[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2004 КИСЛЕВ 5765 – 12 (152)
СИРЫЕ И УБОГИЕ
Фильм Владимира Машкова. ПАПА. 2004.
«Как в вагоне у дверей
в лапсердаке встал еврей.
И как он смешно молился
И как на него свалился
С полки грязный чемодан
Из свиной, конечно, кожи…»
(Саша Черный)
Об этом фильме мы знали задолго до его выхода на широкий экран. Многочисленные афиши, статьи в печатных изданиях, кадры, мелькающие то и дело на телеэкране… Словом, далеко не всякое кино удостаивается такой рекламы.
У меня же была особая причина с нетерпением ждать возможности увидеть наконец этот фильм: я с детства была страстной поклонницей творчества Александра Галича, буквально до дыр зачитала самиздатовский экземпляр «Генеральной репетиции», повествующей о печальной судьбе пьесы «Матросская тишина».
Галич писал пьесу без малого десять лет, буквально вложил в нее душу.
По существу, именно эта пьеса и все связанные с ней невеселые обстоятельства стали тем самым поворотным пунктом, после которого спокойная жизнь преуспевающего советского драматурга получила совсем иное направление, превратив Галича в поэта-бунтаря, личность яркую и трагическую, без коей ныне немыслима литература шестидесятых годов прошлого века.
Безусловно, сердце мое обливалось кровью при виде того, как вольно обошелся Владимир Машков со столь горячо любимым мною произведением. Но это, в конце концов, мои проблемы. Тем более в титрах же ясно сказано: «По мотивам пьесы А. Галича “Матросская тишина”». Так что Машков, безусловно, имел полное право выкинуть, как ненужную рухлядь, последнее действие пьесы. Черт с ним, с последним действием, не в нем суть. К тому же оно и в самом деле чересчур затянутое и просоветское. Выкинули так выкинули... Поговорим же лучше о том, что в фильме есть.
А есть в фильме прекрасный городок Тульчин. С пыльными улочками, с убогими деревянными домишками. С поездом, останавливающимся только раз в сутки и надсадно, громко гудящим.
Но тем не менее вполне уютный, утопающий в зелени окружающих его лесов и полей, с такими голубыми, точно умытыми, небесами вверху.
Давид первой части – чудный мальчишка, талантливый, обаятельный, предмет обожания соседских девчонок. Тяжелая у Давида жизнь: матери нет, отец – полуграмотный кладовщик, пьяница и пройдоха, одержимый желанием во что бы то ни стало сделать из сына великого музыканта. Сам же Давид стремится к другому. Его цель – любыми путями добиться уважения местной шпаны. В стремлении достичь желаемого Давид не пренебрегает ничем, рискует жизнью, обворовывает отца. Однако зрителю совершенно ясно, что все старания Давида заранее обречены. Что бы он ни делал, как бы ни старался, тульчинские мальчишки никогда не забудут, что он – еврей, и поэтому никогда не примут его в свою компанию. И российский зритель искренне сочувствует бедному Давиду – ну надо же, как не повезло, вот ведь неплохой вроде бы парень, а еврей!
В свое время, запрещая Галичу постановку пьесы «Матросская тишина», автору говорили: «Вы хотите, чтобы в наших театрах шла пьеса о том, как евреи войну выиграли?!»
Советским чиновникам не пришло в голову, что все можно сделать гораздо проще: взять ту же самую пьесу и показать в ней таких евреев, чтобы каждому стало ясно: никакой войны им никогда не выиграть. Не та порода. Кишка тонка. Но посочувствовать им – что ж, посочувствовать все же можно. Жалко их – сирых, уродливых и убогих. Впрочем, не станем отступать от истины – случаются иногда и среди евреев приличные люди. Вот опять же Давид – ну, тут, впрочем, все ясно: жутко не повезло парню с происхождением. А то был бы человек как человек.
Трудно сильнее извратить образ Абрама Шварца, чем сделал это Машков. По ходу пьесы Абрам Шварц, в первом действии по-настоящему смешной и жалкий, поднимается до героя (третье действие): вместо того, чтобы безропотно идти на расстрел, бьет фашиста по лицу Давидовой детской скрипочкой, бросается на врага с кулаками.
В фильме В. Машкова этого эпизода нет. Он ему попросту не нужен, его евреи на протест не способны…
Они беспомощны, эти евреи, беспомощны и бесполезны. Даже по-европейски одетый, повидавший мир Мейер Шварц кажется человеком вполне недалеким: из его выхолощенных диалогов абсолютно невозможно понять, что за нелегкая понесла его в Иерусалим и какого черта он там не остался.
Кроме того, эти евреи очень некрасивы, до ужаса непривлекательны. Галич наивно мечтал доказать, что в Советской России все народы равны, все живут в дружбе – поскольку для коммунистов «несть ни эллина, ни иудея», и поэтому Давид у него женится не на еврейке Хане, а на русской девочке Тане (Хану он по той же причине выдает за хохла Скоробогатенко). У зрителей машковского фильма вопроса, почему герой поступает так, а не иначе, даже не возникает: настолько уродлива в фильме Хана (нельзя не отметить в данном случае кропотливую, упорную работу гримера!).
Таня, напротив, выделяется среди прочих, одетых и причесанных по моде тридцатых годов девушек абсолютно современной прической и макияжем; глядя на экран, ясно видишь, как далеко шагнула за истекшие семьдесят лет наука косметология.
У Галича Давид в конце третьего действия погибает; в принципе, то, что он погибнет, ясно заранее. В финале фильма Машкова зрителю тоже ясно, что герою не выжить, но зачем столько шума из-за ампутации руки, которая герою все равно не понадобится?
Какое впечатление оставляет фильм? Да жалкое конечно, а то какое же… У евреев, стало быть, есть единственный путь – путь ассимиляции; им, собственно, уже и шел Давид, да вот только надо было сделать самый решительный шаг: уничтожить корни. В данном случае – порвать с родным отцом. Это, конечно, нелегко, кто ж спорит… Хотя в случаях с евреями, видимо, неизбежно.
Мне могут возразить: мол, фильм вовсе не об этом, он просто о банальном конфликте отцов и детей, на сей раз вылившемся в трагедию. Но тогда все равно неясно, зачем нужны были все эти детали, делающие евреев-героев похожими на героев еврейских анекдотов, и куда девались приметы истинного еврейства, хоть сколько-нибудь облагораживающие в глазах прочих народов нас, убогих и сирых? Чего стоит один жест Мейера Вольфа, рефлекторно снимающего головной убор при входе в помещение! Зато вся «московская» часть фильма буквально пропитана густым запахом чеснока из авоськи Абрама Шварца: надо же, через всю страну вез, стало быть, и впрямь без чеснока жить не может.
Вы спросите: может, Машков просто не знаком со всем тем, что составляет смысл и суть еврейства? Может, его представления о еврействе укладываются в эту жалкую авоську с чесноком? Может быть. Что ж, тогда мне его сердечно жаль. Касательно же несчастья родиться евреем… На мой взгляд, каждому из нас просто посчастливилось родиться… самим собой.
Ольга Фикс
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru