[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2005 АДАР-2 5765 – 4 (156)
Пейсах в Салтыковке
Нас город выпустил в лес,
а сам за дорогой исчез.
И вот мы идем по тропинке,
и вьются в небе снежинки.
Ступаем по льду,
по лужам,
шагаем себе, не тужим.
А кто-то над нами кружится,
свистит-свиристит,
шебуршится:
– Чив-чив! – Чо-чо?
– Чив-чив! – Чо-чо?
– Весна вернулась, братцы!
Вон белка прыгает,
пытаясь разобраться
в своих запасах.
С макушки на макушку
летит сорока.
И кричит кукушка.
Журчит ручей
по ледяной листве.
Жужжит сердитый шмель:
– Апрель! Нисан!
– Нисан! Апрель!
– И Пейсах – восемь дней!
Уже продралась голубика…
А может, путаю – черника…
Беру ольхи
серёжные цветочки,
и бересты
слетевшие кусочки,
и янтаря с сосны
сняла немного.
Свои трофеи
у порога
сложу.
Налью в бутылочку
водички,
и будут радовать
весенние сестрички
всех, кто вокруг.
Кто просто скажет:
– С весной тебя!
На сейдер приходи!
Инна Мамина
Из цикла «Марьина роща»
***
Троллейбус миновал
Савеловский вокзал
и повернул
по направленью к Рижской.
Там некогда стоял
у старого моста
мой отчий дом
на улице Квессиской.
Его давно снесли,
как предписал генплан,
и на вокзале
я бываю редко...
А трудности
с дровами и водой
остались в той
далекой пятилетке.
В развязках трасс
и взлетах эстакад
здесь новые
проложены маршруты...
Но почему так жаль
и дом, и палисад,
шалманы у киношки,
под «Салютом»,
колонку на углу
и дровяной сарай,
где маялась коза
по кличке Марта,
окрестная шпана
пила денатурат,
играла в «расшибалочку»
и в карты.
Жаль даже
вороватых Литваков,
которых выселяли
за сто первый...
Бутырская тюрьма
была им дом родной,
а их Илюша –
моим другом
верным.
Жаль дворников
и старых постовых,
дежуривших посменно
на вокзале, –
они к нам в зимний день,
продрогнув и устав,
чуть отдохнуть
и выпить
забегали.
Жаль общий огород,
беседку во дворе,
забор в обрывках
содранных плакатов,
и с чайкой абажур,
и маминых друзей –
Берковичей,
Юровских,
Айзенштадтов...
Лехаим! Тост за них,
за мертвых и живых,
за жизнь,
что, как мгновенье,
промелькнула...
Троллейбус миновал
Савеловский вокзал,
дорога в Шереметьево
свернула.
Ирина Якобсон
***
Стараюсь не петь и не помнить.
Но если...
Ах, кто это в детстве рыдал?
Поешь ли вечерней порой свои песни,
Внимает ли им Иордан?
Когда я пою их, бываю незрячей,
Нездешней, из тамошних стран...
Скажи мне, течет ли всё Кишейн прозрачный,
Темнеет ли старый Ливан?
Когда я пою их... Пожалуйста, тише.
Откуда он, этот экстаз?
Какой там Ливан, Иордан или Кишейн?
Я там побывала хоть раз?
Ведь я из советских,
из преданных граждан,
По мне – и Олха хороша.
Что кровь моя помнит?
Чего она жаждет?
О чем истомилась душа?
Подальше всё это. Подальше, подальше...
Зачем на одной мы волне?
Зачем я бегу этой муки сладчайшей?
Зачем она вечно во мне?
Стараюсь не петь и не помнить.
Но если...
Ах, кто это в детстве рыдал?
Поешь ли вечерей порой свои песни,
Внимает ли им Иордан?
Когда ты с зеленого луга с косою
На отдых вечерний идешь,
Ты гордо и смело, тряхнув головою,
Веселые песни поешь.
Ты гордо и смело...
Не в этом ли дело?
Белла Левантовская
Из цикла «Заветное»
1
Ева в заброшенном бродит раю.
В Еве, как в яви, себя узнаю.
Всё, что имею, за встречу отдам,
Но не приходят ни Б-г, ни Адам.
2. Вирсавия
Пощади Вирсавию, пощади, –
и старела – преданная, – любя.
А в твоем дому на твоей груди –
Ависага, греющая тебя.
Не украсит стана цветной виссон,
не сокроет лет золотая нить.
Ависага твой охраняет сон.
А меня-то некому охранить.
Не ломаю руки, не плачу в крик,
а бессонно мучаюсь до утра.
И не верят очи, что ты старик,
и самой не верится, что стара.
3
Давай и ты опробуй в свой черед
на прочность мир и вырвись
из-за строчек.
Сорви цветок, и чудище умрет, –
такая малость – аленький цветочек.
А что хранить, когда мы все умрем,
и жизнь груба, и мы – простые люди.
Всего лишь раз станцуй перед царем,
и голову внесут тебе на блюде.
И, знать, была права Иродиада –
любовь земна, и неба ей не надо.
Елена Лапшина
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru