[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ФЕВРАЛЬ 2005 ШВАТ 5765 – 2 (154)     

Зловещее кафе

Бен Хект

Бен Хект (1894–1964) – драматург, сценарист, романист, журналист. Родился в Нижнем Ист-Сайде, в семье выходцев из России, где они, по всей вероятности, звались Гехтами. Начал как журналист, но добился успеха в разных жанрах: и как драматург (Тенесси Уильямс писал, что он освободил американский театр от корсета), и как романист (его проза, по мнению критики, оказала влияние на Натаниэля Уэста и Сола Беллоу), и как сценарист (ему принадлежат сценарии таких классических фильмов, как «Лицо со шрамом», «Вива Вилья», «Прощай, оружие». Жан Люк Годар утверждал, что 80 процентами своих достижений американское кино обязано Бену Хекту). При этом Бен Хект еще успевал, по отзывам современников, «играть главные роли в грандиозных драматических событиях ХХ века».

До второй мировой войны Хект мало интересовался еврейскими проблемами, но когда война началась, заявил: «Израиль – племя мое» – и стал пламенным сионистом. После войны много сил отдал борьбе против политики английского правительства, препятствовавшего учреждению государства Израиль.

Его автобиография с символичным названием «Дитя века» (1954) считается одной из лучших американских биографий.

Рассказ «Зловещее кафе» печатается по изданию «A Treasury of Ben Hecht»,1959.

В изысканных кафе, куда приходят сливки общества, дабы выставить напоказ свою скуку, мной всегда овладевает предчувствие каких-то зловещих событий. Я столько лет проработал в газете, что при виде людей модных и знаменитых мне тут же лезут в голову издевательские заголовки. И в эти курятники всегда прихожу с чувством, что кругом – герои завтрашней скандальной хроники.

Вот они собрались в роскошной приемной, перед дверью, за которой восседают самоубийство, банкротство, шантаж, блистают всеми трофеями роскошной жизни, в том числе и самым опасным из ее сокровищ – скукой. Никогда и в голову не придет, что эти герои и героини ночного города с кукольными лицами – не кучка расфуфыренных, измученных бессонницей страдальцев, пришедших поглазеть друг на друга и вместе позевать, а нечто иное. Но это заблуждение. Ибо в этой дотягивающей свой век толпе присутствуют и красота, и талант, и богатство. И какими бы скучающими они ни казались, можете быть уверены: где собрались такого рода люди, там же, неподалеку, наяривает оркестр дьявола.

У меня есть друг, доктор Мортимер Бриггз, психиатр с привычками Гаруна-аль-Рашида. Он пристрастился бродить по городу после полуночи: изучает его больную душу, а может, подыскивает клиентов. Этот специалист по психозам уверяет меня, что в его излюбленном месте, кафе «Эль Гранада», психов больше всего, и я – вслед за ним – стал там завсегдатаем. Меня интересует прежде всего Морти, он человек остроумный и знающий, а кроме того, обладает даром разглядеть в самом заурядном зануде вервольфа или маньяка-лунатика, а эта область психиатрии всегда меня занимала.

Морти говорит, что после полуночи в «Эль Гранаде» собираются те, кого обуревают демоны, то есть богатые, красивые и блистательные. У всех до единого богатых, уверяет он, души изуродованы, поскольку упражняют они не ум, а эго. Что же до их партнеров – мужчин и женщин из мира искусства, так те в еще худшем положении. Поскольку развлекаться в «Эль Гранаде» могут позволить себе лишь те таланты, что добились успеха, а в смысле здоровья, считает Морти, ничто не вредит таланту так, как успех. Именно из-за него мечты подменяются вниманием прессы, а поиск прекрасного – коктейлями и фуршетами. Слава, утверждает Морти, – это саркофаг, где покоятся вчерашние творцы, облаченные в пышные одежды своих маний.

Что касается красоты, то по теории моего друга все очаровательные дамы, ежевечерне блистающие в «Эль Гранаде», не женщины, а фантомы. Он говорит, что они поверхностны и опасны. Они, как миражи, существуют лишь для того, чтобы пробуждать голод и воображение, но утолить не могут ни того ни другого.

За те месяцы, когда мы только что не поселились в «Эль Гранаде», в роскошном котле сварилось много блюд, на которые с жадностью накинулась пресса: четыре самоубийства, одно убийство, пятнадцать разводов и несметное количество сенсаций помельче, как-то: двоеженство, предательство, растрата. Ни одно из этих событий не происходило непосредственно в «Эль Гранаде», но все пылкие участники набирались из числа ее томящихся от скуки завсегдатаев.

Однажды вечером мы с доктором Морти, сидя в этом ящике Пандоры, стали свидетелями первого появления там барона Корфуса, а это был пролог драмы, по фантастичности не уступавшей «Арабским ночам», который к тому же предвещал зловещее развитие.

В высоком джентльмене с глянцевым лицом, вошедшем в тот вечер в кафе, не было ничего макабрического. Наступила полночь, а в этот час в «Эль Гранаде» собирается такое количество знаменитостей, что привлечь к себе внимание не удается никому.

Если в полночь сюда входит элегантный пожилой мужчина с камелией в петлице, а его сопровождает юная красотка в украшенных камелиями мехах, для «Эль Гранады» это событие столь же малозначительное, как два клерка, втиснувшиеся в битком набитый вагон подземки. И то, что к столику новоприбывших проводил сам метрдотель Ганзо, никак не говорило об особом статусе этой парочки. Это лишь указывало на то, двадцатидолларовая купюра перешла из рук в руки. В том, что новый посетитель явился со столь очаровательной спутницей, также не было ничего необычного. В «Эль Гранаде» наличие очаровательной спутницы может значить что угодно – от очередной двадцатидолларовой купюры до большой беды. По их виду ничего не определить. Эти блистательно-пустые создания, приходя в «Эль Гранаду», помнят лишь о своей прическе, а себя забывают.

Так что своим появлением барон Корфус со спутницей никого не поразили. Однако я отлично помню, что Морти тут же приметил новичка.

– Никогда его прежде не видел, – сказал он. – И девица незнакомая.

– Недурна, – бросил я. При Морти лучше высказываться сдержанно, иначе он взрывается. Психиатрия по сути своей – наука противоречий.

– Раздеть ее, умыть да гладко причесать, – ответил Морти, – и ничего, кроме анорексического истощения и капли нарциссизма не останется.

– И всё же мне она напоминает Саломею, – сказал я. – Как вы думаете, она на самом деле рыжая?

– Волосы настоящие, – нехотя признал великий ученый. – Да только глаза стеклянные. Мужчина куда интереснее.

– Он, похоже, неплохо сохранился, – сказал я.

– Напротив, – радостно возразил Морти, – он на последней стадии распада. Страдающий кахексией1, если его приодеть, выглядит как дипломат на приеме. – Морти утер лицо одним из бесчисленных носовых платков. Он хоть и был в отличие от большинства психиатров довольно худ, но постоянно потел и вне зависимости от температуры либо заходился в диком кашле, либо изнывал от жары. Пот он всегда старался утирать быстро и незаметно – словно надеялся, что на эту его странность никто не обратит внимания.

– Кроме того, – продолжал он, – по осанке чувствуется, что это человек исключительной выдержки, если, конечно, это не запущенный случай артериосклероза. Ей-Б-гу, – Морти сменил платок, – личность весьма любопытная, весьма.

Опишу вам нового посетителя кафе, каким я увидел его тогда. Прежде всего привлекала внимание его манера держаться, а возраст оставался загадкой. Держался он обаятельно, но замкнуто. Его землистого цвета лицо с длинной челюстью и тонкими губами было запрокинуто кверху, словно у актера, приготовившегося читать монолог. Седые, металлического отлива волосы туго прилегали к черепу – казалось, он их не причесывает, а полирует. Но более всего поражали его глаза. Он их почти не открывал. Из-под опущенных, будто зажмуренных от яркого света век виднелись две сверкающие щелки – как два тире в азбуке Морзе.

– Он либо почти слепой, – неторопливо продолжал Морти, – и щурится, пытаясь лучше всё разглядеть. Либо…

– Либо – что? – почтительно осведомился я.

– Либо, – радостно закончил Морти, – он законченный сумасшедший. Обычно человек так прикрывает глаза по одной причине. Когда не хочет, чтобы его видели. Я это называю «комплексом страуса». – Термин свой Морти считал очень остроумным.

– Замечательно оригинальная теория применительно к господину, выбравшему такое людное место, как «Эль Гранада», – сказал я.

– Он же скрывает то, что у него на душе, а камелию как раз выставляет напоказ, – ответил Морти.

Снова заиграла музыка. Народу всё прибывало, и скоро богатые и знаменитые теснились, как сельди в бочке, отчего есть, выпивать и беседовать стало практически невозможно. На крохотной танцплощадке с ноги на ногу переминались пары. Официанты суетились, кислороду не хватало, бокалы летели на пол; грохот съезжавших с перегруженных подносов тарелок врывался в латиноамериканские мелодии; любители переходить от столика к столику путались в мехах, устилавших пол; и скоро все – танцоры, едоки, прислуга – слились в единую неподвижную массу. Но, невзирая на чудовищные неудобства, завсегдатаи «Эль Гранады» ощущали непостижимое наслаждение – можно подумать, они наконец-то попали в лучший из возможных миров.

Барон Корфус влился в этот ансамбль с поразительной легкостью. В половине второго новый гость встал и покинул зал. Мы с Морти автоматически сочли вечер завершившимся. Вместе с парой десятков жуиров, практически дошедших от скуки до нервного срыва, мы пробрались к выходу. Когда мы оказались на улице, где свежий воздух вернул нас к жизни, я из праздного любопытства задумался о том, кто же, собственно, такой этот пожилой франт со стеклянным лицом и какого рода бессонница привела его в наш курятник.

Ко входу подкатило роскошное авто. Барон за один-единственный поклон наградил швейцара Ивана пятидолларовой бумажкой и вместе с рыжеволосой прелестницей сел в машину.

– Весьма странный тип, – заметил Морти. – Надеюсь, мы за ним еще понаблюдаем.

И он не ошибся. На несколько недель таинственный барон стал нашим главным развлечением в «Эль Гранаде».

Покров тайны неспешно окутывает происходящее. Это оборотная сторона событий, неприметный занавес, за которым скрывается драма. Не вглядевшись пристально, и не поймешь, что перед тобой. Однако, рассмотрев его, ты оказываешься в первом ряду на величайшем из спектаклей, и называется он «Неведомое».

Барон Корфус (имя сообщил метрдотель Ганзо) стал для нас – главным образом, для Морти – самым увлекательным из спектаклей. Мне, простому любителю таинственного, довольно было, что я ничего не знал, но мог дать волю воображению, Морти же бился над разгадкой. Он несколько недель украдкой изучал нашего любителя камелий и наконец сообщил, что, обнюхав, как ищейка, след барона, выделил несколько главных запахов. С одной стороны, наш объект неизменно появлялся в полночь и неизменно удалялся ровно в половине второго, а тяга к ритуалам, по словам Морти, – свидетельство мании. Поскольку мой друг ухитрялся обнаружить признаки безумия почти во всех, кто попадал в поле его зрения, это утверждение меня не слишком удивило.

– Особенность данного случая, – сказал Морти, – в том, что здесь мы имеем деятельное безумие. Мы все сумасшедшие, но пассивные. Так сказать, психи-пустышки. Но мания барона деятельна. Это она устраивает для нас представление. Она каждый вечер вплетает в интригу новую нить.

– В какую интригу? – позволил себе поинтересоваться я.

– А вот этого я пока не знаю, – лучезарно улыбнулся мой Шерлок Холмс, – но скоро непременно узнаю. Пока что нам известно, что барон с ритуальной точностью появляется здесь каждую полночь в сопровождении юной красавицы, которая его нисколько не интересует; кроме того, наш барон, будучи неутомимым экстравертом, почему-то отказывается общаться с другими посетителями.

Мы оба видели, как наш таинственный герой пресек не менее дюжины попыток завязать с ним беседу. Я решил, что он ревнует свою спутницу.

– Ерунда! – воскликнул Морти чуть ли не грубо: я не удивился бы, узнав, как какой-либо из его пациентов, во время сеанса психоанализа вскочив с кушетки, накинулся на него с кулаками. – Нисколько он не ревнует. Он просто сосредоточен и не желает ни на что отвлекаться.

– На чем же он сосредоточен? – скромно поинтересовался я.

– Он сидит в засаде, – ответил Морти, – и плетет интригу.

Через несколько дней – я это разглядел первым – барон появился с новой спутницей. Заметить это было не так легко. Новая сирена как две капли воды походила на свою предшественницу. Собственно говоря, все девицы в «Эль Гранаде» настолько схожи между собой, что, если под звуки оркестра выстроить их в ряд, выглядеть они будут как отменно подобранный кордебалет. Новая дама барона мало того что куталась в те же усыпанные камелиями меха, красила ногти тем же лаком и имела такой же застывший взгляд заколдованного манекена в витрине, она вдобавок была тоже рыжей.

– Вот и новая информация, – заметил я. – Мы выяснили, что барон зациклен на рыжих.

– Убогая логика, – возразил Морти. – Человек, который почти не открывает глаз, на цвете не зацикливается. То, что с ним снова рыжая, это просто совпадение. Или же рынок затоварен рыжими. – Но я заметил, что Морти и собственные выводы не очень убедили.

За наш столик присел юный лейтенант флота. Это был Дики Малкен – мы некогда привили ему вкус к ночной жизни – а сейчас он, хоть и был морским офицером, пробил себе местечко на суше.

– Приветик! – воскликнул Дики. – Я опять в отпуске. Первый раз за пять недель дышу полной грудью. Вы когда-нибудь бывали в Вашингтоне летом? – Молодой моряк с отвращением поежился. – Нет на земле места страшнее здания министерства ВМС.

– Война есть война, – заметил я. Дики мне никогда не нравился. Он был из породы богатеньких юнцов, считающих, что громкие любовные интрижки придают им весу. В «Эль Гранаде» таких Ромео навалом: не имея иных талантов, они устремляются в погоню за дамами. Погоня эта скорее напоминает бег трусцой, но Изольд ночных клубов можно заарканить и на малой скорости. Цели особи обоих полов преследуют идентичные: добиться, чтобы в отделе светской хроники их упоминали как можно чаще – главное, всегда быть в центре внимания.

Строго говоря, в Дики не было ничего предосудительного, но в таком случае нет ничего предосудительного и в осоловевших глазах пьяниц, а подобных экземпляров в «Эль Гранаде» тоже пруд пруди. Что до урона, нанесенного им в качестве Дон Жуана, полагаю, на любовном фронте Дики был не более опасен, чем на полях сражений.

– Родные охотничьи тропы, – сентиментально улыбнулся наш лейтенант, обернув далеко не волевое лицо к залу.

– И как они вам после ужасов Вашингтона? – спросил я. Дики нравилось, когда его подкалывали.

– Прекрасны как никогда, – усмехнулся он, продолжая наметанным глазом оглядывать посетителей. И вдруг насторожился. – По крайней мере теперь я знаю, за что я воюю, – сообщил он.

– И за что же?

– Видите ту рыженькую? – нежно произнес Дики. – Мама дорогая! Экая штучка! А что это за развалина с ней рядом?

Я назвал имя барона.

– Впервые слышу, – бросил Дики. Поскольку Дики хоть что-нибудь да слыхал про всех каких ни на есть сомнительных типов, это было суровое обвинение. – Корфус… Корфус… – повторил он. – Аферист какой-нибудь.

Морти просиял и собрался уже сказать: «Устами младенца», но я его опередил, спросив:

– А девушку вы раньше видели?

Дики отхлебнул вина и задумался. Мне показалось, что молодой человек мысленно перебирает в памяти сотни гостиничных номеров.

– Девушку не видел, – угрюмо признался он, – но эта штучка в моем вкусе. Пойду, пожалуй, разгоню ее тоску. Не могу спокойно смотреть, как маются рыженькие ангелочки.

– Боюсь, вам не преуспеть, – сказал я. – Барон избегает общения. Он сторонится людей.

– Определенно в моем вкусе, – зачарованно повторил Дики и встал. – Следите за мной. Моряки бьют точно в цель.

И мы стали смотреть за ним. Он нас поразил. Подойдя к столику барона, он улыбнулся и легко и непринужденно завязал разговор. Барон встал, улыбнулся в ответ и поклонился. После чего рыжеволосая красотка поднялась со своего места и через мгновение наш лейтенант и пассия барона уже замерли на танцплощадке в оцепенении, близком к трупному. Я следил за Дики и заметил, что он не утратил навыков завсегдатая балов. В вальсе он по-прежнему вцеплялся в партнершу намертво, а в прочих танцах держал ее медвежьей хваткой.

Морти пнул меня локтем в бок.

– Моя теория подтверждается, – сказал он.

– Что за теория, о мудрейший из мудрейших? – спросил я.

– Я с самого начала был уверен, что барону на рыжих плевать с высокой колокольни. – Морти утер со лба пот. – Наш бывалый моряк пошел в лобовую атаку, а барон даже глаз не приоткрыл, даже головы не повернул.

Через двадцать минут Дики вернул растрепанную красотку на место подле барона, а сам уселся рядом. За нашим столиком несколько придушенных налогами граждан обсуждали, куда катится мир. Но эта жизненно важная тема меня нисколько не занимала. Я ждал, когда лейтенант доставит нам информацию о бароне Корфусе. Однако я с изумлением заметил, что наш Дон Жуан, похоже, утратил интерес к рыженькой лани. И он, и «штучка в его вкусе» сидели, не обращая друг на друга никакого внимания, и, открыв рты, слушали загадочного барона.

В час тридцать пять Дики вернулся из холла и присоединился к нам. Борцы с налогами решили набраться ума у членов клуба биржевиков, и мы с Морти остались в одиночестве.

– Мама дорогая! – воскликнул Дики. – Ну и персонаж! Впервые встречаю такого головастого старикана!

– Как вам удалось его обаять? – спросил я.

– А, это… – усмехнулся Дики. – Старый трюк. Я представился и сказал дедуле, что поспорил с вами, джентльмены, на полтинник: добьюсь ли я от него разрешения потанцевать с его очаровательной спутницей. Прием сработал. Мне помогло то, что старикан вас знает и терпеть не может. Прямо-таки заходится.

– Кого знает? – уточнил я.

– Доктора, – ответил Дики. Морти просиял. – Он ненавидит психиатров, – продолжал Дики. – Уж не знаю, интересно ли вам это.

– Крайне интересно, – сказал Морти.

– О чем он говорил? – спросил я, пока Дики утолял жажду.

– Это фантастика! – вскинул голову Дики. – Крупнейший специалист по нацизму. Он их всех знает – Геббельса, Геринга, Гитлера. Всех шишек. Дома у них бывал. Б-г мой, я таких историй в жизни не слыхал!

– Например? – поинтересовался я.

– Ему известна их закулисная жизнь, – сказал Дики. – По-вашему, это не занимательно? По мне, так очень. Ну, знаете – кто с кем любовь крутит и, вообще, что эти сволочи фашисты несут, когда разоткровенничаются.

Это хотя бы объясняло пристрастие барона к рыжим. Наш таинственный герой знал интимные подробности из жизни врагов, а также сразил Дики рассказами про поведение этих монстров в домашней обстановке.

– Мама дорогая! – встрепенулся Дики. – Я же телефончик у нее забыл взять. Тьфу ты!

– Сидите спокойно. Завтра вечером она вернется, – пообещал я. – А что она рассказывала о его светлости, пока вы танцевали?

– Она не болтушка, – сказал Дики, томно глядя в сторону холла. – Но какова цыпочка, а? Немножко похожа на Эви, вам не кажется?

– Которая из них Эви? – спросил я.

– Та рыжая красотка, что в прошлом году сменяла меня на кино, – сказал Дики. – Я тогда отходил после романа с мисс Коллиган. Б-г мой, как же мне тогда было погано! Я их нахожу, а Голливуд их у меня уводит.

– Мисс Коллиган вы тоже успели покорить? – осторожно спросил Морти.

– Это я был сражен наповал, – вздохнул Дики. – Г-споди, да я б на ней женился – если бы она подождала.

– А какого цвета волосы были у мисс Коллиган? – хитро осведомился Морти.

– Рыжие, – ответил Дики. – Такой красотки я больше никогда не встречал. Ну да ладно, всего в жизни не добьешься… Что ж, до встречи! – и Дики стал пробираться в другой угол зала.

– Что ж, – сказал Морти, – мы выяснили кое-что существенное. Барон знает, кто я такой, и терпеть меня не может. По-моему, это бесценные сведения.

– Разве что для вашего досье, – сказал я. – Лично меня куда больше заинтересовала его дружба с нацистами.

– Это всё вранье, – сказал Морти. – Никаких нацистов он не знает. И никогда не встречался ни с Геббельсом, ни с Гитлером. Он просто пользуется простодушным интересом американцев ко всякого рода сплетням, чтобы тем временем плести свою интригу. И его неприязнь ко мне это полностью доказывает.

– По-моему, это всё ваши фантазии, – сказал я. – Мне ничего такого не показалось.

– Друг мой, – ответил с довольной улыбкой Морти, – этот человек что-то задумал и жутко боится, что я его раскушу. Все психи так ко мне относятся.

Морти ликовал, пот тек с него градом.

– Они же телепаты, – продолжал он. – И всегда чувствуют, если кто-то видит их уловки насквозь. Вот что мучает барона. Он понимает, что я знаю про его навязчивые состояния и скоро, очень скоро докопаюсь до их причины.

Безмерно довольный собой мыслитель – к этому времени он совсем взмок – даже сам взял счет, хотя была моя очередь платить.

За следующую неделю мы не приблизились к разгадке тайны. Успехов добился лишь Дики Малкен: его отношения с рыжей красоткой уже обсуждались в колонках светской хроники. Я-то рассчитывал, что лейтенант станет нашим агентом и поможет приоткрыть завесу, за которой укрывался барон. Ничего подобного. Дики рассказывал лишь об уникальной живописной коллекции барона и о его антипатии к Морти.

– Я предлагал собраться всем вместе, – сказал Дики, – но он не выносит психиатров. Док, вы не злитесь? – И Дики подмигнул мне.

– Нисколько, – ответил Морти и тоже подмигнул мне. – Кто ж любит проныр-психиатров!

Дики весело фыркнул и отправился прокладывать путь к танцплощадке.

На следующий вечер занавес, за которым мы так пристально следили, начал наконец подыматься. Он поднялся ровно настолько, чтобы мы успели уловить, в чем заключается замысел пьесы. Главным героем должен был стать дядюшка Альберт Малкен, самый знаменитый из родственников Дики.

Достопочтенный и одряхлевший Альберт редко захаживал в столь безвкусные притоны, как «Эль Гранада». Он принадлежал к эпохе, конец которой положило дьявольское изобретение, а именно подоходный налог; эта эпоха также была знаменита тем, что относилась к греху настолько серьезно, что таила его в никому не известных особняках, на засекреченных яхтах и открывала лишь в автобиографиях. Дядюшка Альберт, спустивший миллионы на любовные утехи, не мог смириться с тем, что теперь их можно купить открыто, причем всего лишь за бутылку шампанского; не исключено, что этим отчасти объяснялась его неприязнь к заведениям вроде «Эль Гранады».

Его появление в тот вечер вызвало в сверкающем огнями зале волнение, ибо мистер Малкен был не просто знаменитостью, пришедшей похвастаться знакомством с другими знаменитостями. О его давних сделках на Уолл-стрит, равно как о любовных историях, скандально прогремевших на весь мир, ходили легенды; он был видением из прошлого – вроде Сатаны в красном трико, и нынешние денежные мешки испытывали к нему ностальгическое почтение. При виде его завсегдатаи «Эль Гранады» вспоминали рассказы о замках на берегах океана, вершинах гор и главных улицах, вспоминали о Рембрандтах и Рафаэлях, раздаренных проституткам, об обвале рынка зерна и о том, как кто-то кого-то застрелил на премьере в опере.

Лейтенант, ловко лавируя, провел седоусую и краснолицую легенду через кишащий людьми зал. Он поддерживал легенду за локоть, и лицо его излучало почтительность – он словно сопровождал аббата к алтарю. Дядя с племянником остановились у столика, где сидел наш любитель камелий. Знакомство состоялось, и к столику были приставлены еще два стула.

– Что ж, друг мой, – мрачно заметил Морти, – хотя бы первая часть тайны раскрыта. Отныне Тициановых сирен мы можем во внимание не принимать.

И он лихорадочно утер пот.

– Мы с вами парочка кретинов, – подытожил он. – Б-же правый, как же это я сразу не догадался! Какая же я дубина!

– Но вы же разгадали намерения барона, – попытался утешить я ученого.

– Только относительно Дики, – хмуро бросил Морти. – Я понял, что рыженькие – это приманка, на которую ловят нашего героя-моряка. И еще понял, что барон изучил ситуацию – а это для иностранца не так просто – и выяснил, что Дики зациклен на рыжих дамах. А вот что Дики – это мостик к дядюшке Альберту, я не догадался.

– Вы совершенно правы, – сказал я. – Теперь это очевидно. Наш барон подцепил Дики на рыжую девицу. И потом использовал Дики в качестве приманки для дядюшки Альберта. А уж для дядюшки Альберта приготовят наживку посерьезнее.

Барон с мистером Малкеном сидели у обитой атласом стены и мирно беседовали. Красное морщинистое лицо мистера Малкена светилось старомодным плутоватым добродушием. Он, похоже, что-то настойчиво предлагал барону, а тот, обаятельно улыбаясь, отказывался.

– Меня вот что смущает, – внезапно сказал Морти. – В том, что происходит, не чувствуется никакого безумия. А ведь должно. Должен разворачиваться сценарий, сочиненный маньяком. Так нет же. Всё до идиотизма логично.

Морти взглянул на барона так, как смотрит врач на изворотливого пациента.

– Нас водят за нос, – вздохнул он. – Если этот человек жулик, я – мастер по педикюру и не более того. – И Морти пронзил барона негодующим взглядом.

На следующий вечер, когда мы добрались до своего насеста в «Эль Гранаде», нашего таинственного героя как раз усаживали за столик.

– Интересно, каков будет следующий шаг? – сказал я, глядя, как Ганзо с подогретой чаевыми заботой ведет барона с рыжей к атласной стене.

– Похоже, в нем примем участие мы, – шепнул Морти. – Этот тип глядит на нас и весь светится – словно мы его собратья по Ордену лосей2.

Я обернулся, и моему взору предстала поразительная картина. Улыбка барона Корфуса была вне всякого сомнения обращена к нам, а Ганзо направлялся к нашему столику.

– Вон тот джентльмен, – сообщил Ганзо, – то есть барон Корфус, приглашает вас за свой столик.

– С превеликим удовольствием, – Морти был само дружелюбие.

Ганзо поклонился и улыбнулся – как добрая фея, выполнившая свою миссию.

Мы протиснулись к столику барона.

Голос его подходил к его облику не меньше, чем камелия в петлице. Его доброжелательная, с легким акцентом, речь выдавала в нем человека умного и тонкого, выучившего английский, вращаясь в самом изысканном обществе.

– Мне кажется, что мы с вами давнишние друзья, – сказал он, когда наше знакомство с рыжеволосой мисс Аннабеллой Уилкерсон состоялось и мы уселись. – Ваши лица мне удивительно знакомы. Так же, уверен я, как и мое вам.

Это была явная насмешка – мы ведь несколько недель не сводили с него глаз.

– Да, – согласился Морти, – мы уже довольно давно интересуемся друг другом. Должен признаться, я и мой спутник с первого вашего появления здесь ломаем голову над разгадкой вашей тайны, и нас это очень увлекло.

Мне показалось, что он уж слишком прямолинеен, но барон пришел в восторг.

– Вот уж не думал, что психиатров можно озадачить, – сказал он. – Я думал, люди для них – открытая книга, причем мало приятная.

– Открытая, – радостно принял вызов Морти. – Только на расстоянии читать трудновато.

Барон кивнул и попытался сделать вид, что эти слова его насторожили. Глаза его озорно и весело поблескивали из-под опущенных век, и это меня озадачило. Меня, но не Морти. Морти явно понимал, что происходит. Он и сам, под стать барону, пребывал в игривом расположении духа, и оба они напоминали мне готовых к бою боксеров, с наглой усмешкой взирающих друг на друга. Мы заказали вина, и я завел с рыжеволосой мисс Уилкерсон беседу о Дики.

– Ой, да знаете, – по-южному тягуче протянула мисс Уилкерсон, – все эти моряки такие одинаковые, правда ведь? Не хочу никого обижать, но моряки всегда моряки, разве нет?

Барон улыбнулся без тени насмешки.

– Я нахожу, что здесь весьма забавно, – продолжил он свою мысль, – но в то же время это место навевает грусть.

– Почему грусть? – спросил я и получил от Морти пинок по ноге, смысла которого не понял.

– Грустно видеть, как мало нынче значат богатые люди, – сказал барон. – И во что превратилось понятие о роскоши. Вот всё, что осталось. – Он обвел задумчивым взглядом зал и продолжил: – Некогда роскошь была целью, к которой стремились все разумные люди. А теперь мы немного стесняемся ее, нас пугают ее изысканные одежды, ее забавы. Очень жаль, что теперь мир боится мечтать о роскоши.

– Не роскошь ушла из мира, – Морти вытирал лицо и из-за платка как школьник косился на собеседника, – а прежнее понимание роскоши: очень много, но для избранных. Сейчас вырабатывается новая трактовка: понемногу, но всем.

– Думаете, – сказал барон, – можно бесполезные вещи выдавать по карточкам, а безделье распределять поровну? Я в этом сомневаюсь.

– Почему вы пригласили нас за свой столик? – внезапно спросил Морти, и я обрадовался, что разминка наконец закончилась.

– Ученые любят прямоту, – усмехнулся барон. – А вот и вино. Может быть, сначала выпьем?

Очаровательная мисс Уилкерсон радостно заворковала:

– Обожаю шампанское… Оно расковывает. Правда-правда.

Барон поднял бокал:

– За вас! За то, что вы такая красивая! – сказал он.

– Благодарю… – Мисс Уилкерсон, широко распахнув глаза, обвела взглядом всех нас.

Наш хозяин, улыбнувшись Морти, сказал:

– Я пригласил вас, поскольку решил, что раз уж вы так мной интересуетесь, вам, возможно, понравятся мои истории: скромный дар рассказчика – единственный, которым я обладаю.

– Я знал, – не без самодовольства ответил Морти. – Знал, что вы хотите что-то нам рассказать.

– Быть может, вы даже знали, что именно? – улыбнулся барон.

– Что бы это ни было, – ответил сияющий Морти, утирая пот и возбужденно поглядывая на барона, – я уверен, что рассказ будет весьма правдоподобным.

– Хотите сказать, что он будет далек от реальности? – уточнил барон.

– Проблемы психопатологии я обсуждаю только с профессионалами, – солгал, важно надув щеки, Морти. – Если хотите что-то рассказать, рассказывайте ради Б-га. Я всё выслушаю.

Перевод В. Пророковой

Продолжение следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru