[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ФЕВРАЛЬ 2005 ШВАТ 5765 – 2 (154)     

Когда открываютсЯ глаза

Екатерина Оверчук

1.

– Извините…

Йозеф Шпернберг, комендант лагеря, лично встречающий все прибывающие составы с «грузом», обернулся. Перед ним стояла невысокая стройная девушка. Правильное строгое лицо выражало растерянность и недоумение, а в больших голубых глазах был неподдельный испуг.

– Извините, – мягкий тихий голос подрагивал, как подрагивали тонкие ухоженные пальчики, ежесекундно поправляющие выбившиеся из прически льняные локоны. – Вы не могли бы мне помочь?.. Понимаете, я приехала сюда с родителями, но в толпе я потерялась. Не могли бы вы помочь мне разыскать их?

– А-а… Конечно, – после паузы ответил штурмбаннфюрер СС, рассматривая «чудо», сошедшее с еврейского поезда. – Как вас зовут?

– Ребекка… Ребекка Кайлер.

– Ребекка? – задумчиво протянул Йозеф, недоумевая, как у евреев могла родиться такая красавица с чисто арийской внешностью. – Так вы приехали с родителями?

– Да, – поспешно закивала девушка, – с моими приемными родителями – Кларой и Исааком Кайлер. Вы их найдете?

– Конечно, найдем… Клаус! – на зов подошел высокий худощавый унтерштурмфюрер. – Проводи фройляйн ко мне и прикажи Луизе приготовить ей чай.

– Яволь, герр лагерфюрер.

Проводив взглядом удаляющуюся фигуру Ребекки, Шпернберг повернулся к галдящим евреям. Они вели себя невероятно смешно: некоторые, богато одетые, с высокомерием смотрели на военных и пытались впихнуть им свой багаж с предложением денег за помощь его отнести. Не скрывая язвительной усмешки, Йозеф прошелся мимо этой толпы, прикидывая, сколько останется для работ, а сколько попадет прямиком в газовые камеры. В этот раз было много детей, которые в отличие от взрослых смотрели с большим подозрением на людей в форме и с автоматами наперевес. Одна малышка испуганно спросила у матери, почему у дядей оружие, на что та ответила, что дядей без оружия здесь нет, а сами автоматы нужны лишь для вида. Солдаты, услышавшие эти слова, тихо улыбнулись друг другу.

Наметанный взгляд Шпернберга выделил самых крепких и физически сильных мужчин, более всего подходящих для тяжелой работы на лесозаготовках, несколько молодых матерей, чьих детей придется забрать силой. Солдаты присматривались к симпатичным еврейкам, которым, скорее всего, достанется роль подстилок. Ничего, пусть радуются, что это не Равенсбрюк. Один-единственный взгляд на любое лицо мог дать ответ на вопрос, что будет с этим человеком завтра, с вероятностью девяносто пять процентов.

– Бек, – Шпернберг показал своему помощнику на столпившихся евреев, – распределите их и заканчивайте поскорее. Через два часа жду от вас отчет и списки оставленных, только не набирайте много и кого попало. Лучше меньше, да лучше. Я буду у себя.

– Яволь.

Слегка утомленный жарким летним солнцем и суетой, Шпернберг с удовольствием укрылся в своем доме. Ступив на порог гостиной, он увидел скромно сидящую на диванчике Ребекку, держащую в руках чашку и в задумчивости уставившуюся на нее. Она не заметила начальника лагеря, а тот поспешил удалиться в свой кабинет с тем, чтобы спокойно отписать несколько писем, отчетов и разобраться с документами: через час он вернется сообщить прекрасному юному созданию новости.

Ребекка допила чай, взглянула на часы –  четверть первого, – с беспокойством оглянулась. В комнате никого не было, лишь в коридоре мелькнула траурно-черная юбка немолодой служанки. Ребекка встала – женское любопытство побороло природную робость, – прошлась вокруг дивана, рассматривая фотографии, украсившие стену. На другой висела репродукция какой-то известной картины Рубенса. Ребекка тщетно пыталась вспомнить название полотна, но не могла. Сразу подумала о родителях, которых должны были найти: они ценили искусство, особенно живопись, обожали Рубенса и Тициана, восхищались Дюрером. Ребекка подошла к окну. Подоконник и тумбочка рядом были заставлены фиалками, геранью, деревцами лимона. На стекло упало несколько прозрачных капель. Ребекка попыталась высмотреть, кому солдаты что-то кричат за огороженным сеткой двориком, – нет, не видно. Прижавшись щекой к прохладному стеклу, она так увлеклась картиной начинающегося дождя, что вздрогнула от резкого голоса, прогремевшего над самым ухом.

– Чем вы так заинтересовались, фройляйн?

– Я? – Ребекка сначала испугалась, но, глядя в смеющиеся глаза коменданта лагеря, успокоилась, хоть и смутилась до глубины души. – Я – ничем. Просто я люблю дождь…

– Хотите побегать под дождиком?

– Нет… Я люблю смотреть на дождь… А что с моими родителями? Вы нашли их?

– К сожалению, – Шпернберг нацепил сочувствующую маску, – их уже отправили в другое место.

– Куда? Зачем?

– Ну-у, таковы правила.

– А как же я? – на лице Ребекки отразилась обреченность, по бледной щеке, дрожа, скатилась слезинка.

– Да не переживайте вы так. Родители ваши в настоящем раю. А вы останетесь здесь. Я даже готов предложить вам работу моей управительницы, поскольку вашу предшественницу я недавно уволил.

– Спасибо, я согласна, – после паузы пролепетала Ребекка. – Я ведь еще увижусь с ними? – Влажная дорожка высохла под взмахом маленькой ладони.

– О! Конечно, можете даже не сомневаться.

– А что я должна буду делать, герр?.. герр?..

– Шпернберг, Йозеф. Вам придется следить за порядком, лично всё проверять, распоряжаться приготовлением и подачей еды, заказами, писать некоторые письма для меня, подходить к телефону и записывать нужную информацию, если меня не будет. Завтра начнете, а сегодня отдыхайте. Луиза покажет вам вашу комнату. Ужинаю я в семь, и вы, если, конечно, не возражаете, будете ужинать со мной. Кстати, Ребекка, прошу вас одеваться свободно, но строго.

– Хорошо.

– Вот и славно, – Шпернберг улыбнулся и, обернувшись к двери, позвал служанку.

Луиза явилась через мгновение, похожая на безликую тень, и, получив распоряжения, скользнула обратно, пригласив следовать за ней. Ребекка подхватила небольшой чемоданчик и поспешила за черной юбкой. Комната, выделенная ей, оказалась маленькой, светлой, но абсолютно неприбранной. Мебель стояла в беспорядке, пыль покрывала все вещи, скатерть на маленьком столике сморщилась в одном углу. Ребекка навела порядок. Попросив воду с тряпкой, вытерла пыль, отдала скатерть на стирку Луизе. Разобрав свои вещи, она переоделась в свежее и устроилась в старчески поскрипывающем кресле с томиком стихов Гете. Так и задремала, пока стук в дверь не прервал чуткий сон. Это оказалась Луиза, сообщившая, что через полчаса будет ужин.

Ребекка вскочила, заметалась по серому замкнутому пространству, словно попавшая в западню лань. Сжав кулачки, она собралась с духом, потом вернулась в кресло и некоторое время просидела, не сводя взгляда с мерно двигающейся по кругу стрелки.

Ровно в семь Ребекка появилась в небольшой столовой, элегантно обставленной начищенной до блеска мебелью. Стол под белоснежной скатертью был уже накрыт, а за ним сидел сам Шпернберг в обществе двух незнакомых мужчин. Это обстоятельство несколько смутило Ребекку, и она застыла на пороге. Увидев замешательство своей новой управляющей, начальник лагеря похвалил ее пунктуальность и пригласил присаживаться, а не стоять в дверях.

– Позвольте представить вам, господа, – торжественно произнес Шпернберг, – мою новую управительницу – фройляйн Ребекку. Ребекка, эти господа – мои помощники: герр Бек и герр Маэль.

– Очень приятно, – тихо произнесла Ребекка.

– Нам тоже.

Слова принадлежали Маэлю, с губ которого не сходила понимающая улыбка. Ее смысл не был загадкой ни для кого, кроме самой Ребекки. Бек изредка посматривал на бледную девушку, явно нервничавшую, отчего с дрожащей вилки то и дело срывались кусочки салата. Не стесняясь, он рассказывал, сколько человек осталось в лагере и куда их распределили, опуская все подробности ликвидации остальных. Ребекка жадно вслушивалась, надеясь узнать хоть что-нибудь ценное, но совершенно ничего не понимала. Тем временем гауптштурмфюрер Маэль, милостиво разрешивший называть себя «просто Рудольфом», пытался, как мог, развлечь невеселую Ребекку, рассказывал ей анекдоты, хвалил доблестных немецких солдат, так успешно сражающихся на всех фронтах. Не упустил возможности поделиться и своим личным военным опытом, которого на деле у него было ничтожно мало.

После ужина господа офицеры удалились в кабинет для обсуждения каких-то важных дел, а Ребекка, оставшись в одиночестве, долго сидела и караулила Луизу, обходящую ее по широкой дуге. Наконец край фартука всё-таки оказался зажат в маленькой ладошке:

– Луиза!

– Пустите меня, фройляйн. Я должна работать, – служанка сделала попытку вырваться.

– Луиза, вы должны мне рассказать об этом месте, об этом человеке. Почему вы ходите, словно тень отца Гамлета? Здесь всё так странно.

– Бедная девочка, – дребезжащий голос звучал сочувственно, – тебе бы родиться в другое время, в другом месте…

Обескураженная подобным ответом, Ребекка выпустила фартук, задумчиво встала и, натыкаясь на всё подряд, побрела в свою комнату, где при свете маленького ночника долго перечитывала Гете, единственную книгу из ее чемодана. Проворочавшись почти всю ночь с боку на бок, она заснула перед самым восходом.

Когда Ребекка открыла глаза, солнце за окном уже поднялось очень высоко. Первый порыв понежиться в постели, потянуться мгновенно стих: кто она здесь, чтоб позволить себе такое? Встала, быстренько оделась и заспешила на кухню, однако в коридоре ее окликнул Шпернберг:

– Ох и любите вы поспать, фройляйн. Ничего страшного, привыкнете.

– Доброе утро, герр Шпернберг.

– Я уже позавтракал, так что разыщите Луизу, она вас покормит.

Что-то дьявольское было в обаятельной улыбке начальника лагеря, но Ребекка предпочла не заметить ни этой улыбки, ни странного блеска пронзительных голубых глаз.

2.

Осень выдалась дождливой, но теплой. Серое небо нависало над самой головой, так что верхушки елей за оградой, казалось, вот-вот достанут до него и прорвут. Чувствуя смутную тревогу, Ребекка редко выходила из дому, только если нужно было заказать что-то в городе, куда время от времени ездила машина. Зато она не упускала возможности посидеть у окна, когда не давала распоряжений Луизе или помогала ей, когда не писала письма и отчеты начальника лагеря, в которых не понимала ровным счетом ничего. Каждый день к Шпернбергу приходили помощники, ужинали, а потом уходили в кабинет. Иногда Ребекка быстренько вскакивала из-за стола и бежала на улицу, гуляла по внутреннему дворику, смотрела на далекую ограду, на прекрасные в своей недостижимости ели. А когда издалека доносились крики, шум, она пряталась за столбом, боясь, что ее заметят. Йозеф давно знал об этих маленьких экскурсиях.

Прогуливаясь как-то вечером, Ребекка задумалась о смысле недавно отписанного письма. Стемнело. Накинутое пальто промокло под моросящим дождиком, и, дрожащая от холода, она уже направилась к крыльцу, но в этот момент недалеко от сетки, отгораживающей дворик от остального пространства лагеря, раздался шорох и кто-то тихонько позвал ее.

– Кто там? – Ответа не последовало. – Кто там?

Не выдержав, Ребекка сошла со ступенек, подошла ближе и, различив в слабом освещении фигуру женщины, уже открыла рот, чтобы повторить вопрос, но откуда ни возьмись появилась пара часовых, мгновенно заметивших оба силуэта по разные стороны сетки. Они тоже знали про прогулки фройляйн и по приказу никогда не мешали, но странная особа, явно из заключенных, здесь быть просто не должна. Они подскочили и, ухватив женщину под руки, потащили в темноту. Ребекка разобрала проклятия на идише и сухую немецкую ругань.

Вечером она долго не могла заснуть, всё вспоминая странную женщину в лохмотьях, мало напоминавших одежду. Стало стыдно за два новых платья, привезенных из города по личному распоряжению Шпернберга. Одно из них было точной копией того, что осталось в чемодане матери. Тогда Ребекка проплакала до рассвета, тоскуя по родителям. Решение спросить у Йозефа, кто и чем занимается в лагере, закрепилось в возбужденном сознании. Когда Ребекка начала засыпать, в дверь легонько постучали.

– Кто там? – ошарашенно поинтересовалась она.

– Вы еще не спите? – на пороге возник Шпернберг, свежий и бодрый. – Я почему-то так и подумал.

Ребекка не нашлась, что ответить на это, лишь натянула одеяло до самого подбородка и выглядывала из-за него, как из-за надежной стены. Йозеф усмехнулся. Подставил себе стул и сел рядом с кроватью. Капли то ли уличного дождя, то ли вечерней ванны стекали со светло-русых волос и падали на черную рубашку. Видя, что от Ребекки не дождаться ни слова, он шутливым тоном начал сам:

– Мне тут сообщили про сегодняшнее происшествие, – голубые глаза внимательно следили за реакцией. – Почему же вы всегда гуляете в одиночестве? Попросили бы меня, я бы с удовольствием составил вам компанию.

– Что это была за женщина? – Ребекка даже не удивилась, она только чувствовала дрожь во всём теле.

– Та, что так вас напугала? У нее последняя стадия какой-то серьезной болезни – не помню названия, – которая сопровождается временным помутнением сознания. Короче, она сбежала из госпиталя и как-то умудрилась добраться аж сюда. Так что совершенно не о чем волноваться.

– Мне она не показалась сумасшедшей, – твердость, с которой было сделано это заявление, поразила Шпернберга.

– А вы с ней успели пообщаться?.. Я же не сказал, что она сумасшедшая, просто иногда люди делают что-то, в чем не отдают себе отчета.

– А чем она занималась?

– Что?

– Что делают те, кто остался здесь, а не был переправлен еще куда-то?

– Ну-у… по-разному, – Шпернбергу не нравился этот разговор и разгорающийся интерес девушки к тому, что ей знать не положено, но сказать что-то надо, иначе красивая игра будет испорчена недоверием. – Вообще-то, мужчины работают в основном в лесу, а женщины занимаются шитьем и готовкой. А после работы они возвращаются в бараки, ужинают, отдыхают. У них там есть радио и музыка. Не то, что у вас – даже потанцевать не можете.

– А что они шьют?

– Форму, военную форму.

– А вы не лжете?

Шпернберг не ожидал подобного вопроса, слегка смутился, но тут же подумал, что сейчас самый подходящий момент выложить все козыри:

– Ребекка, ну разве я когда-либо лгал вам? Я люблю вас.

И прежде, чем Ребекка поняла смысл услышанных слов, Йозеф нагнулся к ней и, притянув за нежный подбородок, поцеловал… Ничего не случилось: ни пощечины, ни резких слов. Чувствуя собственную безнаказанность, он тихо переместился со стула на кровать и продолжил, ощущая рядом дрожащее горячее тело. Всё шло даже лучше, чем предполагалось изначально: прекрасное юное создание, похоже, было по уши влюблено. И теперь главное – не дать опомниться прежде, чем она поутру обнаружит его рядом. Ребекка и правда была растерянна, голос рассудка приказывал остановиться немедленно, но он был загнан и уничтожен странным волнением и лихорадочным счастьем. Поэтому, когда рука Йозефа откинула в сторону одеяло и властным движением притянула к себе, она только сдавленно охнула.

Занимался рассвет. Непроглядная темнота побледнела, проступили очертания дворовых построек, башен, забора. Снова зарядил мелкий дождь, больше похожий на водяную пыль, так что в сумерках висела мутная пелена тумана пополам с изморосью. Утренняя смена, только принявшая пост, лениво прохаживалась, чтоб не зябнуть, курила. Но это помогало мало: воздух сочился влагой, и от отсыревшей одежды поднимался пар. Где-то в бараках уже шевелились непомерно уставшие мужчины и женщины, с трудом поднимающиеся на работу.

Ребекка проснулась оттого, что что-то теплое, прижавшееся сзади, тихо шевельнулось. Испуг сменился стыдом и смущением, когда она вспомнила события прошедшего вечера и ночи. Но раскаяния не было, и это почему-то удивило Ребекку, боявшуюся пошевелиться и разбудить Йозефа. Мысли путались в голове: что это было? как так получилось? что же теперь делать? Сон слетел окончательно, когда Йозеф проснулся и поцеловал ее в шею.

– Доброе утро, – лениво протянул он, поглаживая мягкий бок с очаровательной складочкой под одеялом.

Его рука прошлась по бедру и скользнула ниже. Он видел, как шея Ребекки порозовела, чувствовал, как она напряглась, но это обстоятельство только раззадорило его.

– Приятный способ просыпаться, не правда ли?

Ребекка не ответила, закрыла глаза и крепче прижалась спиной к груди, на которой болтался военный жетон.

3.

Шпернберг сидел в кабинете и читал свежие газеты, привезенные из города, когда зазвонил телефон.

– Да! – недовольно рявкнул он в трубку. – А, любимая… здравствуй, дорогая… Нет, у меня всё хорошо. А ты там как? Как мама?.. Вот и славно… Нет, родная, наш дом еще не готов. Тут так много работы, что до этого дело не доходит… Нет, приезжать не надо, здесь такие условия, что ты можешь заболеть. А у тебя и так со здоровьем не ладится… Я тоже по тебе скучаю… Да, я, может, на днях приеду, и мы попробуем еще раз… Я тоже хочу ребенка, милая… Ну всё, у меня дела. Целую тебя… Ага… Пока.

Йозеф положил трубку, задумался, но через минуту уже вернулся к газетам. Читая одну из заметок, он слегка усмехнулся:

– Хм… Хотят построить тысячелетний Рейх и не запачкать ручки? Наивные.

– Кто?

Шпернберг обернулся: он не заметил, как вошла Ребекка с чашечкой кофе. Она поставила ее на стол перед любимым, а сама уселась к нему на колени.

– Да так, читаю тут газетку. Политика, война, ничего хорошего.

– Понятно…

– А тебе Бек привез книги из города? – Йозеф одним глотком осушил чашку и пристроил ее на подоконнике.

– Да, спасибо, дорогой.

– Милая, ты ж знаешь: для тебя я горы сверну, всё кровью залью, если понадобится.

– Не говори так, я начинаю тебя бояться.

– Правда?

– Ну, чуть-чуть. – Ребекка улыбнулась, запустив тонкие пальцы в волнистые волосы.

На улице было уже светло. Йозеф откинулся назад и задернул шторку. Так же спокойно он сложил все бумаги на край стола и отодвинул телефон в сторону. Ребекка смутилась, но улыбнулась еще шире: она уже привыкла к взбалмошному характеру любимого, к тому, что он всегда готов и легко жертвует делами ради нее. Йозеф поднялся, прижимая Ребекку к себе. Черная юбка в мгновение ока была задрана до пояса. Рука Йозефа прошлась по всем округлостям и выпуклостям, немного грубовато сжимая мягкое тело, потом метнулась к шее. Ребекка распласталась на столе, задрожала от ощущения навалившегося сзади тяжелого мужского тела. Бумаги сорвались и разлетелись по полу, но на это уже не обратили внимания.

Ребекка пристроилась на коленях у Йозефа, откинувшись и облокотившись на него, начала тихонько посапывать, чувствуя спиной ровное биение его сердца.

– На днях мне надо будет съездить в город, – наконец сказал Шпернберг.

– Угу…

– Совсем без эмоций, – его голос звучал обиженно.

– Нет, просто, наверное, так надо.

– Да, по работе. Меня не будет несколько дней.

– А вот это уже хуже. Но что делать? Привези мне что-нибудь.

– Что тебе привезти?

– Не знаю, – улыбка появилась на слегка бледном лице. – Мне чего-то хочется, а чего – не пойму. Привези мне что-нибудь сладенькое или что-нибудь такое, изысканное. А, кстати, надо еще сказать, чтоб продуктов подвезли. Я всё-таки хочу угостить тебя своими любимыми блюдами. Как ты относишься к пирогу с курицей? А к фаршированным шампиньонам? А как я делаю соленья... – Ребекка мечтательно закатила глаза. – Хотя сейчас не сезон. Кстати, о соленьях. Пусть привезут огурчиков там маринованных, помидорчиков… Ты меня слушаешь?

– Угу… Только я в этом ничего не понимаю. Ты просто сама Эриху скажи или Рудольфу – кто там из них в этот раз поедет.

– Хорошо. Только ты сам возвращайся скорей. Ладно?

– Улажу все дела и вернусь.

– Я люблю тебя, – Ребекка повернулась и чмокнула Йозефа в нос, не замечая озабоченности в его взгляде. – Ну, мне пора – я обещала помочь Луизе.

Она выпорхнула из кабинета, махнув на прощанье помятой сзади юбкой.

Снова зазвонил телефон. Доложили о неприятностях на лесозаготовках: троих рабочих задавило на смерть, еще двое покалечено – считай, уже мертвые, итого пятеро. Но больше всего Шпернбергу не понравилось то, что четверым удалось воспользоваться суматохой и сбежать. Разумеется, тут же подняли собак, разумеется, поймают, но сам факт. Хорошо, что на дворе начало декабря, дожди поутихли, лужи и грязь подмерзли.

В дверь настойчиво постучали. Шпернберг не хотел никого видеть, но позволил войти, когда услышал голос Рудольфа Маэля. У того на лице читалось недовольство. Йозеф скривился в ожидании еще каких-то дурных вестей.

– Что? Еще что-то случилось?

– А про лесозаготовки уже знаешь?

– Только что доложили.

– Тогда ничего страшного. За два дня, думаю, выловят. Страшно будет, если не выловят.

– А что? Что-то намечается? – Шпернберг насторожился.

– Да, встретил я тут приятеля – оберфюрера СС, – он мне и говорит: свидимся, мол, через два дня: к вам на экскурсию прогуляемся, привезем большую шишку из Берлина, так что жди.

– Черт! Через два дня ж, в понедельник, как раз должен еще состав подойти. Как у нас, кстати, ситуация с населением?

– Мрут как мухи, – Маэль усмехнулся. – Новая партия как раз неплохо пополнит. Тем более что сейчас партии к нам пошли поменьше. Рейхсфюрер постарался со своими молодчиками – Гейдрих, Эйхман. Они развернулись.

– Вот и славно. Нам много не надо. Юдены у нас работают на благо немецкой нации, мы даже о них заботимся по мере сил, – в глазах Шпернберга загорелся недобрый огонек. – У нас здесь не Равенсбрюк, не Аушвиц. Кстати, напомни мне, чтоб я этой «большой шишке» показал нашего ювелира. Да, и распорядись, чтоб кто-нибудь из юденов вычистил бараки. Послезавтра с утра зайду и проверю лично. И они прекрасно знают, что будет, если я обнаружу хоть одну пылинку.

– Йозеф, всё хорошо. Ты что-то нервничаешь.

– А-а, это из-за леса. Кстати, и предупреди солдат, чтоб поосторожней со своими шлюшками, когда приедет комиссия.

– Ты сам поосторожней, – Рудольф не удержался, чтоб не съязвить.

– А я что?

– Ну, со своей шлюшкой.

– Моя Ребекка, – глаза Шпернберга превратились в две маленькие щелочки, а в прозрачной голубизне засверкали маленькие злые молнии, – будет делать то, что я ей скажу. И вообще, вряд ли она когда-нибудь на людях будет афишировать наши отношения. Ей стыдно, ведь она мне не жена.

– Кстати, как там Мэдлин? Не звонила?

– Звонила, – Йозеф откинулся на спинку стула. – Она не приедет.

– На нее это не похоже, – Маэль нагнулся поднять один из валяющихся листков. – Дом готов, всё хорошо. Почему она не хочет приехать?

– Дом не готов. По крайней мере, она так думает.

– Ну, тогда другое дело. А чего ты не хочешь, чтоб она приехала?

– Просто не хочу. Это место не для нее. Мэдлин хрупкая, утонченная, сейчас не всё в порядке со здоровьем. Зачем? Не надо. Она еще никак не может забеременеть, и я не думаю, что лагерная атмосфера пойдет ей на пользу.

– А ты не влюбился?

– В кого? – Йозеф удивленно вскинул брови.

– В свою еврейку, в кого ж еще.

– Ну, для начала – она не еврейка, я бы не стал путаться с юден. За кого ты меня принимаешь? Если помнишь, прошлая – Эльза – была лишь на четверть юден. А Ребекка… это абсолютно наивное существо без какого-либо намека на яркость, милое, доброе, мягкое, – улыбка заиграла на тонких губах.

– Ладно, неважно, в конце концов, – Маэль снова нагнулся за бумажкой и протянул ее своему начальнику. – Только раньше я за тобой подобного не замечал.

– Времена меняются. В общем, ты отдай все необходимые распоряжения, чтоб лагерь был готов к приему, а мне еще надо месячный отчет написать.

– Яволь, герр лагерфюрер, – лениво протянул Рудольф, поднимаясь со стула.

А Шпернберг сел прорабатывать материалы и отчеты, чтобы написать итоговый месячный отчет. Мыслями он был в лагере, проходил по всем закоулкам, куда любопытство могло бы завести ту самую персону, которую сюда будут сопровождать, продумывал, что и где надо привести в должный вид, проконтролировать, поменять, какие дополнительные распоряжения отдать. В конце концов он махнул рукой и налил себе рюмку русской водки, презентованной Беком ко дню рождения.

4.

В морозном воздухе окрики солдат звучали особенно громко и пронзительно. Вдалеке хлопнул выстрел – Ребекка вздрогнула, поспешила утереть слезу, скатившуюся по розовой, покрытой нежным пушком щеке. Вчера она пошла отдавать Беку очередной список продуктов, которые необходимо привезти из города, и, срезая дорогу, недалеко от отгороженной зоны, где размещались рабочие помещения и бараки, случайно увидела свою старую знакомую – Берту Акерман, выносившую какой-то бак из барака. Ее трудно было узнать: выбившиеся из-под платка потускневшие волосы, серо-коричневое шерстяное платье, затертое до дыр. Но больше всего поразило Ребекку осунувшееся, выцветшее лицо. Берта тоже ее заметила и, бросив бак на землю – оттуда вылетело несколько тряпок, – подошла вплотную к сетке:

– Ребекка? – презрительно продребезжал голос.

– Берта? – девушка приблизилась с другой стороны.

– Ты жива? На тебе новое платье. – Пауза. – А мы уже оплакали и твоих родителей, и тебя. Думали, что вы вместе попали в газовые камеры…

– Я… Что ты говоришь?..

– Немецкая шлюха!

Ребекка очнулась, когда маленький белый плевок стекал по гладкой черной ткани платья, а впереди покачивалась, удаляясь, серо-коричневая спина. Слезы хлынули из глаз, погружая весь окружающий мир в соленый туман. Кто-то окрикнул ее. Ребекка вздрогнула и кинулась обратно в дом. Сотрясаемая рыданиями, она упала на диван в гостиной и уткнулась в думочку, чтобы не позволить вырваться наружу крику боли и отчаяния. Тихо вошла Луиза, присела рядом. Сухая морщинистая рука ласково прошлась по взъерошенным волосам, от нее исходило тепло – так в жаркий солнечный день припекает затылок.

– Бедная девочка… Не плачь. Тебе нельзя волноваться…

– Дура! Какая же я была дура! – задыхаясь, пролепетала Ребекка. – Как я могла… как я могла не замечать того… что было… так очевидно? Как я могла?..

Утихшие было слезы снова потекли по щекам. Тело сотрясала крупная дрожь, напоминавшая судороги. Луиза продолжала гладить бедную девушку по голове, бормоча что-то нечленораздельное, скорее для собственного успокоения, потом тихо встала и ушла на кухню.

Солдаты суетились, подталкивали сбившихся в кучу людей. Видно было, что они спешат: вот-вот должен вернуться Шпернберг, и, если он обнаружит что-то непотребное, достанется всем. Ребекка наблюдала издалека с абсолютно равнодушным видом. Эрих Бек, заметив ее, подошел и стал справа, чуть сзади, не упуская возможности понаблюдать за лицом Ребекки. Он никогда не видел ее здесь и предположить не мог, что когда-нибудь это случится. Тем не менее удивление быстро сменилось интересом: что испытывает человек, когда видит подобное отношение к людям, которые ему почти родня. Лицо Ребекки не выражало ничего, и это поразило Бека больше всего: он мог предположить абсолютно любую реакцию, но только не полное равнодушие.

– Что вы здесь делаете, фройляйн Ребекка? – мягко, как будто невзначай, поинтересовался он.

– Наблюдаю, – ответ был сух, как треск разбивающегося об асфальт глиняного черепка.

– И что же такого интересного вы увидели?

– Ничего. Только как тех людей, – Ребекка указала в сторону, где скрылась за углом толпа шатающихся ободранных евреев, – погнали в газовые камеры.

Пока Бек приходил в себя от обескураживающего ответа, Ребекка развернулась и зашагала прочь. Несмотря на самые разные мысли, он не мог ни на чем остановиться, признавая абсурдность собственных суждений. Так, погруженный в рассуждения о причинах столь странного поведения девушки, Бек направился к пропускному пункту лагеря встречать Шпернберга.

С серого неба посыпались редкие хлопья снега, сначала медленно, как порхающие бабочки, потом всё более зло и напористо. Они ложились на промерзшую землю, на крыши построек, ловко цеплялись за сетку и колючую проволоку, венчающую забор. Ребекка наблюдала за снегопадом из окна, прислонившись лбом к холодному стеклу. Снежинки приближались к самому лицу, но, натыкаясь на невидимую преграду, скользили вниз мимо. Вдалеке, на границе видимости, показались две черные фигуры. По походке легко было узнать Йозефа Шпернберга и Эриха Бека, о чем-то переговаривавшихся на ходу. Они постояли на крыльце, видимо заканчивая разговор, после чего разошлись. Хлопнула входная дверь, впуская в дом запахи улицы и мороз. Ребекка напряглась. Из коридора донесся заносчивый голос Шпернберга, с порога начавшего отдавать распоряжения. Ребекка услышала свое имя. От волнения у нее закружилась голова, перед глазами всё поплыло. Ребекка вцепилась в подоконник, чтобы не упасть на вычищенный до блеска пол.

– Здравствуй, Ребекка, – голос раздался где-то совсем близко, прямо за спиной. – Здравствуй.

Ребекка с трудом повернулась. Йозеф стоял перед ней такой же, как и всегда: высокий, широкоплечий, во взгляде искры льда и бесовский огонек, еле заметная усмешка на губах. Но всё это слетело в тот момент, когда он увидел бледное, осунувшееся лицо Ребекки, лихорадочно горящие глаза.

– Что с тобой?

– Ты… – Ребекка подступила на шаг. – Ты чудовище.

Она кинулась на него, замолотила маленькими кулачками по твердой груди, кидая в лицо Шпернбергу всё новые оскорбления. Йозеф быстро пришел в себя и, грубо отстранив бьющуюся в истерике девушку, ударил наотмашь. Ребекка полетела на диван. У нее пошла носом кровь, и на серебристом шелке обивки тут же появилось несколько ярко-красных пятнышек. В дверях появилась Луиза, кинулась было к Ребекке, но, остановленная бешеным взглядом Шпернберга, попятилась обратно. Он приподнял Ребекку за плечи и тряхнул, отчего кровь полилась еще сильнее.

– Ты что, с ума сошла? Что случилось? – Йозеф догадывался, что случилось, но тем не менее ждал ответа.

– Ты чудовище, – измученно повторила Ребекка, не отводя горящих глаз. – Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! И я не хочу, чтоб отцом моего ребенка был ты. Ты не достоин этого. Тебе вообще нельзя иметь детей. Слышишь?! Тебе нельзя иметь детей!!!

Она попыталась вырваться из рук Шпернберга, но снова полетела на диван. А он, поразмыслив минуту, вышел вон и направился в кабинет, откуда в срочном порядке приказал явиться Беку. Через пять минут оба стояли в гостиной и смотрели на застывшую в какой-то немыслимой позе девушку.

– Бек, проводите фройляйн на «медосмотр».

– Яволь… герр лагерфюрер, – невозмутимость Шпернберга поразила даже его первого помощника.

– Нет. Пожалуй, «медосмотр» – это слишком. Лучше в индивидуальном порядке. Личное оружие при вас?

– Всегда – как положено.

– Ребекка, – Йозеф повысил голос. – Герр Бек тебя проводит.

Ребекка отняла заплаканное лицо от подушки, под носом остались следы крови. Она взяла себя в руки, поднялась и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Несколько смущенный Бек последовал за ней.

В морозном воздухе выстрел прозвучал особенно громко и страшно. Шпернберг отставил в сторону рюмку с водкой. Заверещал телефон.

– Да, я слушаю…

Июль 2001 – февраль 2002

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru