[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2005 АДАР 5765 – 3 (155)
«ВЕДЬМА» НА «РУСС-ФАНЕР»
Владимир Шляхтерман
Сто сорок один еврей стали Героями Советского Союза во время Великой Отечественной войны. Сто сорок мужчин и одна женщина – Полина Владимировна Гельман. Штурман самолета знаменитого, дважды орденоносного 46-го гвардейского Таманского авиационного бомбардировочного полка. И еще одно название, так сказать, неофициальное, но закрепившееся и попадавшее в официальные бумаги, – женский полк. Ибо состоял он из одних женщин.
Комиссар дивизии Горбунов в разговоре с командиром этого полка Бершанской рассказал ей, что пленный немец на допросе показал: ночные бомбардировщики причиняют им много неприятностей. Не дают спать по ночам, изматывают физически и морально. Сказал, что зовут их не иначе как «ночные ведьмы». А легкие У-2 прозвали «русс-фанер».
Об одной из «ведьм» на «русс-фанер» – Полине Гельман и ее боевых подругах наш рассказ.
Мал золотник…
Полина Гельман – маленького роста, ровно полтора метра. Под стать У-2. Но в аэроклуб – а это было до войны – ее приняли. Училась в 9-м и 10-м классах в Гомеле и одновременно закончила школу планеристов, прыгала с парашютом с самолета и научилась водить его. И вот первый самостоятельный вылет. Она за штурвалом, сзади – инструктор. Самолет пробежал положенное по дорожке, взлетел, набрал высоту – 400 метров. И вдруг инструктор покрылся холодным потом: впереди… не было летчицы! Только что была, сидела, а сейчас нет ее, но машина летит. Инструктор вскочил и увидел, что летчица внизу кабины. Оказалось, она едва-едва доставала ногами до педалей и для верности сползла.
Докладывая начальнику аэроклуба в присутствии Полины о результатах полета, инструктор категорически произнес: до полетов ни в коем случае не допускать!
Полина обиделась и вместо Московского авиационного института, куда готовилась, поступила на исторический факультет МГУ. А когда началась война, вместе с другими такими же отчаянными студентками пошла в ЦК ВЛКСМ и убедила-таки направить ее в формировавшуюся авиационную часть.
Уже в части Полину опять «отлучили от неба»: ростом не вышла, к тому же гуманитарий, в технике не разбираешься. И определили укладчицей парашютов. Кстати, в полку они появились лишь в 1944 году. Но тогда Полина решительно направилась к знаменитой Марине Расковой и заявила: хочу воевать, хочу летать, я училась в аэроклубе. Марина Михайловна тоже усомнилась – позволит ли рост? Убедила: позволит! А медкомиссия просмотрела рост, дала заключение – годна. Так Полина оказалась в штурманской группе вместе с Галей Докутович и университетскими подругами.
Перед Московской Олимпиадой 1980 года в ЦК ВЛКСМ состоялась встреча группы спортсменов с участниками Отечественной войны. Мне надо было дать информацию в «Советский спорт», где я тогда работал. Оказался рядом с Героем Советского Союза летчицей Раисой Ароновой. Она очень интересно рассказывала о своем женском полке, о дружбе, о взаимовыручке. Особенно тепло говорила о своем штурмане – Полине Гельман, с которой летала до конца войны.
Собирая материалы для этого очерка, встречался с однополчанками П. Гельман, их детьми, перечитал книги о полке. В частности, записки Раисы Ароновой и сразу многое вспомнил из того, что она рассказывала на той встрече. Ну как можно забыть такой эпизод?
– Дело было под Моздоком, точнее – над ним. Экипаж удачно отбомбился, взял обратный курс, как вдруг под самолетом вспыхнул луч прожектора и наткнулся на самолет. А зенитчикам того и надо – тотчас открывают огонь по видимой цели. Вырваться из луча тихоходу сложно. Надо бы сбросить бомбу, но их все уже использовали. В досаде штурман по пояс высунулась за борт и плюнула, как ей казалось, на прожектор. И он сразу погас!
Все наши довоенные и военных лет пилоты учились в аэроклубах летать на У-2. Неприхотливые машины, крылья и фюзеляж обшиты рейками и обтянуты перкалем. Мотор в сто лошадиных сил (такой же стоит на «Волгах»), стало быть, и скорость не выше 120 километров в час. А если встречный или боковой ветер такой же силы? Ни радиосвязи, ни приборов ночного видения. Уже в войну установили позади штурмана пулемет.
Но главное – поставили на У-2 бомбодержатели, к которым подвешивались бомбы в 100, 30, 20 килограмм. И подлететь к цели самолет мог бесшумно – пилот выключал мотор, и машина планировала в тишине. Штурман дергала ручку сбрасывателя, и бомба летела вниз. Представьте себе: до передовой далеко и вдруг в ночной тишине взрыв, второй, третий… Немцы люто ненавидели У-2 и за каждый сбитый «русс-фанер» зенитчикам и истребителям полагались железные кресты.
У трудяг У-2 было и другое достоинство – неприхотливость, им не нужны были длинные бетонные взлетно-посадочные полосы, достаточно сельской улицы, опушки леса. Скажите, с каким еще самолетом могло случиться такое, о чем вспоминает Полина Гельман.
– Как-то нашему экипажу поручили выбрать новую площадку для полевого аэродрома поближе к линии фронта. Вылетели утром, облетели район, и нам приглянулась такая площадка. Надо было спуститься пониже, но и так видим – ровная, без ям, зеленая травка. Рая Аронова говорит: садимся! Только коснулись земли, как во все стороны полетели брызги воды – площадка заболочена! Хотели взлететь, да не тут-то было – самолет от земли не отрывается. Надо было облегчить вес, но что сбросить?
Полина предложила… себя, дескать, больше нечего. Согласитесь, чувство юмора в такой ситуации – неплохая характеристика человека. Аронова ответила, что она думает о Полине, но секунду спустя согласилась. Полина выпрыгнула, побежала, держась за плоскость. Как только машина оторвалась от земли, Полина ухватилась за одну стойку, за другую, взобралась на плоскость, добралась – уже в воздухе – до борта и ввалилась в кабину вверх ногами… Площадку выбрал уже другой экипаж.
Знакомлюсь с выписками из полетных книжек пилотов и штурманов: Магуба Сыртланова – 780 боевых вылетов, Марина Чечнева – 810, Надежда Попова – 852, Полина Гельман – 857, Раиса Аронова – 960, Наталья Меклин – 980, Ирина Себрова – 1004…
– Полагаю, – говорит бывший начальник штаба полка Ирина Ракобольская, – что ни один мужчина не совершил столько боевых вылетов, сколько Ира Себрова.
А было девчушкам по 20 лет, кому-то чуть больше, а кому-то и меньше.
С мамой. Только что с фронта.
«Гордись, ты – женщина»
Это первая заповедь (из двенадцати), которые написали для себя девушки из бомбардировочного полка. Война – не женское дело, к ней – войне – нельзя привыкать женщине. А приходилось.
Начальником штаба полка назначили Ирину Ракобольскую.
Мы сидим дома у Ирины Вячеславовны. Доктор физико-математических наук, заслуженный деятель науки, профессор кафедры космических лучей и физики космоса.
– А знаете, когда я на фронте почувствовала себя женщиной? – оживляется Ракобольская. – В полк приехал маршал Рокоссовский – вручать награды. Я должна была войти в комнату, где он находился с генералами и Бершанской, спросить у него разрешения обратиться к командиру полка и доложить, что к торжеству всё готово. Едва вошла, маршал тотчас встал. Встали и генералы. Только потом до меня дошло – он встал передо мной как перед женщиной! Предложил мне сесть, сел сам…
Бессменным командиром полка была Евдокия Давыдовна Бершанская. Она стала комполка уже будучи зрелой летчицей. Волевая, хладнокровная, требовательная, очень знающая и вместе с тем очень женственная. Единственная женщина в наших Вооруженных силах – кавалер двух полководческих орденов – Александра Невского и Суворова III степени.
Похоронена Евдокия Давыдовна в Москве на Новодевичьем кладбище, недалеко от могил Покрышкина, Кожедуба, Вершинина, других героев авиации.
Женщины на войне…
– Мы расположились на обед в Тиргартене, под Берлином, – вспоминает Полина Гельман. – Прибыли походные кухни. Но есть мы не могли. Нас окружили немецкие дети и женщины. Они смотрели на нас голодными глазами. Мы отдали им всю пищу. Иначе мы не могли.
Иначе не могли… А ведь мужья и братья этих женщин, отцы этих детей сбивали их.
Ох, отходчивы русские бабы, отходчивы. Как, впрочем, и еврейские тоже.
Ирина Ракобольская раскладывает на столе длинные, метра в полтора, листы ватмана. Это стенгазеты «Крокодил», которые выпускали девчата. Стихи, эпиграммы, рисунки. Ну в каком мужском подразделении делали такое?!
Они еще выпускали литературный журнал, проводили философские (!), технические конференции, была самодеятельность! И это не в тылу, а на фронте! Кстати, за всю войну полк ни разу (!) не отводили на переформирование. Много восклицательных знаков? Мало!
По свидетельству однополчанок, заводилой часто была Полина Гельман. Она вместе с Раей Ароновой сочиняла «Фрески о наших буднях», которые пользовались неизменным успехом.
Нам, пехоте, выдавали перед атакой, да и то не всегда, по сто наркомовских грамм.
– А как у вас с этим было? – спрашиваю Героя Советского Союза Руфину Гашеву.
– Сначала нам давали слабенькое вино, до войны многие девчонки вообще не пробовали спиртного. Уже на Тамани привозили водку. Летаешь целую ночь, промерзнешь, напряжение страшное. На завтрак – полстакана водки, без нее не заснешь. А выспаться надо – с наступлением темноты опять полеты. Помогала водка, но никто не спился.
Над «Голубой линией»
Если у вас есть под рукой карта России, то легко найдете «Голубую линию»; так назвали немцы свой мощный оборонительный рубеж протяженностью в 113 километров и глубиной 20–25 километров между Азовским и Черным морями.
– Это была очень тяжелая работа, – вспоминает Полина Гельман. – Штурмовик преодолевал глубоко эшелонированную оборонительную полосу за минуту-другую, а мы ползли минут десять. Стена прожекторов, мы их не любили пуще зениток. Попадешь в их лучи, по тебе тут же открывают огонь. Отбомбишься, обратный путь через ту же полосу. И так пять-шесть, а то и восемь вылетов в ночь.
В один из них при подходе к цели, чтобы убедиться, что под ними их цель, Полина должна сбросить осветительную бомбу. Возили их обычно в кабине штурмана, на коленках, как шутили девчата. Вот как об этом эпизоде рассказывает сама Полина:
– Сняв предохранитель со взрывателя, я хотела тут же выкинуть бомбу за борт, но ее стабилизатор запутался в ремешке краг, висевшем у меня на шее. Мне было неудобно работать в шерстяных перчатках, поэтому над целью я работала голыми руками, а затем отогревала окоченевшие пальцы в меховых крагах. В этот момент нас поймали прожектора и нещадно стали обстреливать зенитки. А в запасе всего 10 секунд, ибо механизм взрывателя уже приведен в действие. Пилот Катя Пискарева, чтобы не быть ослепленной, не может оторвать взора от приборов. Я должна следить за направлением обстрела и командовать пилоту, куда «бросать» самолет. Но вместо этого я «борюсь» с готовой взорваться у меня в руках бомбой. Катя кричит в переговорный аппарат: «Полина, ты жива?!» У меня для ответа нет времени. В отчаянии срываю с себя ремешок, швыряю бомбу вместе с крагами за борт, облегченно вздыхаю и по возможности спокойно командую: «вправо, влево» и так далее. Когда вышли из обстрела, пришлось объяснить возмущенной Кате ситуацию. «Инцидент» был улажен. Но я осталась без краг. Впрочем, если бы бомба взорвалась у меня в руках, они бы мне больше не понадобились…
Ночные бомбардировщики так досаждали немцам, что они перебросили с запада свои ночные истребители. Они поднимались в воздух, как только прожектора ловили У-2, бросались на них. Короткой пулеметной очереди достаточно, чтобы беззащитный самолет загорелся. В одну из ночей полк потерял четыре экипажа. Восемь пилотов и штурманов, все молодые девчонки.
7 ноября 1943 года. Погода явно нелетная, штаб дивизии боевой задачи не ставит. Девушки откровенно рады: будет праздничный ужин, самодеятельность. В самый разгар ужина раздается команда: рабочие экипажи, на аэродром! Полина с Раей Ароновой получают задание, командир полка Бершанская предупреждает: если над целью облачность менее 600 метров, возвращаться обратно.
Пролетели Керченский пролив на высоте всего 300 метров. Чуть дальше немного поднялись. И вдруг луч прожектора схватил самолет, понеслись трассирующие пули. Увернулись, штурман молчит. Рая Аронова потом вспоминала:
– Вдруг кто-то схватил меня за плечо. «Райка, – кричит Полина, – разворачивайся, мы прошли цель! Керчь под мотором!» Это безумство – лезть на такой укрепленный объект на высоте всего 350 метров! Немецкие прожектористы еще держат нас в луче и, вероятно, с удивлением наблюдают за не в меру расхрабрившимся фанерным самолетом.
Маневрами вырвались из луча, нашли цель. Полина сбрасывает бомбы. На земле мощный взрыв, взрывной волной самолет сильно подбросило – ведь высота всего метров двести. Когда прибыли на свой аэродром, оказалось, что до машины дошла не только взрывная волна, а и осколки собственных бомб.
Безумству храбрых поем мы песню…
Над той же «Голубой линией». Вспоминает Герой Советского Союза Наташа Меклин:
– Я поднялась в воздух вслед за Ириной Себровой. Мы летели порознь, но всё время я знала, что она где-то рядом. В стороне зажглись прожекторы, застрочили пулеметы – это Ира. «Подлетаем к Киевской. Здесь много зениток, – сказала Полина Гельман, мой штурман. – Будь осторожна».
Впереди вспыхнули прожекторы. Один, два, пять… Вцепились в самолет, где были Ира и Женя Руднева. Снизу брызнули огненные фонтаны трасс, скрещиваясь в одной точке, они, казалось, прошивали самолет…
Мы с Полиной спешили к ним на помощь. Бросили бомбу на ближайший прожектор. Луч погас. Потом на зенитный пулемет… Мы были совсем рядом с Ирой, видели, как ее самолет кувыркался в лучах. Внезапно он пошел вниз, вниз… И мы потеряли его: он исчез в черноте ночи…
Назад мы летели молча. Что с Ирой? Почему падал самолет? Мы с Полиной уже готовы были поверить в самое страшное. На аэродроме до нас донесся слабый рокот – летел По-2.
Спустя несколько минут мы уже бежали навстречу рулившему самолету. Я вскочила на крыло: «Иринка! Женя! Вы прилетели!» «Ну да. А как же иначе!» – удивилась Ира.
Я спрыгнула на землю и отошла в сторонку, в темноту. Немного всплакнуть от радости…
Безумству храбрых…
Эльтиген
Передо мной книга Героя Советского Союза генерал-майора Василия Гладкова «Десант на Эльтиген». Вышла она в серии «Военные мемуары» «Воениздата» четверть века назад и посвящена героическому десанту в Крыму в ноябре 1943 года. Стрелковая дивизия и два батальона морской пехоты высадились в районе рыбацкого поселка Эльтиген и овладели плацдармом шириной 5 километров и глубиной 2 километра. Другими словами, простреливался плацдарм не только пушками, но и минометами, пулеметами.
Гитлеровцы блокировали десант с суши, с моря и с воздуха. В громкоговорители немцы кричали: «Сдавайтесь, вы обречены на голодную смерть! Никто вам не поможет!» Боеприпасы подошли к концу, пишет В. Гладков, продовольствия не хватало.
Но нам помогли, пишет генерал Гладков, помогли «ночные ведьмы». Для нас, десантников, находившихся в Эльтигене, отважные летчицы были самыми дорогими людьми на свете; тогда, в ноябре, они нас спасли от смерти.
Спасли от смерти… О многих ли из нас так могут сказать солдаты?
– Как назло, погода в те осенние ночи практически была нелетной, – вспоминает Полина Гельман.
Отыскать в темноте небольшой пятачок школьного двора, где окопались десантники, чрезвычайно сложно. Ребята, правда, зажигали костер, но в дымке он едва просматривался. На наших бомбосбрасывателях висели мешки с боеприпасами, продовольствием, медикаментами, одеждой. Самолет спускался до 50, 30 метров, чтобы драгоценный груз попадал на школьный двор.
На Эльтиген полк летал много ночей. Десантники стали для нас близкими, дорогими людьми… Сверху, с ночного неба, вместе с продуктами и патронами к ним частенько неслись звонкие девичьи голоса:
– Полундра! Бросаю картошку!
– Держитесь, хлопцы!
– Молодцы, ребята!
Галине всего годик...
Назвала дочь Галей – в честь Гали
У Полины Гельман дома хранится дорогой для нее снимок – она с подружкой Галей Докутович. Фотография сделана сразу после окончания гомельской школы №1 в 1938 году. А подружились они еще в пятом классе, сидели за одной партой. Такие внешне разные: высокая, худенькая, смуглая, порывистая Галя и маленькая, голубоглазая, несколько медлительная Полина. Целыми днями вместе. Обе пришли в аэроклуб, в один день впервые прыгали с парашютами с одного и того же самолета. Галя стала первой, кому разрешили самостоятельный полет.
В Москве Галя поступила в авиационный институт, Полина – на истфак МГУ. Но всё свободное время подруги вместе. А когда началась война, обеих зачислили в авиагруппу майора Марины Расковой. Обе оказались в одной штурманской группе авиашколы в городе Энгельсе, что на Волге, где формировалась часть.
На одном из занятий по азбуке Морзе у преподавателя хорошее настроение, и он выстукивает смешные фразы. Точки, тире, точки. И вдруг переходит на бешеный темп. Полина и Галя сидят рядом, едва успевают записывать, удивленно переглядываются. Текст гласил: «ПРИШЕЛ ПРИКАЗ О СОЗДАНИИ ПОЛКА ЛЕГКИХ НОЧНЫХ БОМБАРДИРОВЩИКОВ ТОЧКА КТО ПОНЯЛ МЕНЯ ЗАПЯТАЯ МОЖЕТ БЫТЬ СВОБОДНЫМ И БЕЗ ШУМА ПОКИНУТЬ КЛАСС ТОЧКА».
Галя и Полина молча выходят с загадочными улыбками под удивленными взглядами девушек.
Распределили их в разные эскадрильи – их две в полку. Полину – штурманом экипажа, а энергичную, расторопную, знающую Галю назначили адъютантом эскадрильи. Штабная работа, важная, нужная, но летать приходилось мало. После боевого вылета, пока техники приводили в порядок ее самолет, она прилегла на краю аэродрома. Шофер бензозаправщика не заметил ее… У Гали был серьезно поврежден позвоночник.
Она лежала, боль невыносимая, погрузить ее в У-2 невозможно, а санитарной машины нет. Подошла начштаба Ирина Ракобольская, утешает ее. И вдруг Галя обращается к ней:
– Ира, дай честное слово, что, когда я вернусь в полк, вы не назначите меня адъютантом, а я буду штурманом.
– Б-же мой! – всплескивает руками Ирина Вячеславовна. – Шестьдесят лет прошло, а я наяву слышу ее голос. Не уверена была – довезут ли ее живой до госпиталя, а она о полетах! Но ответила: даю слово.
А тут еще тревожный звонок из штаба дивизии: немецкие танки прорываются к аэродрому, срочно перебазироваться. Один за другим взлетают самолеты. Галя просит Полину нагнуться к ней, что-то жарко шепчет. Полина всё поняла, незаметно вынимает пистолет и кладет его под голову подруги. Живой та не хотела попадать в плен. Дежурная вызывает Полину на старт, она в слезах уходит.
Семь месяцев в госпиталях. Убедила медицинскую комиссию, что она совершенно здорова, проделав перед врачами несколько сложных гимнастических упражнений. (До войны была чемпионкой Гомеля по гимнастике!) Но комиссия выдает предписание – необходим шестимесячный отпуск, летать нельзя, из армии уволиться.
– Мы стояли у дороги, ждали грузовик, – рассказывает Наташа Меклин. – Вместо него появилась легковая машина, остановилась. Из нее выходит девушка, высокая, в короткой шинели, в большой шапке-ушанке. Стоит и молчит. И мы молчим. И вдруг кто-то так тихо говорит: это Докутович. И как закричит: Галка! Она бросилась к нам по грязи… А что творилось с Полиной, когда они увиделись, описать невозможно.
Ирина Ракобольская сдержала слово: Галя стала летать штурманом. Но о предписании врачей ничего не знала, об этом ведала только Полина.
Когда я спрашивал летчиц и штурманов о самом страшном дне войны, все, не сговариваясь, называли ночь на 1 августа 1943 года. В ту ночь погибли четыре экипажа. Вместе со своим самолетом тогда сгорела и Галя Докутович. Вооруженцы, подвешивая бомбы, мелом писали на них: «За Галю!»
Полина уцелела. В письме матери о гибели Галины, она написала, что если доживет до Победы и у нее будет дочь, то назовет ее Галей. Дожила, родилась девочка, которую, конечно же, назвали Галей, Галинкой.
И вот Галя, названная в честь Гали Докутович, сидит у меня в гостях вместе с сыном Николаем. Расспрашиваю их о Гале Докутович. Дочь неожиданно просит:
– Не говорите с мамой о ней. Она опять будет плакать. Мы с Колей всё, всё знаем.
Действительно, знают и рассказывают очень многое.
Нет без вести пропавших
115 человек прибыли на фронт в составе полка. 32 из них погибли, умерли от ран и болезней. Как считают специалисты, для авиационного полка, да еще базирующегося в прифронтовой полосе, такие потери невелики.
– Чем это объяснить? – спрашиваю Ирину Ракобольскую.
– Во-первых, мастерством наших летчиц. Когда менялась обстановка, менялась и тактика полетов. Во-вторых, особенностями наших У-2.
Но, признаться, меня особенно поразила одна фраза в рассказе Ирины Вячеславовны: «В нашем полку нет без вести пропавших». Но ведь девушки погибали главным образом на территории, занятой противником. Оказывается, после войны собрали девчата деньги и комиссар полка Евдокия Яковлевна Рачкевич объездила все места, над которыми горели самолеты, разыскала могилы всех погибших. На иных стояли дощечки: здесь похоронена неизвестная летчица. Тут же устанавливали кто именно, каждая потеря оставалась в памяти.
И туфли на шпильках
Однажды в полк приехала военторговская лавка. А в ней только… шампанское. Командир полка разрешила каждой купить по бутылке и спрятать до праздника.
В другой раз привезли пудру и губную помаду. И совсем царский подарок девушки получили в Польше: им сшили туфли на высоком каблуке и платья. Когда возвратились домой, для многих это был единственный гардероб. Приходилось учиться ходить на шпильках, ибо всю войну – в сапогах.
После войны многие девчата поступили в Военный институт иностранных языков. Полина Гельман не вернулась в МГУ, где закончила три курса истфака, а пошла в этот институт.
– Почему?
– У мамы не было другой одежды, кроме военной, – отвечает Галя, дочь Полины. – А там все ходили в форме. Она, кстати, ей очень шла, и мама даже в театр с удовольствием ее надевала.
– Этот институт был единственным военным вузом, куда принимали женщин и где выплачивали за звание, за ордена, – дополняет Анатолий, сын Раисы Ароновой. – Надо было содержать семью, а у родителей никаких накоплений.
Полина Гельман закончила Военный институт иностранных языков. В дипломе только одна «четверка» – по французскому. Специальность – испанский язык. Но долгое время – время борьбы с космополитизмом и «врачами-отравителями» – не могла устроиться на работу. Ну и что, что Герой Советского Союза, что испанский в совершенстве. Где в анкетах пункты о наградах и языках? В конце. А фамилия? Первый пункт. А национальность? Пятый, дальше и не читали. Мать и дочь неохотно вспоминают те годы.
– Почему мама не взяла фамилию мужа – Колосов?
– Очень гордая женщина. Я, говорила, Гельман, и родители мои Гельман. Хотя папу любила безумно. И он ее, делал для нее все возможное и невозможное. Когда папа умер, мама сразу сдала, потускнела. Кстати, почти все летчицы, выйдя замуж, оставляли девичьи фамилии.
После 1953 года стало полегче. Полина Владимировна работала в Центральной комсомольской школе с ребятами из стран Латинской Америки; защитила диссертацию – стала кандидатом экономических наук; в Институте общественных наук читала лекции на испанском языке. Почти два года была на Кубе. Ей там было очень легко – ее слушатели из ЦКШ, ставшие видными работниками, показали остров со всех сторон.
Несколько раз с делегациями Полина Гельман посетила Израиль.
– После первой поездки мама вернулась в восторге от увиденного, – вспоминает Галя. – Особенно ее поразили раскованность, независимость людей.
В это трудно поверить
После прорыва «Голубой линии» наши войска освободили Тамань. Начались полеты в Крым – советские части готовились к освобождению полуострова с двух сторон: через Сиваш и из района Керчи.
– Стали летать через Керченский пролив, – вспоминает Наташа Меклин. – И первая неожиданность – психическая атака немцев против нас. Представляете себе, подлетаем, и вдруг перед нами вырастает лес из лучей прожекторов. Молчаливая стена вертикальных неподвижных лучей! Не стреляют, только лучи. Признаюсь, сначала действовало. Спрашивала Полину Гельман о ее ощущениях. Тоже, говорит, действует. Старались забираться повыше, на предельную высоту. Уже потом планировали, бомбили с малых высот. Вскоре немцы прекратили «психическую атаку», мы сумели ее преодолеть.
Крым освобожден. Полк ночных бомбардировщиков перебрасывают в Белоруссию. Здесь впервые пришлось совершить боевые вылеты днем.
Р. Аронову вызвали в штаб. Бершанская объяснила обстановку:
– В тылу наших наступающих войск остались значительные группы немцев. Кто-то быстро сдается, а кто-то огрызается. Только что обстреляли самолет штаба дивизии, ранили работника штаба. Вам, как опытному экипажу, поручается необычное задание. Разведать обстановку. Это первое. А второе такое – бойцы батальона аэродромного обслуживания выдвинулись в лес, чтобы взять в плен немецких солдат. Но их так много, что наши сами оказались в окружении. Когда обнаружите наших, дайте им знак, чтобы отходили к реке. Штурман пулеметным огнем должен прикрыть отход.
Пришлось идти на бреющем, чуть ли не касаясь верхушек деревьев. Увидели наших, они машут пилотками. Полина высовывается из кабины и показывает рукой в сторону реки. Для верности повторяют маневр. Их поняли, бойцы двинулись к реке. И вдруг Полина видит какое-то движение в другом конце поляны. Немцы! Аронова опять направляет самолет вдоль поляны, а Гельман открывает огонь из пулемета. Немцы – в лес. И оттуда начинают стрелять. Одна пуля просвистела мимо уха летчицы и отбила щепку от стойки.
– Смотри-ка, стреляют, – с удивлением говорит пилот штурману.
– А что ж, по-твоему, они должны делать? Кричать «ура!» и в воздух чепчики бросать? – острит Полина.
Экипаж продолжает облет участка, штурман огнем не дает немцам высунуться из леса. И по ним стреляют. Наконец видят: наши из леса бегут к реке, садятся в лодку. Можно возвращаться. Докладывают командиру полка о выполнении задания. Бершанская благодарит их и приказывает трем экипажам бомбить лес, где скрылись немцы. Аргумент подействовал, солдаты нацепляют на палки белые тряпки и выходят из леса.
– Было очень тревожно, – вспоминает И. Ракобольская. – Мы на опушке леса расположились, а с другой стороны – немцы. Нас несколько человек с пистолетами, а у них пулеметы и даже орудия. Сняла с древка знамя, обмотала его вокруг себя под гимнастеркой, затянулась ремнем. Ночью не сомкнули глаз, а утром пришли за нами машины.
…Перебазировки полка в незнакомые места тяжело давались девушкам, особенно весной. Перелетают на площадку, всё вроде нормально, после дождя так развозит, что машине с бензином и бомбами к взлетной полосе не подойти. Да и самой этой полосы практически нет – сплошная грязь, самолет и двух шагов не пробегает.
– Командир полка Бершанская предложила сделать деревянную полосу, – рассказывает Полина Гельман. – В ход пошли заборы, стены и крыши сараев, доски. Соорудили такой настил, шириной метров тридцать, а длиной метров двести. И этого мало. Так что делали: вкатывали самолет на эту полосу, летчица включала мотор, чтобы он набрал больше оборотов. А техники держали самолет за плоскости, по команде разбегались, и самолет начинал разбег, взлетал. Садился на тот же настил, и машину тотчас отволакивали в поле. Новый взлет – всё повторяется: в ведрах несут бензин, на руках переносят бомбы, держат машину за крылья и хвост…
Дотошный начштаба подсчитала, что с таких деревянных полос полк совершил более 3500 вылетов. Согласен с ней – в это трудно поверить. Но такое было, было.
В дневнике Героя Советского Союза Евгении Рудневой увидел такую запись: «Стали на курс, и я повела самолет. Надя развлекала меня – вылезла из самолета, свесила ноги и смеется». Женя в тот день была штурманом у Надежды Поповой. Признаться, я не поверил в такое. Поинтересовался у Полины Гельман.
– Вполне возможно, – ответила она. – Надька была отчаянная, смелая. Я ее очень люблю.
Всё-таки спросил саму Героя Советского Союза Надежду Васильевну Попову.
– Было, было, – заразительно засмеялась она.
– А зачем? Удальство или необходимость?
– Необходимость, – уже серьезно ответила. – Надо было и штурмана научить водить самолет. У наших машин двойное управление. Случись что с пилотом, штурман заменит его. И такие случаи бывали, и не раз. Теоретически штурманы всё знают, а практически-то нет. Вот я и сказала Жене: поведи, а я отдохну. Повернулась и ноги за борт, песенку пою. А сама готова в любую секунду взять управление. Это, конечно, уже над нашей территорией. Ничего, ведет грамотно. Кричу: сажать тоже будешь сама! Посадила. Ну а как ее учить?
– Ноги-то зачем за борт? Ведь скорость…
– …за сто километров в час. А чтобы видела: всё в ее руках.
Попова вдруг замолкает, потом с болью говорит:
– Сгорела Женечка в крымском небе.
Произошло это 9 апреля 1944 года, до Победы оставался один год и один месяц. Было ей чуть больше 23 лет.
Три года боев, 24 тысячи боевых вылетов, на врага сброшено более 3 тыс. тонн бомб. 25 Героев Советского Союза и Героев России дал гвардейский женский полк.
Низкий поклон и вечная благодарность вам, дорогие.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru