еще один, последний «заход» передачи и усталыми, охрипшими голосами отдаем команду в микрофон.
Вначале всё идет гладко: немцы переходят ручей и направляются к нам. Однако затем происходит нечто неожиданное: вместо того, чтобы поднять руки и двигаться гуськом, они рассыпаются цепочкой и, развернувшись в боевые порядки, приближаются к нам, обходя холм с флангов. В моей голове вновь вспыхивает: «Всё-таки не следовало испытывать судьбу дважды!»
Я говорю Кони:
– Будет нас здесь трое или двое – это ничего не изменит. Уходи, пока еще есть возможность.
Кони отрицательно качает головой:
– Нет, Володя, я останусь с вами.
Мы втроем стоим с автоматами, снятыми с предохранителя, и смотрим на приближающуюся цепь. Нервы напряжены до предела. Немцы уже совсем близко. Кажется, еще секунда – и они бросятся на нас. Но вдруг (очевидно, по команде, которой мы не слышали) они сворачивают боевые порядки, выстраиваются гуськом и с поднятыми руками подходят к нам.
Впереди шествует (именно шествует, а не идет) морской офицер в парадной форме капитан-лейтенанта. Он останавливается в нескольких шагах от нас, молодецки отдает честь, отстегивает от пояса офицерский кортик, молча протягивает его мне как старшему по званию и удаляется, четко печатая шаг. Его солдаты хмуро бросают свои автоматы на груду оружия и тоже отходят в сторону.
С того памятного дня прошло 60 лет, но я до сих пор не могу понять – зачем капитан-лейтенанту понадобился этот спектакль? А может, он действительно хотел атаковать нас, но в самый последний момент передумал?
Подъезжает грузовик с конвоирами. Они загружают трофейное оружие в кузов машины и уводят пленных в тыл, в лагерь. Майор Казакевич сдержал свое обещание.
Но Шпандау не оставляет меня. Прямо наваждение какое-то… В Кладове (пригороде Шпандау) обнаруживаем и везем в штаб нашей 47-й армии Ольгу Чехову. Она была женой великого русского актера Михаила Чехова, племянника А. П. Чехова, уехала с ним в Германию, осталась там после его отъезда в Америку и стала известной немецкой киноактрисой. Я вспоминаю, что еще в начале 30-х годов подростком видел нашумевший фильм «Мулен Руж» с О. Чеховой в главной роли.
Командующий армией гвардии генерал-лейтенант Перхорович гостеприимно встречает актрису и долго беседует с ней. Хотя она не забыла русский язык, я выполняю функции переводчика. Перхорович принимает решение отправить Ольгу Чехову в Москву, и полковник Калашник вместе со мной отвозит ее на аэродром в трофейном «опель-адмирале».
Вернувшись через несколько часов в политотдел армии, мы узнаем, что Ольгу Чехову тем же самолетом вернули обратно, правда, не к нам, а прямо в Берлин. Там она и остается. Ее считают загадочной личностью. О ней ходит множество слухов, и их диапазон весьма широк. По одной из версий, она была, наряду с Евой Браун, любовницей Гитлера, а по другой – секретным агентом советской внешней разведки. Эта последняя версия просочилась даже в российские средства массовой информации.
День 7 мая проходит в обычных хлопотах. Но внезапно Кони Вольф отрывается от радиоприемника и кричит срывающимся от волнения голосом:
– Ребята! Би-би-си передало, что сегодня в Реймсе представители союзников и какой-то высокопоставленный немецкий генерал подписали предварительный протокол о капитуляции. А завтра в полдень по радио выступит Черчилль. Он официально сообщит всему миру, что вечером в Берлине высшие чины союзных армий и верховного командования вермахта подпишут акт о полной и безоговорочной капитуляции Германии. Победа!
Трудно описать, что творится с нами. Мы обнимаемся, целуемся. Через мгновение потрясающая новость облетает весь политотдел. Офицеры выбегают на улицу, поздравляют друг друга. Темпераментный майор Григорян хватает автомат и дает очередь в небо. Трассирующие разноцветные пули прорезают темное вечернее небо. Это – предвестник салюта Победы, который прогремит 9 мая в Москве и в других городах нашей Родины…
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru