[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2005 АДАР 5765 – 3 (155)
Окно в Россию: Евреи в Петербурге*
Александр Локшин
Окончание. Начало в № 2, 2005
Возможно, никогда отношения между общинным правлением и царским правительством не были столь запутанными и оттого характерными для общей ситуации, как при строительстве первой петербургской синагоги. Для многих столичных иудеев дело это по своей важности превосходило все остальные: синагога в политическом и культурном центре империи должна была служить веcомым доказательством незыблемого положения евреев, как таковых, а также воплощением достоинства древнего народа в глазах российского общества, правительства и даже остальных единоверцев.
Еврейские газеты – не только в Петербурге, но и в других городах – постоянно сообщали своим читателям о планах строителей.
А. Ландау писал:
«Еврейский храм в Петербурге – дело весьма важное. Это понимают и осознают все. И всякий еврей, где бы он ни жил – в Петербурге или в Одессе, у подножия Кавказских гор или в холодных снегах Сибири, – всякий внесет свою посильную лепту для этого великого дела… для храма, в котором русскому обществу предстоит познакомиться с самой глубокой стороной еврейского быта – с еврейской религией!»
Невский проспект. Конец XIX – начало XX в.
Слова Ландау свидетельствуют о том, что еврейская элита Петербурга стала смотреть на мир уже чуть ли не с имперских позиций, полагая себя центром, окруженным множеством окраинных земель. Взгляд несколько неожиданный, ибо иные территории, входившие в состав Российской империи, включая Сибирь и Кавказ, фактически были недосягаемы для большинства еврейского населения. Однако общий энтузиазм вообще не знал границ. «Будущая синагога в Петербурге, – утверждал Гордон, – не должна ни в чем уступать синагогам других стран и столиц». Что ж, в конце-то концов, евреев в Российской империи было больше, чем во всех cтранах Европы, вместе взятых…
Идея возведения небывалого молитвенного храма для евреев вдохновила виднейшего русского историка искусства и либерального критика В. В. Стасова. Он начал широкую дискуссию о будущей синагоге. На страницах очередного тома петербургской «Еврейской библиотеки» за 1872 год Стасов утверждал, что это «уже как-то стыдно» – то, что евреи Петербурга «под боком у Европы» не имеют своей синагоги, где смогли бы свободно и открыто молиться. Величественная синагога в столице, считал он, «будет истинно народной честью, славой, потом еще раз докажет, что мы всё более и более поканчиваем с прежними, позорившими нас предрассудками [и что] не хотим уступать остальной Европе в светлости и ширине воззрения». Российская империя, с обилием существовавших в ней этнических групп и вероисповеданий, имела потенциальную возможность стать для Европы образцом религиозной терпимости и поборником гуманистических устремлений. По мнению Стасова, синагога в Петербурге – наряду с уже существовавшими в России православными, католическими, лютеранскими, протестантскими, мусульманскими, армянскими и другими храмами – должна была способствовать вящей славе широкого и благородного русского национального характера.
Берлинская синагога.
Как и следовало ожидать, у историка искусства В. В. Стасова были собственные идеи на тот счет, какой надлежит быть синагоге. Дабы подчеркнуть многообразие стилей, дозволенное в империи, она непременно должна была иметь узнаваемый еврейский облик. По существу, значительная часть соображений Стасова была направлена против недавно опубликованного антисемитского опуса Рихарда Вагнера «Das Judentum in der Musik» («Еврейство в музыке»). Стасов отстаивал ту мысль, что евреи обладают собственными эстетическими традициями и отнюдь не склонны к заимствованиям. Подлинно еврейская синагога, говорил он, должна выглядеть «по-восточному», то есть быть построенной в арабско-мавританском стиле синагог средневековой Испании и Германии более позднего периода.
Как бы широко ни приветствовались многими столичными евреями взгляды Стасова, они тем не менее вызвали и серьезные возражения. Известный скульптор еврейского происхождения Марк Антокольский в частном письме Стасову поддержал призыв построить в Петербурге истинно еврейскую синагогу, но усомнился – будет ли мавританский стиль соответствовать этой цели. «Я очень боюсь, – писал он, – чтобы это не было подражание Берлинской синагоге, которая в плане есть подражание протестантской церкви, а протестантская церковь, в свою очередь, есть подражание католической». Следовать этому образцу, с его точки зрения, значило «подражать тому, чему меньше всего должно было бы подражать».
Петербургская хоральная синагога.
Крупнейший еврейский писатель и общественный деятель Иеуда-Лейб Гордон высказал почти противоположный взгляд. Он опубликовал ответ Стасову, где отрицал тот факт, что евреи обладают собственным архитектурным стилем. Он утверждал, что на протяжении всей своей истории евреи «заимствовали стиль у господствовавшего в данное время и данной местности народа». Следуя известному своему лозунгу «Будь человеком на улице и евреем дома!», Гордон доказывал, что от века только духовная суть ритуала, Б-гослужения имела значение для евреев, ибо «им совершенно безразлично было, какой внешний вид будет иметь их храм, лишь бы в этой внешности не заключалось ничего шокирующего для их религиозного чувства, ничего тенденциозно-антиеврейского». Другими словами, если евреи когда-то и строили синагоги в арабском стиле, то исключительно потому, что жили среди арабов. Воспроизводить этот стиль в русской столице было бы для евреев так же нелепо, убеждал Гордон Стасова, как говорить в Питере по-арабски, а не по-русски. Синагога в самом сердце России должна была следовать стилю русских православных церквей – но, разумеется, без использования христианских символов. Гордон многое продумал. Не следует водружать на купол синагоги звезду Давида, решил он, ибо, во-первых, еврейское учение вообще отрицает визуальное изображение, а звезда Давида в любом случае есть результат навеянного кабалой «народного заблуждения». По сути, Гордон предлагал удалить все элементы восточного начала в здании еврейского дома молитвы. Евреи действительно молятся, обратясь лицом к востоку (в идеале – к Иерусалиму), говорил писатель, но вовсе не являются истинно восточной нацией.
Смысл его статьи заключался в том, что синагога Петербурга должна продемонстрировать естественную, закономерную совместимость традиций иудаизма с западными нормами. Любопытно, что за вполне поверхностными дискуссиями по проблемам архитектуры у Стасова и Гордона скрывались, оказывается, совершенно противоположные взгляды на роль евреев в Российской империи. Упорное стремление Гордона к полной их ассимиляции полностью подрывало надежды Стасова на то, что славу России принесет ее культурное разнообразие. Стасов призывал евреев сохранить свою особость, непохожесть на других, а Гордон мечтал о полной еврейской интеграции в российское общество.
Интерьер синагоги.
Пока велись дебаты об архитектурных стилях, возник еще один спор – о местоположении синагоги. Где найти подходящий кусок земли для большого, заметного здания, претендующего на значительность и оригинальность? Найти среди уже сложившегося городского ландшафта Петербурга с его грандиозными имперскими фасадами, роскошными иностранными магазинами, угрюмыми фабричными строениями и битком набитыми доходными домами? И с его, следует добавить, бесчисленными церквями? Ведь дореволюционный Петербург был городом церквей и соборов, и это сильно усложняло выбор места для синагоги. Императорский указ времен царствования Николая I гласил, что ни одна синагога в стране не может быть построена ближе, чем за сто саженей от здания православного храма на той же самой улице или за пятьдесят саженей на другой. Стасов был всерьез озабочен этим ограничением; он даже советовал городским властям отменить николаевский указ как давно устаревший. Однако его не послушались.
Поиск места начался в 1869 году и продолжался более десяти лет. Казавшиеся бесконечными отсрочки только подогревали раздражение еврейской общины, обвинявшей правление в нехватке инициативы. В действительности же многочисленные предложения правления неизменно принимались наверху; затем, однако, бумаги начинали блуждать по различным (городским и имперским) инстанциям – блуждать, впрочем, лишь для того, чтобы в итоге быть отклоненными. В первом прошении предлагалось назначить для строительства весьма респектабельное место на пересечении набережной Фонтанки и Гороховой улицы – одной из трех радиальных магистралей, вместе с Невским проспектом определяющих планировку центра города. По соседству находились три Подьяческие улицы – самый населенный еврейский район; поблизости стояла временная «купеческая молельня». Но генерал Ф. Ф. Трепов, обер-полицмейстер Петербурга (1866–1873 годы), а затем градоначальник (1873–1878 годы), не поддержал это предложение, объяснив свое решение тем, что по Гороховой улице часто проезжают важные правительственные лица, следуя к Царскосельскому железнодорожному вокзалу, и «нехорошо, чтобы там собирались по субботам и еврейским праздникам массы евреев». Вместо этого Трепов выбрал место для храма на задворках города, в северо-восточной части Выборгского района, где почти совсем не было евреев – так же, правда, как и населения вообще. Правление, в свою очередь, отказалось от обер-полицмейстерской идеи, поскольку это место было расположено в нескольких верстах от Подьяческих улиц, что практически лишало прихожан возможности идти в синагогу пешком по субботам и по праздникам.
Интерьер синагоги. Фрагмент паркета.
Правление обратилось к власти с новым ходатайством, отыскав еще одно место поблизости от Подьяческих – на улице Большая Мастерская (ныне Лермонтовский проспект). На этот раз возражения Трепова были более определенными: «Еврейская синагога не должна быть построена в населенной части города во избежание накопления в ней черни и сопряженной с ней грязи». Но если не в населенной части, то где же? Позиция Трепова сулила прежние сложности: сколько придется идти до синагоги пешим ходом? Правление воззвало к высшим властям, к самому царю Александру II. Всё было бесполезно.
Отставка Трепова, последовавшая вскоре за покушением на него ревлюционерки-народницы Веры Засулич (1878 год), оживила волнения и споры вокруг строительства синагоги. Появились новые идеи. И.-Л. Гордон обратился к общественности:
«Русский народ похож в массе своей на добродушное, доверчивое дитя, cлушающее, что старшие говорят. “Образ мыслей” его зависит от того направления, которое ему дают сверху. Поставьте еврейскую синагогу на Невском проспекте – и русский простолюдин, пройдя мимо, снимет шапку и перекрестится: значит, мол, святыня, коль сюда поставили. Но запрячьте ее за Нарвскою заставою – он не только будет смотреть на изгнанную синагогу как на скверну, но сочтет делом, угодным и Б-гу, и начальству, – гнать в шею всех жидов».
Это высказывание примечательно в нескольких отношениях. Оно четко иллюстрирует неистребимую привычку еврейских просветителей взирать на государство как на потенциального союзника евреев и одновременно как на всемогущее божество, повелевающее взглядами и поступками русского человека. Более того, c точки зрения Гордона, мощь высшей власти воплотилась не только в Петербурге, как таковом, – в этом величественном создании Петра, но особенно в Невском проспекте. Конечно, для любого человека Невский проспект имел некое символическое значение, но в понимании Гордона русские воспринимали его как святое место.
Разумеется, о возведении синагоги на Невском проспекте никто и никогда всерьез не заговаривал. Однако отставка Трепова в какой-то мере способствовала скорейшему решению дела. В 1880 году городские и имперские власти утвердили выбор: Большая Мастерская улица… Тем временем еврейская финансовая элита провела подписную кампанию и создала фонд размером более чем 125 тыс. рублей. Самый значительный взнос, 70 тыс. рублей, внес Гораций Гинцбург (при том что общая стоимость проекта составляла 800 тысяч). Правление привлекло специальное жюри для изучения и оценки проектов здания синагоги и, в духе интеграции, включило в его состав нееврея. Им был В. В. Стасов. Репутация Стасова гарантировала ему авторитет гораздо больший, нежели у трех других членов жюри, и тем самым давала возможность провести в жизнь собственные идеи, которые он обнародовал в полемике с Гордоном и Антокольским. Одно предложение Стасов отклонил из-за того, что в представленном конкурсантом проекте здание синагоги явно напоминало церковь. Но что еще важнее, Стасов назвал победителями конкурса Льва Бахмана (первого еврея, закончившего Академию художеств в Петербурге) и И. Шапошникова (русского профессора той же Академии). Их проект для него выделялся «не только арабским стилем», но и тем, что «вообще восточный характер выдержан [там] гораздо лучше и даровитее, чем в остальных проектах; в общем ансамбле здание не имеет никакого сходства ни с... церковью, ни с... мечетью».
Интерьер синагоги. Менора.
Однако это был еще не конец. Когда правление представило царю проект Бахмана и Шапошникова для окончательного утверждения, Александр II – возможно, это стало его последней волей по отношению к русскому еврейству, ибо он был убит в марте 1881 года – вернул бумагу с лаконичной резолюцией: «Переделать проект в более скромных размерах». Даже Гордон, возражавший против принятого проекта, лишился дара речи, поскольку понял смысл этой фразы: «Чтобы евреи не думали, что они здешние, а не гости только».
Синагога открыла свои двери в 1893 году. Имела место полагающаяся церемония, включавшая в себя обычную в подобных случаях молитву о царской семье. Кантор исполнил «Э-ль мале рахамим» («Г-сподь полон сострадания», молитва об усопших) за упокой Александра II – разумеется, как за «царя-освободителя», а не критика первоначального плана еврейского храма. Гораций Гинцбург, по обыкновению лояльный к власти, заказал для синагоги скульптору М. Антокольскому статую Александра II, но религиозная традиция не позволила поместить ее там. В результате статую отвезли в Академию художеств.
Теперь трудно сообразить, насколько меньше задуманной была построенная синагога. Стоимость постройки оказалась почти вдвое меньше первоначально определенной суммы. Но и с уменьшенным количеством мест (их осталось 1200) синагога всё равно считалась, по тогдашним меркам, достаточно большой. Хотя, конечно, две главные синагоги Одессы (Бродская и Большая), равно как и величественная Ораниенбургская синагога в Берлине, явно крупнее… Более десятка псевдо-минаретов и различных декоративных деталей сообщали зданию желаемый восточный колорит (получилась, по словам Осипа Мандельштама, «пышная чужая смоковница»). Тем не менее служба всегда велась в «западном» стиле, с именными местами для состоятельных жертвователей и хоральным пением. Официально известная как Хоральная синагога (так ее называют и сегодня), она какое-то время неформально звалась «синагогой барона Гинцбурга».
Итак, евреи не вняли призыву раввина Арье-Лейба Эпштейна, не отказались от жизни там, где нельзя точно определить время начала и завершения молитвы. Справедливости ради надо отметить, что впоследствии во всех календарях, издававшихся в столице, это время было указано. Апогей расцвета петербургской еврейской общины, как, пожалуй, и всего еврейства Российской империи, пришелся на канун первой мировой войны. В военные годы, в эпоху революции началась стагнация; за ней наступил кризис.
Но и поныне в Северной столице сохранились давние строения – безмолвные свидетели бурной жизни ушедших столетий. Распахнутые двери Большой синагоги на Лермонтовском проспекте, создающийся в Петербурге Государственный еврейский музей, многочисленные общественно-культурные события в жизни нынешней общины – всё это, должно быть, и есть окно в завтрашний день евреев России.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru
* Ряд положений, выводов и цитат, приведенных в данной статье, взят из книги современного американского историка Бенджамина Натанса «Вeуond the Pale. The Jewish Encounter with late Imperial Russia. Univ.of California Press, 2002.