[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2004 ХЕШВАН 5765 – 11 (151)
ЗАБВЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ
Бецалель Шиф
Моему деду, раву Ирахмиэлу Ходосу родители пророчили карьеру врача. Но он еще юношей увлекся хасидизмом и уехал учиться в Любавичи. Выучился, женился и был направлен Любавичским Ребе в Петрозаводск, где стал раввином синагоги николаевских солдат.
После революции вместе с семьей дед переехал в подмосковную Мамонтовку. Несмотря на гонения, ему удалось не только сохранить еврейство в своем доме, но и воспитать детей так, что они потом передавали приверженность еврейству из поколения в поколение – вплоть до правнуков.
Мой учитель учил меня языку идиш по книжкам таких писателей, как Гофштейн, Квитко, Маркиш. Дедушке об этом стало известно. Произошел жуткий скандал. Больше таким разгневанным я деда никогда не видел. «Пуштакес, холерес, лейдер-гэйерс, сойним фун Исроэл! – кричал он во весь голос. – Мой внук! Из их рук! По их книжкам!..»
Я ужасно удивился. Книжки мне нравились. Там было про козочек, весну, лес, кошечек, скакалку... И вдруг – «враги еврейского народа»! Через несколько дней я услышал, как дедушка толкует о нынешних деятелях еврейской культуры со своим другом, известным раввином Элиёу Левиным (Паричем). Разговор шел о том, что эти люди принесли уйму бед своим соплеменникам. Будучи талантливы, они изображали советскую действительность в нужном властям свете, высмеивали раввинов, национальные традиции, праздники, поддерживали «изъятие» синагог и передачу их под клубы и танцевальные площадки. Именно тогда перестали существовать сотни еврейских общин, были закрыты все ешивы, прекратилось издание еврейских религиозных книг.
«Что и говорить! – вздохнул раввин Элиёу. – Советская власть при поддержке “штатных” евреев сильно преуспела в своих намерениях. Буквально за несколько лет уничтожила все, что накапливалось тысячелетиями».
В тот вечер я узнал, что дедушка и его друг предали анафеме эту власть и тех, кто ее восхваляет. Они поклялись также сделать все, чтобы народ Израиля не забывал о своих предателях.
Выполняя завет дедушки, я выношу на суд читателя заметки, которые написал лет двадцать назад.
Убийство еврейских писателей во времена Сталина – одно из самых зверских преступлений режима, оно, несомненно, останется несмываемым позорным пятном в истории страны. 12 августа 1952 года были казнены Давид Бергельсон, Давид Гофштейн, Лейб Квитко, Перец Маркиш, Ицик Фефер и др. Об этом дне свидетельствует Иосиф Керлер – один из немногих литераторов, избежавших гибели и уже четверть века живущий в Израиле. Список убитых писателей, других деятелей еврейской культуры не был начат 12 августа и не был окончен в тот же день, но это единственная дата, сообщенная самими убийцами («Маарив», 6 августа 1971 года).
Список действительно длинный, очень длинный... Керлер вспоминает замученных еще в 30-х годах в тюрьмах и концлагерях; называет тех, чье сердце не вынесло мук уже после освобождения, тех, кто до свободы так и не дожил. Имеет ли он в виду писавших на иврите, убитых или просто умерших в ссылке – таких, как Хаим Ленский, Элиша Родин, Цви Прейгерзон (А. Цфони) и многие другие?.. Нам не дано знать. Но в любом случае не мешает помнить, что авторы книг на иврите и преподаватели иврита, сионистские деятели и раввины стали в СССР едва не первыми жертвами бесчеловечной власти. Коммунисты-писатели, пользовавшиеся идишем, не только покрывали убийц своим молчанием, но в некоторых случаях даже помогали им: и в травле, и в разгроме еврейской культуры, системы еврейского образования.
Судя о вещах с позиций исторической справедливости и национальной памяти, мы обязаны проявлять особую осторожность, не допуская малейшего искажения правды. Поэтому, раз речь зашла о трагической смерти писателей, писавших на идише, при всем возмущении и гневе, испытываемых при упоминании о подлом убийстве этих людей, нам следует поостеречься и не реабилитировать всех «оптом», подряд всех членов «Еврейской секции», – ибо среди них был и Мойше Литваков, редактор газеты «Дер эмес», были и другие, разрушавшие и губившие еврейство России «изнутри».
Первая попытка реабилитировать писателей «Евсекции» была предпринята Давидом Кнаани, опубликовавшим в 1957 году подборку рассказов писателей-коммунистов из России под общим названием: «Не умру, но буду жить» (издательство «Библиотека рабочих»). Правда, надо признать, сомнение все же закралось в сердце Кнаани; в предисловии к подборке он спрашивает: «Заслуживают ли писатели “Евсекции”… права быть переведенными на иврит? Можно ли вплести их в венок народной жизни в Израиле?» Ответ дается утвердительный: «Да, можно, ибо нам дороги их национальные принципы».
Давайте же проверим, что скрывается за сей звонкой фразой и каковы на самом деле эти «национальные принципы». Выслушаем свидетельство человека из того же лагеря, бывшего в течение многих лет активным членом «Евсекции» и только в дни второй мировой войны, испытав все ее ужасы на собственной шкуре, начавшего втайне от других переоценку ценностей. Когда было создано государство Израиль, оказалось, что в душе этого человека все еще тлеют «ивритские» угольки – с тех далеких дней, когда был он близок с Хаимом-Нахманом Бяликом. И он смог вернуться к духовным истокам молодости, стряхнуть с себя цепи жестокого Молоха и написать обо всем, что накопилось, в «Дневнике пиратского подполья» – книге интересной и бросающей в дрожь. Этот «Дневник» он исхитрился переслать в Израиль, и отрывки из него без имени автора опубликовала на своих страницах в 1956 году газета «Дакар». Спустя 10 лет после того, как писатель ушел в иной мир, стало известным и его имя – Борух-Мордехай Вайсман (из Киева). Полный текст «Дневника» вышел в свет в 1973 году в издательстве «Масада».
Когда произошел октябрьский переворот, Вайсман, как и многие другие молодые евреи, увлекся возвышенной идеей «улучшения» мира, могучей и притягательной идеей «смести зло с лица земли». Она казалась ему несравненно более важной, чем судьба, даже гибельная, любой нации. Поэтому он с энтузиазмом включился в борьбу, которую вела «Евсекция» против религии и «национализма». Вспоминая о своей жизни того времени, Вайсман пишет в «Дневнике»: «Лицо мое то краснеет, то бледнеет, и нет в нем тогда ни кровинки. Ведь целью “Евсекции” и входивших в нее писателей было уничтожение духовно-национального отличия, особенности еврейской общины в СССР». Дальше в книге сказано: «Всем известно отношение руководителей коммунистической партии СССР к стремлению евреев построить государство на их исторической родине. Прямыми последствиями этого отношения были массовые заклания невинных – братьев моих из народа моего, единственным грехом которых было это справедливое стремление; и в этом преступлении им помогали изо всех сил блудные сыновья нашего народа... Тысячи евреев, подозреваемых в этом “грехе”, были преследуемы и высланы в сибирские чащи, где их ждали каторжные работы. Многие из них сжиты со света, и память о них исчезла. Это было просто-напросто убийство…»
Вайсман рассказывает о подлых поступках писателей, членов «Евсекции»; об их стремлении уничтожить до основания ивритскую культуру. Они, по его словам, «вели себя как ренегаты или как глупые фанатики, рабы идолов». О характере этой «священной» войны и о том, насколько яростно боролись ее солдаты за разрушение культуры предков, дает представление поразительный эпизод, описанный Вайсманом.
«Сначала “Евсекция” удовлетворялась конфискацией из еврейских библиотек ивритских книг – духовных и светских. Но вот в Харьков прибыла с целью вести пропаганду “на еврейской улице” сестра Мойше Литвакова (редактора газеты “Дер эмес”, одного из вожаков “Евсекции”) – старая дева, некрасивая, по имени Злата; брат ее прямо «надышаться на нее не мог», а партийные обязанности свои исполняла она с рвением идолопоклонницы. И когда ей стало известно, что в одной из еврейских библиотек тайно хранятся под замком ивритские книги, – вскипела в ней злость и приказала она сжечь эти ужасные книги... Конечно же, приказание сестры одного из духовных вождей советского еврейства было исполнено».
Руки членов «Евсекции» были обагрены и кровью тысяч невинных жертв – тех, кто остался верен вере отцов и ивритской культуре. Свидетельством тому – книги А. Ценципера (Рафаэли), Иегошуа Гильбоа, воспоминания тех, увы, немногих, что спаслись, добрались до Израиля. Поэтому, как бы ни вскипал в сердце гнев по поводу подлого убийства опричниками Сталина еврейских писателей, языком книг которых был идиш, мы не должны считать членов «Евсекции» «святыми мучениками», а именно так назвал их, скажем, Авроом Суцкевер. Гораздо более точны и справедливы слова Давида Кнаани из предисловия к циклу рассказов «Не умру, но буду жить». Он размышляет о гибели членов «Евсекции»: «Не рука врага нанесла роковой удар, поставила точку в повести их жизни, но их собственные руки; можно сказать – сами себя убили. Топор обрушился на замахнувшегося им, приговор вынесен тому, кто оптом выносил приговоры... Имена их обесчещены: не прочитан кадиш на их могиле и не спет “Интернационал”. Развеяны ужасным смерчем все надежды, лелеемые ими на протяжении тридцати лет... Не помогли им ни их преданность, ни ревность, ни доносы… Удручающий итог, горький, как полынь».
Этот плачевный итог – горький и бередящий душу – не подлежит забвению. Отдавая сегодня дань памяти и творчеству Давида Бергельсона, Переца Маркиша, Лейба Квитко, Давида Гофштейна, мы, упаси нас Б-г, не сравниваем их с Вавилоном «Евсекции», с такими бесчестными деятелями, как Мойше Литваков и иже с ним, не останавливавшимися, воистину, ни перед чем ни перед подлостью, ни перед жестокостью. Не дрогнула их рука в час беспощадной борьбы за искоренение ивритской культуры и ее представителей. Ратуя за уничтожение театра-студии «Габима», M. Литваков сравнил иврит с языком готтентотов (И. Гильбоа, «Язык, сохраняющий свою душу»).
Перечисленные выше погибшие писатели-идишисты широко использовали в своем творчестве национальные мотивы. Это несомненно. Давид Бергельсон, к примеру, создал историческую драму о Давиде Реувени. Но и он, по справедливому мнению И. Керлера, «не избежал гипноза вульгарности, застывших образов; это чувствуется в его романе “У Днепра” и в ряде других произведений».
Еще больнее вспоминать Давида Гофштейна, побывавшего в Израиле в конце 20-х годов, напечатавшего в «А-арец» и в «Даваре» прекрасные стихи на иврите, а потом вернувшегося в СССР. По возвращении он «проявил религиозную привязанность к Октябрю и пел ему славу» (И. Керлер). В то же время, правда, Д. Гофштейн позволил себе оплакивать кровавые события на Украине («Над твоими просторами, Украина, нависает тень позора»), и власти ему этого не простили: в 1948 году увели из дома, куда поэт уже не вернулся.
Лейб Квитко в юности был рьяным противником традиций отцов и всей душой стремился к дружбе с «оратомгоем». Он прославился стихами для детей, переведенными на русский, на другие языки народов СССР. Однако, когда до него дошли вести о тех, кому ломали кости на Украине и в Белоруссии, он начал прозревать. Ищейки палачей учуяли эту перемену; через десять дней после празднования своего юбилея, после спектакля, цинично разыгранного в его честь, Квитко был взят для «выяснения» и сгинул...
Перец Маркиш, друг Ури-Цви Гринберга еще по жизни (начало 20-х) в Польше и Германии, тоже «избрал с любовью родину пролетариев, справедливый строй» и возвратился в Россию. Его поэзия оставляет противоречивое впечатление. С одной стороны, Маркиш стремился проникнуть в глубины трагической судьбы еврейского народа, осмыслить ее, и это прослеживается во многих его произведениях. С другой, «платил словесную дань тирану и пел ему восхищенную хвалу». Он был, по свидетельству того же Иосифа Керлера, как и другие, «верным и горячим патриотом своего народа и страны»; в ознаменование своих заслуг он, единственный среди еврейских писателей, был удостоен в 30-х годах ордена Ленина. Тем не менее гэбисты впоследствии пронюхали, что он написал поэму, в строфах которой звучали нотки, наводившие на мысль о «преступном» национальном самосознании. Поэма нашла название «О еврейской балерине» и была создана в пору сердечной дружбы между Сталиным и Гитлером, т. е. после подписания печально известного договора в августе 1939 года. И каждая буква в поэме была «трефной», и за каждое слово предстояло ее автору быть избитым до полусмерти в подвалах Лубянки. В этой поэме ощутима попытка подвести некоторые итоги. Те самые, что пришлось подводить сотням тысяч евреев бывшего Союза. Перецу Маркишу выпала эта горькая доля, ибо, по свидетельству его жены Эстер Маркиш, «он был лишен способности анализировать всю тяжесть критической ситуации и прийти к выводам...» Быть может, поэт слишком сжился с идеей преданности «генеральной линии», быть может, просто не решался додумать все до конца, и вправду страшась ужасных выводов… Так или иначе, но он продолжал верить в «справедливость дела строительства новой жизни».
«Ужас накатывает на меня теперь, когда я вспоминаю все это, но правду нельзя скрывать», – написала Эстер Маркиш в книге «Такое долгое возвращение».
Писатель Иосиф Керлер, чудом спасшийся от смерти в эпоху злодеяний Сталина и, к счастью, добравшийся до Израиля, в конце своей статьи, посвященной черному августу 1952 года, выразил пожелание, чтобы Бергельсону, Маркишу, Квитко, Гофштейну и другим еврейским прозаикам и поэтам, сгубленным советской властью, был поставлен общий памятник. Поставлен в Иерусалиме! «Здесь будет зажжена свеча и прозвучит “Изкор”, поскольку пепел великих еврейских писателей стучит в нашем сердце: никогда не забудем и больше не простим».
Что до ужасающих кровавых деяний Сталина, тут уж точно: никогда не забудем и ничего не простим. Но есть, как видно из этих заметок, и другие печальные обстоятельства, связанные с судьбой еврейских советских писателей. Их мы тоже не вправе позабыть. Перефразируя еврейскую народную пословицу, я мог бы сказать: «Вернувшегося в лоно веры присоединяют к миньяну – но не избирают раввином».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru