[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2005 АДАР 5765 – 3 (155)
РАББИ ШМУЭЛ А-НАГИД
Маркус Леман
Продолжение. Начало в № 9–12, 2004; № 1, 2, 2005
17. ПрЯмой упрек
Праздник был в самом разгаре, когда случилась совершенно непредвиденная вещь. Слова попросил гость из Сарагосы, весьма уважаемый своими согражданами человек.
– Друзья и братья, – начал он речь, и голос его слегка дрожал от сдерживаемого волнения, – мы, народ Израиля, – народ особенный, отличный от всех других народов Земли. Даже нееврей, если он сведущ в истории, вне всякого сомнения, не станет отрицать это. Наша жизнь в изгнании, длящаяся столько времени и в таких тяжелых условиях, длящаяся вопреки всем преследованиям, всем указам против нас, сама по себе – уже великое чудо; это чудо невозможно объяснить простым способом, и всякий, кто наделен хоть каплей разума, должен признать, что оно свершается лишь благодаря особой милости Создателя. Только по Его воле просуществовали мы все эти века. Всевышний избрал иудейский народ среди остальных, чтобы даровать ему Свою Тору. Окруженные тьмой язычников, только мы всегда по-настоящему верили в единого Б-га, и от нас эту веру переняли некоторые другие людские сообщества. Однако же во всех странах огромного мира терпим мы спокон веков угнетение и многоразличные беды. И нашим несчастьям не видно конца. Исключение составляет лишь эта благословенная страна. Здесь уважают евреев и веру их, и этим мы обязаны мудрому правителю, великому халифу Хабусу, который назначил нашего ученого брата своим главным визирем. Лишь в Гранаде жизнь бьет ключом, процветает культура и государство обогащается – и экономически, и духовно. Но тем не менее мы не должны забывать, что никакие блага и свободы, даруемые властью, не помогут нам жить счастливо, если мы не будем объединены, если не искореним в своей среде внутренние противоречия. Нет худшего зла, чем раздоры между людьми. Недаром говорили наши мудрецы: не нашел Всевышний другого сосуда, который мог бы вместить в себя благословение для Израиля, кроме мира. И еще сказано: Всевышний даст силу народу своему: благословит свой народ в мире. Мир-то сам по себе – не более чем отсутствие войны, но он служит «сосудом», в который излилось Г-споднее благословение Израиля, а благословение подобно воде, и если не найти ему подходящего вместилища, то оно в конце концов как бы испаряется, сходит на нет. Посему все мы должны искать мира. Так и заповедано: ищи мира и преследуй его. А еще всякий из нас должен помнить и исполнять завет Торы: «Усовести ближнего своего и не держи на него зла». Делать это, кстати, следует невзирая на лица. Те же мудрецы наши объясняли: даже ученик – учитель учителю своему… После пространного этого вступления я позволю себе обратиться к тебе, наш великий учитель… Великий – потому что так высоко, как ты, никто еще не поднимался со дня, когда был изгнан Израиль с земли своей. И кто, как не ты, величайший в Торе для нашего поколения, смирен при этом, точно старый Гилел?.. К тебе обращаюсь я и тебя спрашиваю: почему продолжаешь ты упорствовать в споре своем с рабби Йоной бен Джанахом?
Чтобы объяснить читателю смысл вопроса, прозвучавшего из уст сарагосца, мы должны несколько отклониться от главной линии повествования и рассказать о споре, возникшем между рабби Шмуэлом и рабби Йоной бен Джанахом. В одной из предыдущих глав уже говорилось, что рабби Шмуэл и рабби Йона, прозываемый также рабби Мериносом, оба принадлежали к числу крупнейших мудрецов Кордовы. Рабби Шмуэл был в свое время выдающимся учеником рабби Иеуды бен Давида Хайюджа и большую часть знаний почерпнул у него. Рабби Йона тоже не обошел вниманием этот источник мудрости, но учился он не у рабби Иеуды лично, а лишь по его книгам. Впоследствии, став серьезным, самостоятельным авторитетом в Торе, рабби Йона разошелся во мнениях с рабби Иеудой Хайюджем по нескольким вопросам. Рабби Шмуэл должен был выступить в защиту своего учителя; вообще-то ему уже не раз случалось сочинять апологии в ответ на критические замечания рабби Йоны. На этой почве и возникли споры между двумя мудрецами. Началось это так. В Сарагосе, в доме одного из друзей рабби Йоны, собралось сразу несколько мудрецов, и среди них был некто, прибывший с юга. Этот гость поведал рабби Йоне и его друзьям, что в его земле несколько ученых людей, в том числе и рабби Шмуэл, собираются выпустить в свет книгу, где будет дан ответ на критику рабби Йоны в адрес рабби Иеуды Хайюджа. Естественно, рабби Йона захотел тотчас узнать, что именно написали рабби Шмуэл и другие мудрецы. Гость, однако, не смог дать ему хоть сколько-нибудь вразумительного ответа, ибо якобы сам толком ничего не знал. Когда же этот человек возвратился к себе, на юг Испании, он получил от рабби Йоны подробное письмо с опровержениями тех замечаний, которые всё-таки успел сделать в доме рабби Йоны. Как бы между прочим, ни на кого не ссылаясь. Получив письмо и не будучи в состоянии поддерживать столь сложный ученый спор, южанин ответил рабби Йоне не самым учтивым образом. Он выразился в том смысле, что вместо писания писем с опровержением того немногого, что было сказано устно, рабби Йоне следовало бы не суетиться, а спокойно подождать выхода в свет книги рабби Шмуэла, где он найдет веские и убедительные возражения на свою критику, и уж тогда браться за сочинение ответа. В результате полемика между двумя различными течениями в науке разгорелась с небывалой силой и было создано несколько объемистых трудов с каждой стороны, в которых авторы старались опровергнуть аргументы противника и доказать свою правоту. И хотя разногласие между учеными возникло во имя Небес, и была в нем польза, уважаемый гость из Сарагосы, даже понимая это, счел возможным публично упрекнуть рабби Шмуэла за участие в дискуссии.
Рабби Шмуэл не выказал никаких признаков неудовольствия, выслушав это не слишком учтивое и довольно неуместное для того дня выступление. Хладнокровие, сдержанность всегда были отличительными чертами его натуры. Ответ первого визиря звучал вежливо и спокойно:
– На мою долю выпала радость черпать воды мудрости из такого источника, как наш учитель – великий рабби Иеуда бен Давид Хайюдж. Да будет вовеки благословенна память этого праведника! Он – тот человек, что систематизировал основы и сформулировал правила нашего языка, его грамматики – морфологии и синтаксиса. Поскольку он не успел завершить свой труд, на наши плечи теперь возложена почетная задача довести его до конца. Признаю: рабби Йона – крупнейший ученый, достойный того, чтобы продолжить работу по созданию грамматики святого языка в полном виде. Он, однако, не удовольствовался одним лишь раскрытием идей и воплощением замыслов нашего учителя, но также счел возможным не согласиться с ним по ряду важных вопросов и как бы вступил в полемику с покойным. Рабби Йона не учился у рабби Иеуды лично, он лишь читал его книги и посему, разумеется, вправе с ним спорить. Но для меня, который буквально впитывал в себя слова Торы из уст рабби Иеуды, это исключено. Я обязан вступиться за честь учителя и защищать его мнение.
– Да разве сам рабби Йона не выказывал глубочайшего уважения к рабби Иеуде? – возразил почтенный гость из Сарагосы. – Разве не писал он в предисловии к своей книге: «И нет у меня мыслей умалить величие этого человека или унизить его; я стремлюсь, напротив, возвеличить и восславить рабби Иеуду, ибо все мы кормились с поля мудрости его. Познания его питали наш ум, и плоды его разума мы срывали, и в море учения его мы плавали. Он открыл нам глаза, обогатил нашу мысль, он взрастил нас и указал верный путь. И как вручил он нам ключи от храма своей науки, так с той поры мы ими и пользуемся».
– Кроме того, – продолжал приезжий, и в голосе его зазвучало ехидство, – ты не можешь отрицать, что рабби Йона, который занимается грамматикой святого языка постоянно, непрерывно, не жалея времени и даже в ущерб своей профессии врачевателя, заслуживает абсолютного доверия, что его мнение более весомо, чем мнение того, кто большую часть жизни посвящает политике и лишь изредка обращается к Торе и Талмуду.
По природной скромности рабби Шмуэл не стал опровергать слова гостя, не принялся убеждать его в том, что время свое главным образом как раз и посвящает занятиям Торой, а не политике.
– Трудно назвать это возражением корректным, – произнес он с полным бесстрастием. – Бывает, человек тратит на исследование какой-нибудь проблемы массу времени и всё-таки не достигает результата, а бывает иначе, и результат достигается довольно быстро. Только и всего…
– А скажи, – спросил гость, – отчего поначалу ты критиковал рабби Йону исподтишка – вместо того, чтобы выступить со своей критикой открыто? Выступить, как пристало великому человеку?
– Да ни в коем случае! – пожал плечами рабби Шмуэл. – Ничего я не делал исподтишка. Ничего подобного у меня не было даже и в мыслях. Сразу после того, как появилась книга рабби Йоны, где он отрицал многие положения труда рабби Иеуды, я тут же известил своих учеников и друзей, что не согласен с его позицией и собираюсь опубликовать книгу, где буду категорически ему возражать. Один мой друг приехал в Сарагосу и сообщил об этом рабби Йоне, но тот не захотел дождаться выхода моей работы и поспешил опубликовать свою, озаглавив ее «Альтесуя», что значит «Книга сравнения», где написал очень резкие вещи по поводу моей точки зрения на некоторые проблемы лингвистики.
– Но и ты тоже не смолчал, и в новой своей книге «Расаиль аль Рафак» дал рабби Йоне весьма злую отповедь.
– Возможно, я тогда действительно слегка переборщил, – согласился рабби Шмуэл, – однако, да будет мне свидетелем Небо, я был честен и искренен. Мой противник тоже не поскупился на обидные слова и «выдал» мне как следует в четырех статьях, очень талантливых, которые назвал «Катаб альтшуер» – «Книга посрамления». Несмотря ни на что, я рад, что побудил его к написанию этой книги, ибо в ней его ум и дарование раскрылись во всей полноте. Кстати, там есть много вещей, с которыми я вполне согласен.
– Что ж, теперь я вижу, что ты не питаешь личной неприязни к рабби Йоне, как мне казалось раньше, а всего лишь не согласен с его научными взглядами. В таком случае, почему же ты не найдешь разумного способа прийти с ним к единому мнению и таким образом закончить наконец сильно затянувшийся спор?
– Боюсь, такого способа не существует. Дело в том, что я ни в коем случае не могу изменить свое мнение, не могу, в частности, отказаться от убеждения, что глаголы, вторая корневая буква которых «вав» или «йод», на самом деле имеют двухбуквенный корень, а долгая гласная, следующая за первой корневой согласной, восполняет среднюю (недостающую) корневую согласную. Есть и еще кое-что. Я об этом не раз писал в тех двадцати двух статьях о грамматике святого языка, которые сочинил за минувшие годы.
– Ладно, я доволен, что сумел хоть частично установить мир между двумя выдающимися мыслителями, – улыбнулся гость, – и буду счастлив сообщить всем в Сарагосе, что рабби Шмуэл вполне признает языковедческую компетентность рабби Йоны.
– Да я никогда и не ставил под сомнение его компетентность. А что касается нашего, так сказать, диспута, то завершить его удастся лишь в том случае, если рабби Йона перестанет оспаривать основные положения, выдвинутые рабби Иеудой – моим незабвенным учителем.
Присутствующие внимали этому диалогу с огромным интересом. Среди них хватало и мудрецов, сведущих в Торе, и тех, кто занимался грамматикой святого языка специально: тема эта была тогда очень популярна. Но один из слушателей пребывал в состоянии особого напряжения. С волнением ловил он каждое слово, слетавшее с уст спорящих. По нему было видно, что он с великим трудом сдерживается, чтоб не вступить в дискуссию. В конце концов он не вытерпел, встал и попросил у рабби Шмуэла слова. Остальные гости глядели на него пристально и с любопытством. Это был молодой человек с благородным лицом, окаймленным изящной черной бородкой. Рабби Шмуэл тотчас предоставил ему слово, и он начал свою речь:
– Я один из тех, кого наш уважаемый хозяин пригласил к себе на торжество, но, кроме него, я никого здесь не знаю. Прошу прощения за то, что пока не стану называть свое имя. Однако, после всего, что тут говорилось, я больше не в силах молчать. Я, поверьте, просто обязан сказать несколько слов. Вне всякого сомнения, и рабби Шмуэл, и рабби Йона – достойные ученики своего великого учителя, рабби Иеуды-грамматиста. Оба не жалеют трудов и времени, стремясь проникнуть в тайны нашего древнего и могучего языка, оба одержимы неотступным желанием углубить наше понимание Торы, дарованной Всевышним, и высветить «темные» места в учении. Их орудие – перо и бумага. Их книги – истинное чудо; они долго будут служить вящей мудрости еврейского народа. Авторитет рабби Иеуды для рабби Шмуэла непререкаем. Потому он и отказывается смириться с тем, что кто-то посягает на правоту его суждений, его выводов. И мы должны уважать мнение ученого. Современники не всегда способны в полной мере оценить высоту помыслов, талант и мудрость своих учителей. Подчас это бывает под силу лишь грядущим поколениям.
Под сводами шатра послышался дружный одобрительный ропот.
– Спасибо за проникновенную речь, – проговорил рабби Шмуэл, дружески улыбаясь гостю. – Ты так и не открыл нам свое имя – видно, надеялся, будто черная борода скроет черты твоего лица настолько, что помешает тебя узнать. Ты ошибся. Я легко тебя узнал, ибо только ты мог сказать такие серьезные вещи таким прекрасным слогом. Мир тебе! Благословен приход твой, дорогой мой Шломо ибн Гвироль!
18. Предводитель народа
Это произошло на следующий день после обрезания. Рабби Шмуэл снова пригласил своих гостей на праздничный пир, назначив его на послеполуденное время. А в первой половине дня состоялась встреча особо выдающихся представителей иудейского народа, – тех, что специально съехались со всех концов Испании и теперь собрались в доме рабби Ицхака бен Лиона, одного из самых уважаемых евреев Гранады.
Рабби Ицхак был большой богач и городской судья. Точнее – один из городских судей. Своих почтенных соплеменников он рассадил на стульях во дворе роскошного дома, рассадил в тени густолистых деревьев, подле мраморного фонтана, мощные струи которого, устремляясь вверх, несли всему живому прохладу и отдохновение.
После того как было подано, а потом и съедено вкусное угощение, хозяин дома, рабби Ицхак, обратился к собравшимся:
– Господа и учителя мои! Вот мы и собрались все вместе! Будет разумно использовать эту встречу прежде всего для того, чтобы размыслить, как улучшить положение нашего народа в стране, и заняться текущими нуждами общины. Однако сначала я считаю своим долгом сказать всё, что думаю, по поводу того, что произошло вчера на праздничном пиру у рабби Шмуэла. Не следовало публично укорять хозяина за разногласия с рабби Йоной бен Джанахом. Конечно, намерения нашего гостя из Сарагосы были самые благие, в этом я убежден, и всё же нельзя говорить в подобном тоне со столь значительным и уважаемым человеком, как наш раввин, в чьей тени все мы пребываем, не зная забот.
– Боюсь, твоя наивность, дорогой друг, – рабби Ицхак повернулся к гостю из Сарагосы, который тоже присутствовал на собрании, – может быть использована во зло теми людьми, что ненавидят рабби Шмуэла и норовят вредить ему любыми способами; не случайно выбрали они тебя для своих целей, ты ведь по виду простодушный и наивный праведник...
Наступило молчание. Присутствующие неподвижно сидели на своих стульях. Многих уже обуревал страх: а вдруг опять начнется разговор о рабби Йоне, вдруг между хозяином и гостем разгорится новый спор и зайдет, упаси Г-сподь, неведомо куда.
По прошествии нескольких минут тягостное молчание нарушил рабби Йосеф ибн Мигаш, глава ешивы. Поднявшись со стула, он оглядел единоверцев и негромко заговорил:
– Друзья и учителя мои! Сказал однажды мудрейший из людей, когда на него снизошло озарение: «Освобождающий воду первым подлежит суду». Если из плотины извлечь малюсенький камушек, в дырку сначала потечет лишь тоненькая струйка. Но постепенно брешь расширяется, поток воды становится всё больше, всё напористее и в конце концов прорывает плотину. А уж тогда стихия, высвободившись, крушит на своем пути всё подряд, причиняя серьезные бедствия. Нечто схожее происходит при ссорах. Начинается всё обычно с какого-нибудь незначительного упрека, однако понемногу огонь вражды разгорается жарче и жарче, и всё подчас кончается откровенной ненавистью. Помочь потом очень трудно; сделанного не вернешь... И всё-таки я прошу вас всех попытаться забыть о случившемся – будто ничего и не было.
А теперь потолкуем о другом. Я предлагаю на ваш суд одну идею, которую вынашиваю уже давно. Хочу надеяться, мое предложение притушит запылавшее было пламя. Сегодня здесь собрались лучшие люди нашего народа. Они приехали со всех концов страны, даже из других государств. Настал поэтому самый подходящий момент для воплощения в жизнь моего замысла. А заключается он вот в чем: мы должны во всеуслышание провозгласить рабби Шмуэла нашим предводителем, главой евреев всей испанской земли. Говорят, многие уже теперь называют его Нагидом. Но пока что это лишь молва, а не официально присвоенный титул. Я лишен даже малейших сомнений в том, что вы единогласно меня поддержите. Но прежде чем мы объявим остальным о своем решении, мне всё-таки хотелось бы перечислить вслух те достоинства нашего раввина, благодаря которым он может и должен получить высокое звание, – хотя, конечно, вам они известны не хуже моего. Рабби Шмуэл – лучший и талантливейший среди учеников вавилонских гаонов первого поколения, поколения мудрецов, выросшего в диаспоре, в отрыве от вавилонской общины. Нет подобного ему меж людей – за исключением, быть может, рабейну Нисима и рабби Хананиэла. Сам рав Хай Гаон весьма ценит, безмерно уважает нашего раввина и переписывается с ним, обмениваясь мнениями по вопросам, сопряженным с Торой. Кроме заслуг в Торе, в святом учении, рабби Шмуэл имеет то серьезное достоинство, что он весьма приближен к нашим правителям. Он к тому же очень богатый человек. Но его репутация, его влияние на сильных мира сего, его богатство – всё способствует благу родного народа. Этим он озабочен в первую очередь. В Испании, в других европейских странах, в Африке, в Египте, в Вавилоне, а также в земле Израиля знают, почитают рабби Шмуэла и с благодарностью пользуются его щедротами. Тамошние мудрецы, целиком посвятившие себя Торе, давно получают от него свое пропитание. Каждому, кто вознамерится сделать изучение святой книги главным делом жизни, заранее обеспечена поддержка рабби Шмуэла и возможность не отвлекаться от ученых занятий ради заработка. Рабби Шмуэл держит также нескольких переписчиков, и они во многих экземплярах копируют для него Мишну и Талмуд. Книги эти получают в подарок его ученики – те, что не могут купить их на собственные деньги. Мало этого – всякий год рабби Шмуэл отправляет оливковое масло в синагоги Иерусалима… Словом, тот, о ком я веду речь, увенчан всеми четырьмя венцами: венцом Торы, венцом величия, венцом благородства и венцом доброго имени. Этот выдающийся человек бесспорно достоин, чтобы потомки назвали поколение, в котором он жил, первым поколением рабаним. И посему, господа и учителя мои, я прошу вас теперь согласиться на мое предложение: давайте решим, что рабби Шмуэл бен Йосеф а-Леви отныне будет именоваться Нагидом народа Всевышнего!
Гости рабби Ицхака бен Лиона единодушно и с радостью приняли предложение главы ешивы, и в тот же вечер особая делегация рабаним вручила рабби Шмуэлу важный документ, искусно начертанный писцом-художником на свитке из оленьей кожи и подписанный всеми уважаемыми евреями Гранады. В соответствии с этим документом рабби Шмуэл назначался Нагидом народа Израиля. Посланцы из дальних мест обещали в кратчайший срок прислать официальное согласие своих общин на это назначение.
Рабби Шмуэл поблагодарил своих единоверцев в самых искренних и взволнованных словах и объявил, что принимает высокий титул лишь потому, что надеется с его помощью еще больше возвысить народ Израиля.
Ближе к ночи, когда посланцы удалились, оставив его в одиночестве, герой нашего повествования погрузился в глубокое раздумье. Откинувшись на спинку кресла, мысленным взором окидывал он свою жизнь – все необычайные события, которых она оказалась полна. С самого дня его рождения и доныне. Вспоминал, как Всевышний поднял его из нужды, из крайней бедности на высоты богатства и славы. Сделал одним из самых известных людей своего народа и возвысил среди других народов. Как обычно, размышляя на подобные темы, рабби Шмуэл повторял про себя отрывки из священных книг, где речь шла о смирении и кротости, дабы не возгордиться ему и не вознестись в душе своей над собратьями. Поступать так было в обычае еще у амораим.
Слова, что твердил рабби Шмуэл, были на сей раз взяты из книги Иова и из книги «Коэлес», и речь там шла о суетности и об эфемерности мирских благ. Так сидел хозяин дома едва не до рассвета, пока не почувствовал: душа его совершенно смирилась и он проникся сознанием того, что сам – ничуть не лучше любого из окружающих его людей.
19. ВстреЧа с уЧеником
Спустя несколько дней рабби Шломо ибн Гвироль посетил дом рабби Шмуэла. Молодой человек даже не пытался скрыть волнение. Столько всего переменилось в его жизни, с тех пор как он в последний раз виделся с учителем наедине! Родители умерли. Приятели юности и бывшие соученики оставили его, ибо понимали, что теперь ему не подходят: он слишком превзошел их в мудрости и знаниях, и разрыв этот с каждым днем всё более увеличивался. Особенно в том, что касалось философии. Рабби Шломо всецело посвятил себя наукам; прочие занятия земного мира казались ему мелкими и суетными. И вот сегодня он решился навестить своего учителя рабби Шмуэла, которого не встречал несколько лет. Сердце его билось громко и часто, и сам он был охвачен неизъяснимой тревогой. Он помнил, что во время пира учитель говорил с ним дружелюбно, сердечно, но страх перед безмерно почитаемым наставником был почти так же силен в нем, как страх перед Б-жеством.
Войдя в ворота, он очутился посреди просторного двора, в центре которого бил фонтан; вокруг фонтана отдыхало несколько чужеземных рабов, свободных в этот час от своих трудов. В углу, у ограды, стояло человек пять еврейских слуг; они были так увлечены беседой, что не обратили ни малейшего внимания на приближавшегося к ним незнакомца. До рабби Шломо донеслись их голоса.
– Хотите верьте, хотите нет, – говорил один из слуг весьма возбужденно, – но это сущая правда! На прошлой неделе случился спор в Доме Учения во Франции, касался он одной хитрой талмудической проблемы. И тамошние мудрецы не могли найти для нее верное решение. И вот рабби Натурнай, живущий в Центральной Африке, каким-то чудесным образом услышал об этом, тотчас примчался в Париж и показал мудрецам копию Иерусалимского Талмуда из Седера Кдошим, которая раньше не была им известна. Прочитав эту копию, они сразу во всем разобрались.
– Конечно, такому никто не поверит, – усмехнулся другой слуга. – Любой скажет: да разве способен человек услышать разговор, происходящий за многие сотни миль от него? Или пролететь по воздуху чудесным образом? А ведь на самом деле это вещь возможная. Точно вам говорю. Нужно только поститься сорок дней, знать, как правильно произносится имя Всевышнего, и написать его на пергаменте, – но обязательно пребывая в эту минуту в состоянии святости.
– А вам известно, – вмешался в разговор третий собеседник, – что и наш господин способен совершать то, что обыкновенному человеку не под силу?
– И что же, к примеру?
– Ну, скажем, он может стать невидимым. А как иначе, объясните мне, сумел бы он узнавать мысли других? Халиф наш, вам всем про то известно, имеет привычку разговаривать во сне. А рабби Шмуэл, будучи невидимкой, стоит в это время у его ложа и слушает про все тайные планы и замыслы правителя. А наутро, как положено, является к халифу и «читает» в сердце того, как в раскрытой книге. Халиф же думает, что наш хозяин – пророк, ясновидец.
Тут слуги наконец заметили рабби Шломо ибн Гвироля, стоявшего уже совсем рядом, и поглядели на него с подозрением.
– Тебе что здесь нужно?
– Я бы хотел повидаться с вашим господином.
– Нам никого не велено к нему пускать, кроме его приближенных или тех, кого он сам призвал.
– Что ж, – отвечал рабби Шломо ибн Гвироль, – я готов вам предоставить доказательства того, что меня вполне можно причислить к его приближенным. Заодно могу кое-что разъяснить вам насчет сверхъестественных способностей, доступных якобы обычному человеку. Еще в те годы, когда рабби Шмуэл, наш господин и учитель, был торговцем в Малаге, я удостоился чести оказаться среди его учеников. Он показал мне тогда письма от рава Хай Гаона – великого ученого наших дней. В одном из них рав Хай Гаон откровенно высмеивал тех легковерных, что поддаются обману и думают, будто любой из нас может и достоин пользоваться полным именем Всевышнего. Если бы такое было доступно каждому, чем тогда отличался бы пророк от обычных людей? Если каждый будет в силах совершать сверхъестественные деяния, то чудеса перестанут быть чудесами. Они превратятся во вполне будничное явление…
В эту минуту к собеседникам приблизился пожилой мужчина весьма благообразного вида; по лицу его было видно, что он слышал последние слова рабби Шломо ибн Гвироля.
– Ах, нет, сын мой, – произнес этот человек, – не говори подобных вещей. Неужели ты всерьез полагаешь, что наш скудный ум в состоянии проникнуть в тайны Всевышнего и постичь его помыслы?! На свете много такого, что, на первый взгляд, кажется чудесным, сверхъестественным, а при ближайшем рассмотрении, глядишь, происходит по общеизвестным, совершенно естественным законам, которые Всевышний установил в своем мире. Новые поколения – час их просто еще не настал – смогут раскрыть те бесчисленные тайны природы, что в нынешнее время считаются непостижимыми и оттого в наших глазах выглядят чудесами. А кроме того, есть еще ступень, она чуть ниже ступени пророков, и ее могут достигнуть праведники, живущие в наши дни. Тот же самый рав Хай Гаон писал в одном из своих посланий хозяину этого дома, что все предыдущие поколения верили: Всевышний творит чудеса не только «через» пророков, но и «через» праведников тоже. У нас поэтому нет права не доверять текстам Талмуда и сомневаться в чудесах, о которых повествует эта великая книга, – чудесах, совершенных рабби Пинхасом бен Яиром, рабби Янином бен Дуси, другими праведниками. В письме, которое видел я у господина нашего рабби Шмуэла, начертанном рукой мудрейшего рабби Хай Гаона, было сказано ясно и недвусмысленно, что он никогда не согласится с тестем рава Шмуэла бен Хафни: тот в результате изучения древнегреческой философии пришел к противоположным выводам. Да и сам я могу свидетельствовать перед вами, что не единожды случалось мне видеть сны, которые впоследствии неизменно сбывались. Разве можно отыскать этому естественное объяснение?
Рабби Шломо изумленно взирал на говорившего. Ему недоставало смелости, чтобы спросить незнакомца, кто он такой, откуда явился. Тот, однако, словно прочитав его мысли, неожиданно вымолвил:
– Меня зовут Яаков. Я один из друзей и сподвижников рабби Шмуэла… Пойдем, я провожу тебя к нему.
Поднявшись по ступенькам, они вошли в дом и вскоре оказались в приемной. Им пришлось подождать некоторое время: главный визирь халифа Хабуса в другом помещении принимал в тот момент делегацию из Толедо. Новый знакомый подвел рабби Шломо ибн Гвироля к великолепному ковру огромной величины, купленному рабби Шмуэлом в Персии. Ковер свисал с потолка посреди зала и как бы делил зал на две части. В центре ковра было выткано большое дерево с густой листвой; мощные ветви его расходились далеко влево и вправо. Посреди всевозможных фигур и узоров, разбросанных то там, то сям, попадались еврейские буквы. Рабби Шломо ибн Гвироль долго дивился искусству ткачей, а потом поинтересовался, откуда взялись еврейские буквы. Оказалось, из-за них-то рабби Шмуэл ковер и купил. Впрочем, до сих пор никто так и не сумел проникнуть в тайну их появления... Внезапно широко растворилась дверь, ветром качнуло ковер, и на пороге появился слуга, возвещая, что его господин готов принять посетителей.
– Прошу вас простить меня, – с улыбкой обратился к вошедшим рабби Шмуэл. – Не сердитесь, потерпите несколько минут: мой помощник прочтет три-четыре письма в вашем присутствии. Это весьма срочное дело…
Помощник мудреца исполнял те же обязанности, что в свое время исполнял сам рабби Шмуэл, служа у визиря Аль Арофа. Перед ним лежала стопка писем, на каждом виднелся государственный герб Гранады: плод граната, расколотый пополам.
– «В пятнадцатом округе страны», – продолжил чтение помощник, – «требуется новый кадий, в тринадцатом же округе требуется служащий».
– У них есть какие-нибудь кандидатуры на эти должности? – спросил рабби Шмуэл.
– На должность кадия в пятнадцатый округ они предлагают одного араба по имени Мурбит из семьи Бнео Вайт и араба по имени Махлял ибн Хани на должность чиновника в тринадцатый округ.
– Хорошо, согласен. Теперь вернемся назад. Ты прочел, что пятнадцать берберских семей, потерявших всё свое имущество во время недавних беспорядков, просят обеспечить их средствами к существованию. Чем они занимались прежде?
– Все они крестьяне или садовники, мой господин.
– Хорошо. Дай указание передать им в пользование кусок государственной земли. Пусть возле города Кадекса каждой семье выделят участок размером в одну квадратную милю. На правах аренды. Помимо этого распорядись привезти из Африки саженцы инжира и тамошних олив. Пусть эти берберы их посадят. Посмотрим, приживутся ли они в нашем климате. Арендную плату за три первых года ни с одной семьи не взыскивать. Дальше.
– Передо мной запрос, присланный еврейской общиной Малаги. Пираты привезли в гавань корабль с рабами; среди рабов есть чернокожие, утверждающие, будто они необрезанные евреи. Все до единого обязуются сделать обрезание, как только получат свободу. У людей, однако, возникло подозрение, что эти рабы – вовсе не евреи, а только притворяются евреями, – чтобы за них заплатили выкуп. Община Малаги спрашивает, как поступить в данном случае.
– Что ж, прежде всего следует попытаться выяснить, почему эти пленники не были обрезаны при рождении. Возможно, в тех местах, где они жили, был специальный закон, запрещающий обрезание. Возможно, евреи подвергались там преследованиям. Кроме того, нужно узнать, велика ли цена выкупа. Обычно пираты сильно завышают цену. После этого будем думать дальше.
Помощник продолжал:
– Христиане, живущие в нашем государстве, обращаются к визирю с просьбой освободить их от подушного налога – подобно тому, как от него освобождены евреи.
– Пожалуй, можно предоставить им эту льготу – при условии, что они будут платить за землю, как все остальные граждане. Но они должны позаботиться о том, чтобы земельный налог приносил казне хотя бы половину той суммы, какую она сегодня получает от налога подушного. А половина – это триста тысяч динаров!
– На сегодня всё, – помощник низко поклонился и вышел.
– Как я рад видеть тебя у себя в доме, дорогой мой Шломо! – обратился рабби Шмуэл к бывшему своему ученику. – Я слышал о твоих успехах в изучении Торы и в других областях. В том числе и в поэзии. Твое стихотворение «Корона царства» просто великолепно… А тут прочел я недавно еще один твой стих. Он до того пришелся мне по душе, что я декламирую его каждый день перед утренней молитвой.
С этими словами рабби Шмуэл вытащил из ящика стола пергаментный листок и прочел строки, сочиненные рабби Шломо:
Я с самого утра к Тебе спешу[1],
Твердыня Ты, Ты – сила, Ты – оплот,
К Тебе свою молитву возношу,
К Тебе, что день и ночь во мне живет.
Перед Твоим величием стою
И нищ и слаб, и глазу Твоему
Доступно всё, что я в себе таю,
И от него не скрыться ничему.
Что может молвить жалкий мой язык?
Что может сердце? И какая власть
Есть в той душе, которую привык
Я понукать, и спрашивать, и клясть?
Но знаю я, как любишь Ты раскат
Тех песен, что в Твою слагают честь, –
В веках Тебя восславлю я, пока
Во мне душа Б-жественная есть.
Рабби Шмуэл смолк на мгновение. Потом заговорил о другом:
– Я слышал, у тебя неприятности… Внемли моему совету, Шломо: оставайся подле меня. Я готов заботиться о тебе, как о любимом сыне.
– Но что вы можете для меня сделать, дорогой учитель? – опустив глаза долу, грустно спросил рабби Шломо ибн Гвироль. – После всего, что со мной случилось, я всё глубже понимаю, как справедлива мысль, которую лучше других выразил вдохновленный свыше сладкогласый певец Израиля: «Не уповайте на щедроты человеческие, на смертных, в чьих руках нет спасения».
– Да, так оно и есть, – вздохнул рабби Шмуэл. – Трудно полагаться на людей… И всё-таки кое на кого можно. Ибо люди разные. Как бы то ни было, сегодня естественный ход вещей таков, что, покуда халиф у власти, я буду бессменным его визирем. Он мне всецело доверяет. А жить Хабусу долго: он ведь даже к порогу старости еще не подошел. И не скоро подойдет.
Рабби Шломо ибн Гвироль никак не отозвался на эти слова. Он просто снова стал цитировать псалом:
– «Отлетит его дух, и вернется он в землю, и в тот же день прервется его могущество».
Рабби Шломо едва успел закончить последнюю фразу, как в комнату ворвался до смерти перепуганный прислужник и заголосил во всю мочь:
– Господин мой! Халиф, наш повелитель, требует вас немедленно к себе! Сию же минуту! Ему очень плохо, он, кажется, умирает… О Аллах!..
Рабби Шмуэл застыл пораженный. Что же до рабби Шломо, то он поднял глаза к небу и громко, внятно прочитал еще одну строку псалмопевца:
– «Блажен тот, кому Б-г Яакова в помощь, полагайтесь на Г-спода Всемогущего…»
Перевод Э. Погребинского
Продолжение следует
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru
[1] Перевод В. Лазариса. Это стихотворение было написано для чтения вместе с молитвой «Нишмас кол хай» – частью утренней службы в Субботу и праздники.