[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  АПРЕЛЬ 2005 АДАР-2 5765 – 4 (156)     

РАББИ ШМУЭЛ А-НАГИД

Маркус Леман

Продолжение. Начало в № 9–12, 2004; № 1–3, 2005

20. Интриган

Читатель наш, конечно, помнит испано-сельбийского принца из Эльмиры по имени Зумаер, о котором рассказывалось в одной из глав и которому случалось несколько раз помогать Хабусу в ратных делах. Герцогство Эльмира граничило с Гранадой на севере и на западе. Столица его тоже называлась Эльмирой. Город живописно раскинулся между горной грядой, на вершине которой стояла древняя сторожевая крепость, и пологим берегом Средиземного моря. В те времена Эльмира, так же как и Гранада, познала небывалый прежде расцвет. Богатства ее множились, а искусства процветали. Число жителей города достигло ста пятидесяти тысяч.

Верховным визирем в герцогстве служил просвещенный мусульманин по имени Муса ибн Бекна, человек богатый и довольно влиятельный. Однако он был всего лишь носителем высокого титула, ибо реальная власть находилась в руках другого мусульманина: его звали Абасом и он, благодаря неслыханному своему богатству, владел всем вокруг. О нем говорили, что ему нет равного в четырех вещах: в наглости, богатстве, скупости и гордыне. Богатство Абаса и вправду было сказочным. По самым осторожным предположениям его собственность оценивалась в десятки миллионов динаров. Дворец богача со всех сторон облепили все мыслимые и немыслимые украшения. Он походил на гигантский торт, облитый разноцветной глазурью. Во дворе чуть не круглые сутки суетилась толпа слуг, занятых устройством всевозможных празднеств. Одним из самых впечатляющих помещений дворца была огромная библиотека, где стояло почти четыре тысячи книг. Там же хранились бесчисленные папки с редкими документами.

Удача улыбалась Абасу всегда: в любом деле, за которое он брался, у него всё получалось. И сам он был молод и красив. Ему только что исполнилось тридцать. Семья его, одна из самых знатных в Эльмире, вела свою родословную от кого-то, кто в далекие времена входил в число приближенных пророка Мухаммеда. Он считался человеком очень умным, знающим, а кроме того, слыл великолепным оратором; его неподдельный пыл, его блестящее остроумие неизменно восхищали слушателей.

Всё это, вместе взятое, совершенно свело Абаса с ума, вскружило ему голову. Он возгордился сверх всякой меры. Его заносчивость, презрение к окружающим не знали границ, его откровенная наглость снискала ему множество врагов. Особенно ненавидели его жители Кордовы. Он приехал туда в обществе Зумаера и при встрече с городскими старейшинами обошелся с ними самым хамским образом. На прощание он еще и объявил этим почтенным людям: «В вашем городе я встретил одних только глупцов да оборванцев».

Абас писал стихи и однажды очень точно сформулировал собственные честолюбивые помыслы:

«Если бы все люди были моими рабами, я и тогда бы не успокоился. И тогда бы дух мой стремился взмыть всё выше и выше – достичь звезд небесных и их превзойти».

По поводу и без повода, особенно во время игры в шахматы, которой был привержен, он любил повторять: «При виде меня горе и беды клонит в сон, им строго-настрого запрещено подходить ко мне даже на пушечный выстрел».

Увы, не читал бедняга Абас изречения наших мудрецов, предупреждавших: никогда не кичитесь своим благополучием. Нелепыми, неумными самовосхвалениями уготовил он себе грядущий крах. Он уже вызвал отвращение и неприязнь всех поголовно жителей Эльмиры, но абсолютно не ведал, что творит. В конце концов один смелый поэт не убоялся выразить в стихотворной строфе то, о чем в глубине души мечтали все. Он дополнил любимую фразу Абаса о его неуязвимости, написав: «Но в один прекрасный день Тот, Кто не спит и даже не дремлет, разбудит твою беду и поднимет несчастье твое ото сна».

Будучи арабом, Абас с детства питал сильную неприязнь к берберам и евреям. Он не желал вступления своего принца в союз с Хабусом, потому что боялся в результате потерять большую часть своего влияния на него. Особенно его огорчало то, что союзник принца Зумаера был берберского происхождения; вдобавок к этому он еще держал при себе визиря-еврея. Легко склонив Мусу ибн Бекна на свою сторону, Абас начал на пару с ним строить козни, плести интриги, вынашивать планы… И всё только с одной целью – лишить рабби Шмуэла высокой должности. Они испробовали бесчисленные наветы и наговоры, но поначалу всё оказалось без толку. Тогда, убедившись в бесплодности потраченных усилий, они попытались посеять рознь между эльмирским принцем и халифом Хабусом, уговаривая принца предать своего союзника и переметнуться на сторону его врагов. Это им удалось...

21. Собрание заговорщиков

Дорога из Гранады в Басру тянется среди горных отрогов; большинство обитателей сих необычных мест – жители пещер. Падающие с высоты бесчисленные ручьи, стремительные, полноводные, рассекают горы, создавая узкие, но далеко уходящие вглубь ущелья, внутренняя конфигурация которых разнообразна и затейлива. Тому, кто с вершины окинет взором эту удивительную картину, может показаться, будто он смотрит на заколдованный город, или на окаменевший лес, или на старинную крепость с множеством башен. Камень, составляющий горный массив, достаточно мягок и легко поддается обработке. Местные жители поэтому использовали для своих нужд не только даровой материал, но и сам рельеф, без большого труда высекая в углублениях окна и двери, расширяя их в меру надобности, превращая крутые спуски в удобные, почти пологие проходы.

Стояла глубокая ночь; горные склоны тонули в кромешной тьме. Спали, однако, далеко не все. В огромной пещере собралась целая толпа. То были не местные жители, эти пришлые люди просто заплатили хозяину пещеры за право устроить тут свое сборище в тихий поздний час. Множество факелов освещало подземные своды, тени метались по стенам, приглушенные голоса слабым эхом отдавались в вышине. Всё вокруг выглядело странным и таинственным. Мужчины, облаченные в белое, сидели на земле вокруг кучи щебня. Щебень сгребли в самый центр, чтобы куча служила трибуной для ораторов. Тяжелый, неподвижный воздух наполнял пещеру. Дышалось с трудом.

Но вот на щебень взобрался человек с характерной берберской внешностью. Глаза его горели.

– Друзья и братья! – начал он. – Я собрал вас здесь, чтобы поговорить о крайне важном и секретном деле. Халиф Хабус умер, и его старшему сыну, Бадису, предстоит унаследовать престол. Для нас с вами это может стать катастрофой. Воцарение Бадиса мы должны предотвратить любой ценой. Любой – без преувеличения! Только младший сын покойного халифа, Балкин, только он по-настоящему достоин престола. Бадис – обжора и пьяница. Его влекут к себе лишь пышный титул и вседозволенность, которую сулит абсолютная власть. От такого правителя нельзя ждать серьезного, умелого руководства страной. Иное дело Балкин, человек, преданный Гранаде, мудрый и просвещенный, знающий толк в науках. Однако сложность положения в том, что нам предстоит убрать с дороги прежде всего еврея Шмуэла. Если удастся одолеть еврея – отстранение Бадиса от власти станет легкой задачей. Я знаю, не все присутствующие разделяют мои взгляды, поэтому требую от вас только одного: поклянитесь, что ни одно слово, услышанное здесь, не выйдет наружу без моего разрешения.

– Клянемся! – разнесся под сводами пещеры дружный возглас.

– А теперь, возлюбленные друзья и братья мои, – продолжал оратор, – я счастлив сообщить вам, что большинство граждан страны с великой радостью готово встать на нашу сторону. С нами все уважаемые берберские семьи. Даже некоторые евреи склонны поддержать нас. Бадис, вполне вероятно, не отречется от престола по доброй воле; тогда мы сможем заточить его в подземелье и даже казнить, ибо армия тоже на нашей стороне. Если какая-нибудь часть арабов, приверженцев Бадиса, попробует оказать нам хоть малейшее сопротивление, конец их будет скорым и страшным. Вырежем всех до одного! Теперь же нам более всего важно знать мнение пришедших сюда евреев. Знайте же, евреи: если вы останетесь верны своему Шмуэлу, то станете нам врагами; если отречетесь от него, тогда мы пойдем с вами дальше рука об руку.

При этих словах встал сидевший у стены еврей, подошел к возвышению и заговорил:

– Хочу поведать вам, друзья, о том, что заставило меня прийти сегодня сюда, в эту пещеру. Я сапожник и занимаюсь своим ремеслом уже много лет. Все вы не раз заказывали у меня новую обувь, не раз и не два приносили в починку старую. Но тут послал мне Б-г конкурента. Араба по имени Ибрагим. Обошел Ибрагим всех моих заказчиков и объявил каждому, что готов поставлять ему товар лучшего качества и за более низкую плату. Понятное дело, большинство моих клиентов переметнулось к нему. Возмущенный бессовестностью и наглостью конкурента, я отправился к первому визирю требовать суда и справедливости. Ибо по высшему закону, да и по закону человеческому, евреи должны помогать своим братьям и поддерживать их… Попробуйте теперь угадать, что ответил мне рабби Шмуэл!

В пещере царило молчание.

– Скрывая за слащавой улыбкой равнодушие и черствость, он сказал мне дословно следующее: «Дорогой друг, к сожалению, тут я ничем не смогу тебе помочь. Не пристало мне, облеченному саном главного визиря, вмешиваться в такое дело. Кроме того, понимаешь ли, то обстоятельство, что евреи предоставляют работу чужаку, иноверцу, способно уменьшить ненависть к нам со стороны остальных жителей Гранады. Я же, если приму твою сторону и ограничу чужака в правах, могу лишь усилить эту ненависть». Вот что услышал я от рабби Шмуэла! И ныне источник пропитания для меня иссяк. Ибо всех своих еврейских клиентов я потерял, а других не приобрел.

– Я ведь тоже сильно недолюбливаю визиря, – возбужденно проговорил другой еврей, сидевший поодаль. – И тоже думаю, что довольно ему над нами властвовать. Однако обвинение, которое ты ему предъявляешь, друг мой, не кажется мне обоснованным. Решение рабби Шмуэла в связи с твоим делом я считаю мудрым. Визирь в данном случае рассуждал как политик, заботящийся о благе евреев и о мире внутри государства.

– Он недостоин называться евреем, – возмущенно воскликнул сапожник. – Он ненавидит свой народ и должен умереть!

Молодой человек в еврейской одежде, бедной, но опрятной, протолкался к возвышению и после долгих просьб и перешептываний получил наконец слово.

– А скажи-ка ты мне, нищий бедолага, – произнес он с усмешкой, презрительно глядя на сапожника, – разве это не правда, что рабби Шмуэл в тот день, когда ты явился с жалобой, дал тебе безвозмездно весьма приличную сумму и благодаря ей ты спокойно существуешь без работы и доныне? Я лгу?

– Мне не нужны подачки! – вскричал сапожник, покраснев до ушей. – Я хочу жить трудом своих рук!

– Тем не менее подачку у визиря ты взял, – возразил оратор, горестно вздохнув. – Стыдно, приятель. Я ведь тебя знаю превосходно: ты всегда рад безделью и праздной жизни.

Обращаясь уже к остальным, молодой человек продолжал:

– Не могу долее сдерживаться, не в силах молчать, слушая, как поливают грязью великого человека. Истинно великого. Подобного ему не было в нашем народе вот уже много столетий. И хотя мне ни разу в жизни не перепало от него ни гроша, я обязан за него заступиться. Вот я спрашиваю вас, присутствующих здесь представителей иудейского племени: кто будет заботиться о сотнях и тысячах юношей, изучающих Тору, если не станет рабби Шмуэла? Кто заплатит писцам за бесчисленные копии священных книг? Кто бесплатно раздаст их учащимся?.. И вообще – разве рабби Шмуэл не величайший знаток Торы в нашем поколении? Разве он для нас не учитель? Не высший авторитет? Всякий, кто причинит ему зло, причинит зло всему нашему народу…

В толпе послышался сердитый ропот.

– Разбейте ему голову! – вопили какие-то разгневанные мужчины.

Несколько берберов, похоже, уже готовы были выполнить эту рекомендацию, однако дерзкий оратор в общем шуме успел спуститься с импровизированной трибуны и незаметно выскользнуть из пещеры. Ночная тьма мгновенно поглотила его.

На кучу щебня поднялся еще один еврей и обратился к берберам:

– Мы, евреи, отвергаем насилие при решении любых вопросов. Пожалуйста, отыщите какой-нибудь другой путь – без кровопролития.

При этих словах глаза берберов, точно по команде, засветились ненавистью. Дикие, необузданные по природе, они и в толк взять не могли, как можно уладить серьезный конфликт без ножа и пули.

– Не согласитесь с нашим приговором, – кричали они вразнобой, но громко и со злобой, – не примете наши условия, каковы бы они ни были, – судьба ваша уподобится судьбе Бадиса и Шмуэла! И она настигнет вас раньше, чем их. Потому что, если вы будете воротить нос и морщиться при слове «кровь», если сами не захотите участвовать в борьбе, вам не выйти живыми из этой пещеры!

Лица евреев побледнели от страха, от предчувствия чего-то ужасного. И тут неожиданно вскочил давешний сапожник и закричал в исступлении:

– Послушайте меня, евреи! Неужели я, простой человек, тачающий башмаки, должен напоминать ученым людям заветы великих наших мудрецов?! «Вставшего, чтобы убить тебя, убей»! – говорили они. Вы что же, всерьез думаете, будто Шмуэл и Бадис оставят вас на свободе, если победят? И разве такой человек, как визирь, отступник, предатель своих соплеменников, заслуживает, чтобы с ним считались?

Растерянные евреи были уже близки к тому, чтобы поддаться уговорам врагов рабби Шмуэла и согласиться на гнусные планы берберов, но тут снаружи внезапно донеслись странные и страшные звуки. Ужасающий грохот сотрясал ущелье, и многократное горное эхо разносило его по окрестностям. Присутствующих охватил страх. В панике высыпали они из пещеры и принялись озираться по сторонам, пытаясь понять, что произошло и откуда пугающий шум. К великому своему удивлению, они ничего нигде не обнаружили. А грохот прекратился. Тем временем восточный край неба начинал светлеть, предвещая скорый рассвет.

Заговорщики разошлись по домам молча и в глубоком смятении.

22. Совет мудрецов

Со смертью халифа перед рабби Шмуэлом встали воистину неразрешимые проблемы. Берберы все поголовно перешли на сторону юного Балкина. Арабы же, напротив, остались на стороне Бадиса. Мнения в среде евреев разделились. Ученики рабби Шмуэла, все, кто вообще составлял ближайшее окружение мудреца, дружно стояли за Бадиса. Однако было сколько угодно людей, полагавших, будто при Балкине им станет лучше. Сторонников Балкина возглавляли три видных члена общины: старый, всеми уважаемый рабби Йосеф ибн Мигаш, судья и глава ешивы, и двое известных в стране мудрецов – рабби Ицхак бен Лион и рабби Нехемия Ашкафа. Рабби Шмуэл считал, что разногласия между евреями представляют гораздо большую опасность, нежели восшествие Балкина на престол или даже гражданская война. Ибо тот факт, что евреи борются и по ту, и по другую сторону баррикад, впоследствии даст повод победителю, кто бы им ни стал, призвать отмщение на их головы, а чернь, как всегда, будет рада отыграться на евреях за все свои невзгоды.

Поэтому рабби Шмуэл видел первейшую свою задачу в том, чтобы привести евреев Гранады к согласию, к единому взгляду на вещи. Ради этого он и призвал к себе на совет наиболее уважаемых членов общины. Рабби Шмуэл, разумеется, считался среди своих соплеменников непререкаемым авторитетом; тем не менее он не мог внушить общине свою точку зрения без поддержки названных выше трех мудрецов, пользовавшихся абсолютным доверием народа. Кроме того, у рабби Шмуэла имелись многочисленные недоброжелатели и даже враги; вследствие самых разных причин эти люди желали ему зла и не прощали обид. Пример тому – хотя бы лицемерный сапожник, вступивший в ряды заговорщиков.

Приняв решение, рабби Шмуэл тотчас послал одного из своих любимых учеников к трем мудрецам – к рабби Йосефу ибн Мигашу, к рабби Ицхаку бен Лиону и к рабби Нехемии Ашкафе. Послал, дабы предложить им встретиться тем же вечером в небольшой синагоге, стоявшей на окраине города.

Мудрецы сразу же откликнулись на приглашение главного визиря; было уже совсем поздно, когда все четверо встретились в условленном месте. Кроме них, на совете присутствовали старший сын рабби Шмуэла Йосеф и старший сын рабби Йосефа Меир. Йосеф, правда, был еще совсем молод, но уж кому-кому, а отцу его было прекрасно известно, что на юношу можно положиться, как на каменную гору, и что он наверняка сохранит всё услышанное в тайне. Именно поэтому он и взял его с собой. Имелась, впрочем, еще одна причина. Рабби Шмуэл хотел научить сына умению постигать многотрудные политические проблемы, находить единственно правильный выход из сложных ситуаций, правовых или каких-либо иных, ни на йоту не отступая от Торы. И Йосефу действительно представился замечательный случай наблюдать, как мудрецы Израиля, несмотря на несходство взглядов, рассуждают, сопоставляют, а затем обосновывают выработанные сообща решения, руководствуясь исключительно законами святой Торы и благом Израиля и ни в коем случае не примешивая сюда какие бы то ни было личные соображения.

Меир, сын рабби Йосефа ибн Мигаша, тоже очень молодой, был всё-таки чуть постарше Йосефа. Он уже изучил большую часть Талмуда и считался одним из самых способных учеников ешивы. Йосеф пошел, чтобы оберечь отца, уже старого, сильно ослабевшего в последние годы и нуждавшегося в том, чтобы кто-то поддерживал его во время ходьбы.

Рабби Шмуэл держал речь первым – как самый ученый и как инициатор встречи:

– Я созвал вас сюда, друзья мои, – произнес он, – ради того, чтобы попытаться прийти к разумному решению, касающемуся наследников халифского престола. Было бы замечательно, если бы мы могли позволить себе просто стоять в стороне, не вмешиваясь в эту историю, и дать здешним людям, принадлежащим к разным народам, самим устраивать свои дела, – чтобы они потом не могли обрушиться на евреев и обвинить их во всех своих неурядицах и ошибках. Но я уже давным-давно вовлечен в дела этого царства и мне никак не отвертеться, не избежать прямого участия в последних событиях. Самое скверное, что у нас нет единого мнения, а посему победитель в борьбе за владение Гранадой не преминет обвинить евреев в открытом неповиновении. Нам необходимо прийти к согласию, выработать общую позицию и таким образом найти способ справиться с новой бедой.

Когда визирь умолк, заговорил рабби Йосеф ибн Мигаш:

– Мудрые слова произнес наш раввин и учитель. Мудрые и справедливые. Однако возникает вопрос: каким путем сможем мы прийти к единому мнению? Ведь проблема, стоящая перед нами, заключается не просто в том, чтобы выбрать между Бадисом и Балкином. По существу, нам предстоит выбирать между арабами и берберами, ибо в любом случае вражда одного из двух этих народов нам обеспечена. А это выбор гораздо более трудный. Арабы и берберы с большим трудом уживаются друг с другом, что в любую минуту может привести к кровопролитию. Мы оказались между молотом и наковальней. Именно поэтому я предлагаю поддержать Балкина: он человек разумный, уравновешенный и к тому же в известной мере образованный. Он достаточно силен, чтобы удержать в руках бразды правления и подавить любой мятеж. На такого правителя сможем положиться и мы, евреи. Мы будем жить в уверенности, что он сумеет защитить нас от недругов. Бадис – другой. Это слабохарактерный человек, и даже в случае победы ему не видать спокойного царствования, потому что он попросту не сможет справиться со всеми своими врагами. Уж тем более ему не под силу защитить нас – даже если бы он хотел этого всем сердцем.

– Я полностью разделяю мнение рабби Йосефа, – кивнул головой рабби Нехемия. – Только добавлю: если мы встанем на сторону Балкина и он добьется власти, мы приобретем расположение берберов, а оно для нас предпочтительнее расположения арабов, на которых ни в чем нельзя полагаться. Арабы – народ переменчивый и ненадежный. Никогда не знаешь, в какой из дней недели они вдруг вспомнят о своей тысячелетней ненависти к нам. Еще их первый пророк Мухаммед истребил своим мечом двадцать четыре тысячи душ иудейских.

Рабби Шмуэл некоторое время пребывал в молчании, размышляя и как бы заново оценивая приведенные доводы, потом встал и так ответил на слова рабби Йосефа и рабби Нехемии:

– Да простят меня господа и учителя мои, если не смогу я в этот раз повести себя с подобающей скромностью, ибо речь сейчас идет о безопасности и даже о жизни народа Израиля. Я бы очень хотел счесть ваше мнение единственно верным, чтобы не нарушать общего согласия. Но я занимаюсь политикой вот уже много лет, и Всевышний, по милости своей, как вам известно, до сих пор помогал мне и даровал успех во всех моих начинаниях. Не сочтите это проявлением гордыни, но я вынужден вам напомнить, что в политических делах я сведущ больше вас. И в совместных действиях нам следует руководствоваться именно моей точкой зрения – даже если я останусь в меньшинстве. Вспомните: Бадис – старший сын покойного правителя, царство ему причитается как по закону Торы, так и по законам здешних народов; и для отрешения его от власти нам потребуются весьма и весьма серьезные аргументы. Без достаточных оснований мы вообще не имеем права выступать против него. Это одна сторона дела. С другой же стороны, сам Балкин уже открыто выступил против брата. Возможно, в этом случае мы получаем право выбрать, кого предпочесть и кого поддержать. Но даже если предположить, что у нас есть подобный выбор и начать рассуждать, кто из братьев более достоин власти, нам всё равно придется прийти к выводу, что власть следует отдать старшему. На мой взгляд, ни малейшего сомнения тут быть не может. Бадис действительно куда меньше годится на роль халифа, чем его младший брат. Однако именно поэтому нам следует его поддержать, ибо, будучи не слишком уверен в себе, он окажет мне полное и всестороннее доверие – как делал его отец. И пока Бадис сидит на троне, я смогу вести дела государства так, как сочту нужным. Совсем иная картина откроется нашим взорам, если к власти придет Балкин. Молодой, весьма самоуверенный, он безусловно не потерпит любого, чье мнение расходится с его собственным, не будет слушать ничьих советов и станет править лишь по собственному разумению. Конечно, нельзя предсказать точно, какова будет его позиция в отношении евреев, но одно совершенно ясно: первым делом он удалит еврея с должности главного визиря, а это в определенной мере развяжет руки врагам Израиля.

Вы говорите, что для нас предпочтительнее оказаться под берберами, нежели под арабами? Это абсолютно неверно. Берберы – народ еще более дикий, чем арабы; в злобе и ненависти они гораздо опаснее. И к тому же очень ненадежны. – Рабби Шмуэл умолк на мгновение, потом заговорил снова. – Кроме того, у меня имеются и соображения личного характера. Перед смертью халиф Хабус заклинал меня обещать ему, что я во всем поддержу Бадиса, старшего сына, и мне пришлось дать ему это обещание в присутствии нескольких почтенных людей. Если я нарушу свое слово, это будет равносильно осквернению имени Всевышнего и неминуемо навлечет на нас беду.

За всё это время рабби Ицхак бен Лион не вымолвил ни слова. Самый молодой из четырех мудрецов не считал возможным вмешиваться в разговор без крайней необходимости. Но тут внезапно попросил разрешения кое о чем поведать:

– Господин и учитель мой, – начал Ицхак бен Лион, – упомянул личные обязательства, которые он взял на себя и которые заставляют его поддержать Бадиса. Должен сообщить вам, что у меня есть схожие обязательства, и они принуждают меня поддерживать противоположную сторону. Примерно год назад я отправился как-то осмотреть один из своих загородных садов. Он разбит не слишком далеко от Гранады. Настало время дневной молитвы; в этот момент я проходил мимо густого леса. Я сошел с дороги и углубился в чащу, чтобы мою молитву не прервали прохожие. Неожиданно на поляне я увидел перед собой человек десять влиятельных берберских мужей, мне хорошо известных. Они о чем-то беседовали, усевшись в кружок, и среди них находился принц Балкин…

При виде меня берберы сначала растерялись, потом вскочили, зашумели и бросились ко мне, крича, что нежданного гостя надо прикончить на месте. Сборище-то было тайным, на нем эти люди обсуждали возможность захвата власти силой и решили в испуге, что я обязательно их предам. Они бы наверняка меня убили, если б не Балкин, который встал на мою защиту. Он объяснил заговорщикам, что я уважаемый человек в еврейской среде и смогу принести им большую пользу, склонив членов своей общины на их сторону. Что таким способом удастся восстановить часть наших единоверцев против рабби Шмуэла. После короткого совещания с меня взяли клятву, что я никому не расскажу о том, что слышал и видел на лесной поляне, и действительно постараюсь убедить евреев поддержать Балкина. Они пригрозили мне, что, если я не сдержу своей клятвы, они убьют и меня, и всю мою семью. Как видите, я был лишен выбора. Пришлось пообещать им всё, чего они хотели. Три дня назад ко мне явился посланец от Балкина, чтобы напомнить о клятве, данной берберам, и потребовать большую сумму денег на их нужды. Понимая, что сопротивляться бесполезно, я отдал деньги. Точно такое же требование Балкин предъявил многим состоятельным членам общины, и почти все уступили, ибо его очень боятся. Этот жестокий человек в состоянии выполнить любую свою угрозу.

Помолчав, первый визирь заговорил:

– Еще не придя к власти, Балкин уже вовсю использует шантаж и угрожает людям насилием. Это поведение преступника, натурального бандита; само по себе оно должно навести нас на мысль, что Балкина необходимо остановить. Нельзя позволить ему прийти к власти! Вопрос только в том, как это сделать. Да, друзья мои, наступили тяжелые времена. Мы не сможем даже объявить общий пост, чтобы не возбуждать злобу в наших недругах. Присутствующих, однако, я всё-таки попрошу поститься положенное время и постараться склонить к этому святому делу как можно больше мудрых и уважаемых людей, преданных религии праотцев. Обратимся с молитвами к Всевышнему. Да поможет Он нам! Что касается практических шагов, которые мы могли бы попытаться сделать… Увы, теперь я просто не вижу иного способа выправить положение, кроме как помирить братьев. Любой другой путь с неизбежностью принесет нашему народу неисчислимые беды. Я уже говорил вам: кто бы ни одержал верх в этой сваре, он непременно обвинит евреев в непокорности и противодействии своим планам. Но будет еще хуже, если победителя не окажется; тогда Балкин и Бадис заключат перемирие, а вину за свою ненависть друг к другу и за грязную войну, которую сами начали, возложат на нас. Мы уже видели нечто подобное в древние времена: Мидьян и Моав, враждовавшие друг с другом, объявили кратковременный мир и наняли Бильама с тем, чтобы проклясть Израиль. Конечно, план мой с замирением враждующих сторон выглядит совершенно несбыточным. Это я сознаю. Кто же из принцев просто так согласится уступить престол? Тем не менее мы обязаны сделать всё возможное, чтобы претворить этот план в жизнь. Другого пути у нас нет... Сами-то вы как считаете?

Минуту-другую царило полное молчание. Потом прозвучал голос рабби Йосефа ибн Мигаша:

– Ну что ж, раз другого пути, как ты говоришь, у нас нет, нам, стало быть, и терять нечего. Надо попробовать их помирить. Хуже, во всяком случае, не будет. Поступай, как считаешь нужным, и пусть Всевышний придет тебе на помощь. Пусть благословит деяния рук твоих, работу ума твоего, пусть вложит тебе в уста нужные слова, произнеся которые ты убережешь народ наш от великого горя. Еще сегодня я дам указание десяти вернейшим моим ученикам, чтобы они постились во второй и пятый день недели и чтоб молились за твой успех. Разве для Создателя есть что-нибудь невозможное? Неисполнимое? Помыслы царей в Его руках, и Он устремляет их куда хочет.

Уже занималась заря, когда собеседники наконец разошлись по домам.

Не вернулся к себе лишь рабби Ицхак бен Лион. Ночная встреча привела его в невероятное волнение. Он хорошо знал Балкина, знал лично, и ему тоже казалось совершенно нереальным, чтобы тот согласился помириться со старшим братом. На сердце у рабби Ицхака было тяжело, и он решил выйти за городские ворота – немного прогуляться и развеяться, а заодно и полюбоваться великолепной картиной: окрестностями Гранады в лучах восходящего солнца. Он надеялся, что зрелище пробуждающихся от ночного сна полей и гор успокоит его и он сможет должным образом сосредоточиться на утренней молитве.

Рабби Ицхак пошел через поля, окружавшие город, и поднялся на вершину холма, где был разбит небольшой сад. В саду стоял шалаш, предназначенный для сторожа. На сей раз он оказался пуст, поскольку в ту пору года деревья сада не плодоносили и надобности в стороже не было. Рабби Ицхак вошел в шалаш, присел на низенькую скамеечку и глубоко задумался. Некоторое время он так и сидел, погруженный в свои мысли, пока не донесся до него веселый напев и не вывел мудреца из задумчивости. Всё быстро разъяснилось. Мимо сада шла компания пастухов; молодые парни во всё горло распевали забавные пастушеские песни. Все они были салабийского происхождения. Неожиданно пение прекратилось. Навстречу пастухам шагал молодой бербер; ни с того ни с сего он грязно обругал их, а одному даже плюнул в лицо. Разъяренные пастухи мгновенно вытащили кинжалы, схватили наглеца и приготовились заколоть.

– Проклятые христиане, грязные собаки!.. – вопил бербер, отчаянно пытаясь вырваться из их рук. – Вы еще пожалеете об этом!

– Немедленно прекратите, – послышался громкий голос откуда-то сзади. – Если хоть один волос упадет с головы этого юноши – пеняйте на себя.

Пастухи, совсем еще мальчишки, до смерти перепугались, когда, обернувшись, увидели рабби Ицхака. Несмотря на свой почтенный возраст, тот выглядел весьма внушительно и даже грозно; длинная седая борода придавала ему сходство с библейским пророком. Пастухам, по всей видимости не лишенным фантазии, он показался в тот миг сверхъестественным существом, внезапно спустившимся с неба, дабы защитить бербера, спасти его от их гнева. Они тут же отпустили свою жертву и замерли, парализованные страхом.

Рабби Ицхак, ни слова больше не говоря, взял берберского юношу за руку и двинулся прочь.

И тут, к неслыханному изумлению своему, увидел он, что спасенный им от смерти человек – не кто иной, как сам Балкин, брат Бадиса. В тот тоже миг и Балкин узнал рабби Ицхака. Признательность его воистину не знала пределов!

– Ну вот, – сказал он под конец, успев до того произнести все мыслимые слова благодарности, – сегодня ты с лихвой отплатил мне за то, что я спас тебя от смерти. Год назад, не дав тебя погубить, я и не предполагал, что возможен такой поворот судьбы, что однажды ты тоже спасешь мою жизнь.

Между тем рабби Ицхака случившееся не слишком обрадовало. Позволь он салабийским пастухам прикончить злополучного Балкина, как те и собирались, неразрешимой проблемы, над которой еврейские мудрецы ломали голову минувшей ночью, не осталось бы теперь даже и в помине. Он, однако, прикинулся донельзя обрадованным и ответил принцу, широко улыбаясь:

– Разумеется, ты прав. Вообразить то, что произошло полчаса назад, действительно было трудно. Разрешу себе, однако, заметить, что, спасая твою жизнь, я никому не ставил никаких условий и не искал личной выгоды. Не требовал, скажем, платы, не вымогал обещаний. Я просто пришел тебе на помощь в трудную минуту. И сделал это лишь потому, что мы, евреи, горюем о всякой безвинно загубленной жизни, кому бы она ни принадлежала.

Балкин молчал, опустив голову.

Продолжение следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru