[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2004 КИСЛЕВ 5765 – 12 (152)
Из евреев в русские и обратно
Александр Мелихов. Исповедь еврея. Роман.
С.-Пб. : Лимбус Пресс, 2004. — 368 с.
Роман петербургского прозаика Александра Мелихова «Исповедь еврея» (тогда называвшийся «Изгнание из Эдема») впервые был напечатан в 1994 году в «Новом мире». К тому моменту Мелихов публиковался уже больше десяти лет, но именно эта вещь сделала его знаковой фигурой, выдвинув в первый ряд самых обсуждаемых писателей середины 90-х годов. Роман на долгое время оказался в центре критических дискуссий, и с тех пор у литературных обозревателей вошло в привычку ломать копья по поводу каждого нового произведения Мелихова.
«Исповедь еврея» – это роман памяти, построенный как монолог-воспоминание главного героя, Левы Каценеленбогена. Его детство-отрочество-юность прошли в попытках отречься от еврейства, ассимилироваться, мимикрировать под окружающую среду. В какой-то момент ему даже казалось, что эти попытки увенчались успехом, но затем он понял, что все усилия отказаться от еврейской идентичности и слиться с толпой были бесполезны.
Эдем, о котором вспоминает герой Мелихова, – это не только прошлое конкретного персонажа, но и пространство-время роевого счастья массового человека, человека толпы: «В средней школе им. Сталина я был, как все (курсив автора. – М.Э.) – единственное счастье, отпущенное человеку на этой земле». Однако отщепенство Каценеленбогена неискоренимо, а следовательно изгнание его из Эдема неизбежно.
Впрочем, прав был литератор Андрей Сергеев, утверждавший, что еврейство героя нужно автору лишь как предлог для решения более общих задач: «Исповедь еврея… покрывает десятую часть или двадцатую часть того, что сказано там… Воспользовавшись своим еврейством, своей особенностью, он потянул за свое еврейство как за хвостик и распутал сложнейший клубок советского социума на очень многих его уровнях».
На материале галутного еврейского сознания Мелихов изучает феномен инаковости, изгойства. «Еврей» для него не столько этнографическое понятие, сколько универсальная метафора отщепенства. Сам автор устами своего героя прямо говорит об этом в начале романа: «Еврей – это не национальность, а социальная роль. Роль Чужака. Не такого, как все» (интересно, что именно эту не слишком оригинальную фразу сочувственно цитирует Александр Солженицын в своем двухтомнике «Двести лет вместе»).
Сжатую и точную характеристику мелиховскому роману дал писатель Дмитрий Быков: «В “Исповеди еврея” Мелихова интересовали отношения народа и изгоя, ниша чужака, ее издержки и преимущества… Герой путешествует из рая коллективного бытия в ад бытия индивидуального, отдельного, и… этот ад постепенно становится для него единственным доступным раем, а любая толпа и общность – проклятием».
Чрезвычайно высоко оценил творчество Мелихова и постоянный быковский оппонент – критик Александр Агеев, назвавший романы петербургского писателя «настоящей русской прозой очень высокого качества»: «Мелихов так много видел и, главное, чувственно запомнил, что во всякий свой роман он запрессовывает десяток… “сюжетных” романов». Уже упоминавшийся Андрей Сергеев назвал «Исповедь еврея» «чудом», «великолепной вещью» и «литературным шедевром», а мыслитель Григорий Померанц определил книгу Мелихова как «замечательный роман»: «Реальности Б-га Мелихов не сознает, но в книге видна личность, искавшая и нашедшая свою собственную традицию. Свою способность различать добро и зло и служить добру – без надежды на награду».
Впрочем, хватало и оценок прямо противоположных. Один из ведущих современных критиков Андрей Немзер пренебрежительно отозвался о «замаскированном под роман рассуждении обо всем на свете с непременным “еврейским вопросом”», а рецензент «Независимой газеты» написал о неряшливом потоке больного и закомплексованного сознания.
Поскольку практически все писавшие о Мелихове сошлись на том, что его произведения – это интеллектуальная проза, романы идей, то, естественно, основные споры как раз и касались «качества» мелиховской мысли. Тот же Андрей Немзер в статье с ироническим заголовком «Отменно тонко и умно» утверждал: «Не то беда, что тезис “А” у Мелихова верен, тезис “В” почти верен, а тезис “С” ни в какие ворота не лезет, – беда, что все его тезисы… банальны, как вчерашняя газета и завтрашнее общее мнение. Тем и льстят они публике, нуждающейся в таком и только таком романе: ироничном, безответственном, бесформенном, усталом, анемичном». Прозаик «занимается очень суровой и тяжкой работой, – возражали поклонники Мелихова. – Из романа в роман он исследует пределы “работоспособности” (если можно так выразиться) рационалистического гуманизма. Грубо говоря, его интересует “автономный” человеческий ресурс, то есть до какого предела человек способен оставаться “образом и подобием Б-жьим”, не опираясь ни на эту “гипотезу”, ни на многие другие защищающие от ровного давления жизни механизмы и иллюзии (принадлежность к “коллективу” и “народу”, кровное родство и т. д.)» (Александр Агеев).
Другим предметом споров стала повествовательная манера Мелихова. «Мелиховские сюжеты плетутся, как сеть, а вся композиция их стянута к действующему, вспоминающему и думающему “я”. Такая композиция – разве новость для критики? Да на ней стоит половина мировой литературы! Стыдно примеры приводить, – укорял ленивых и нелюбопытных коллег все тот же Агеев. – Проблема лишь в уровне энергетики этого самого “я”, она должна быть высокой, чтобы “держать” в единстве объемный и многосоставный текст, но как раз с энергетикой у Мелихова полный порядок, напряжение иной раз хочется даже понизить». Однако в том же сетевом «Русском журнале», где защищал петербургского прозаика Агеев, появилось и определение романов Мелихова как «тяжелой до патологии, физиологически подробной» прозы (Инна Булкина).
Вероятно, прав был Дмитрий Быков, утверждавший, что книги писателя «интересны только тем, кто как-либо может с мелиховским протагонистом идентифицироваться». Я идентифицироваться с ним не могу, а потому «Исповедь еврея» кажется мне очевидной неудачей. По мне, она, во-первых, скучна, во-вторых, очень скучна и, в-третьих, невыносимо скучна.
Романное начало в этом и в других произведениях Мелихова не просто ослаблено – оно полностью подчинено началу эссеистическому, если не сказать публицистическому. Это проявляется в композиции, это проникает в стиль. Казалось бы, невелика беда – эссе само по себе как жанр ничем не хуже романа. Однако эссе размером в 350 страниц – очевидный нонсенс. Кроме того, для хорошей эссеистики проза Мелихова недостаточно остра и оригинальна (вспомним замечание Немзера о банальности мелиховской мысли).
Смешение романа и эссе приводит к парадоксальному результату. Любая картинка у Мелихова резюмируется рассуждением, растворяющим образ в аллегории, – причем рассуждения эти повторяются со страницы на страницу, из книги в книгу. Стоит герою вспомнить, какой хлеб ели в пору его детства, как он тут же срывается в резонерство на заданную тему: «Я заполнял отведенную мне форму не хуже этого самого исконного высококачественного хлеба. Я настолько непринужденно принимал форму окружающей (русской) среды, что наверняка именно обо мне сложена пословица “За компанию и жид удавился”». Если речь заходит о теленке, то и тут читателя подстерегает неизбежное рассуждение о чужаках. Вспомнится кошка – и кошка вызывает те же мысли: «С гибелью чужаков, даже вполне симпатичных нам, мы миримся неизмеримо легче, в глубине души едва ли не соглашаясь, что, в конце концов, для этой участи они предназначены не нами, а самолично Г-сподом Б-гом».
Сплошной аллегоризм и сам по себе очень утомителен, а в случае с Мелиховым участь читателя отягчается вдобавок одинаковой избыточностью и описаний, и рассуждений. Двадцать страниц герой учится играть полонез Огинского. Столько же места отведено под рассуждения о советской национальной политике на примере казахского народа. Полтора десятка страниц занимают картины еврейских погромов, попавшие в роман совершенно случайно… В русской прозе 90-х годов было много вялых и «анемичных», по слову Немзера, книг, но в борьбе за звание самого скучного романа десятилетия «Исповедь еврея» вполне конкурентоспособна.
Михаил Эдельштейн
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru