[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  НОЯБРЬ 2004 ХЕШВАН 5765 – 11 (151)     

ЕВРЕЙСКОЕ ПЛЕМЯ В СОЗДАНИЯХ ЕВРОПЕЙСКОГО ИСКУССТВА

Владимир Стасов

Продолжение. Начало в №10, 2004

Доре – истинный художник нашего времени, оттого ему так и дороги национальности в их своеобразной, отдельной жизни, оттого-то он почти постоянно обращается не к отдельным личностям, а к народным массам – среди их торжеств или падений, среди их радостей или бед. Подобно тому как оперные сочинители нашего века всего чаще берут те сцены и положения, где действуют или томятся, волнуются или страдают большие группы людские, Доре прежде всего берет себе задачей тaкие моменты, где должны стоять на первом месте не те или другие примечательные индивиды, герои дела, мысли, чувства или энергии, а те, кому служили во вред или в пользу эти самые великие или малые герои дела, мысли, чувства или энергии. Для Доре гораздо интереснее показать ведомых, чем ведущих, тех, для кого и из-за кого все делается, а не тех, кто в добрую или злую сторону что-то делает. Одним словом, хор во сто раз важнее солистов для Доре; собственно говоря, он вообще только тогда и хорош, и значителен, когда адресуется к хору людскому. На нынешний же раз у него под руками был не безразличный какой-то, общечеловеческий и безнациональный, людской (как, например, это было в его «Б-жественной комедии») хор еврейский, а так как этот хор заключал в своей истории бездну всего характерного и в высшей степени важного, то и страницы, ему посвященные, вышли такими же. Делая это, он делал что-то новое, и хотя целые поколения живописцев раньше его брали себе задачей картины из Библии, но все-таки не коснулись множества самых интересных сюжетов, а они-то именно и оказались теперь нужными современному художнику.

Гюстав Доре. «Авраам был очень богат стадами, серебром и золотом».

Доре пошел за евреями через всю их историю, и в этом странствии сквозь тысячелетия летописи по царствам, степям и городам Азии и Африки он не захотел останавливаться, как прежние, на одних задачах религиозных, политических или нравственных. Ему надо было больше: ему надо было увидать самому и передать своему зрителю сцены красоты, поэзии, значительности и в еврейской природе, и в еврейской жизни, и в еврейском народе. От этого-то «Ветхий Завет» его вышел собранием таких картин, на которых, несмотря на те или эти недостатки, остановятся с почтением и симпатией глаза каждого еврея. До сих пор не было и, может быть, еще долго не будет подобной, начерченной резцом искусства, столь полной истории еврейского народа.

Посмотрите на беспредельную эту равнину на ранней зорьке, покрытую бесчисленными стадами овец и коз, двигающимися куда-то вдаль; густые массы их, словно колеблющееся море, со сверкающими белыми спинками прорезаны то там, то сям верховыми на верблюдах и пешими в полосатых плащах и с длинными жезлами, кончающимися закорючкой. Это идут стада еврейского, покуда еще маленького, племени; это их гонят хозяева их, горцы, еврейские кочевники – пастухи, переселяющиеся, по приказу великого главы своего, патриарха Авраама, из Месопотамии на новую родину, в Ханаан благословенный.

Гюстав Доре. «Царь давид скорбит о сыне Авшаломе».

Посмотрите на эти живописные толпы восточников с длинными копьями и щитами, с шерстяными покрывалами на головах вместо чалмы или шлемов, на эти группы людей, идущих вброд через речку, которой струи тихо серебрятся под лучами поднимающегося из-за гор солнца. Они толкуют друг с другом тут вот напереди, двигают вожжи своих верблюдов, понукая их идти в воду, а вдали черная толпа передовых, уже бредущих по воде, извивается змеиным хвостом и исчезает на пригорках другого берега, покрытого пальмами. Эта река – Иордан; эти толпы народа – евреи, возвращающиеся из Египта и вступающие с Иисусом Навином в Землю Обетованную.

Посмотрите на этот пожар: на краю горизонта, где-то далеко за речкой поднимается в небо, словно громадный черный куст, столб дыма, и лишь в корнях куста этого сверкают огни, пожирающие город. Целое войско усеяло долину вокруг города, оружие их сияет, они подвигаются к пожару, а между тем, впереди, на маленьком пригорке группа пеших и конных воинов, с серьгами в ушах, на великолепных конях в восточных уборах, в отчаянии простирает щиты к городу или покрывает себе поникшие головы плащами. Эти воины – жители Гая, которых Иисус Навин выманил ложным своим бегством из города, а потом разбил наголову, пока они в оцепенении смотрели на гибель своего родного места.

Посмотрите на эту толпу людей, несущихся вскачь прямо на зрителя, обезумевших от страха; они вскинули свои руки в браслетах, они плетями и древками копий бьют по бедрам и по голове рассвирепевших верблюдов своих, все еще не довольно быстро скачущих, а на них, в столбе песка и пыли, летит сверху целый дождь громадных камней. Эта сцена – еще одна из побед еврейских при вступлении их в Палестину. Побежденные тут и спасающиеся бегством – это аморреяне; летящие на них камни – это тот каменный дождь, которым Г-сподь Вседержитель грянул в разбитых и бегущих врагов Своего народа.

Гюстав Доре. «Казнь пророков Баала у потока Кишон».

Посмотрите на это поле, усеянное зрелыми колосьями и облитое горячим южным солнцем. Из средины колосьев поднимаются мужчины и женщины в серпами в руках, они все поворотились вглубь картины, но им страшно жарко, даже волы у возов полегли на землю, в истоме протянув вперед по земле свои слюнявые морды; всем этим жнецам солнце нестерпимо слепит глаза, и чтобы рассмотреть то, что вдали совершается, они поднимают руки щитком над глазами. А там, вдали, темным силуэтом на лучезарной бляхе солнца, тихо двигается ковчег завета, везомый телицами и осеняемый крыльями наклонившихся золотых серафимов. Одинокие пальмы мерцают по сторонам ландшафта тонкими своими головками в световом тумане; группы людей, рассеянные по полю, за полосой колосьев, темными массами обратились к священной колеснице. Эта сцена – возвращение кивота завета к израильтянам после 7 месяцев пребывания в идолопоклонническом храме, у филистимлян.

Посмотрите на этого восточного царя, убитого беспредельным отчаянием. Он поднял руки с переплетшимися пальцами, он ударил ими высоко над головой в узорчатую стену своей великолепной палаты, голова его в невыносимом горе отогнулась назад, он рыдает, он громко вопиет. И вокруг него кольцом – на коленях или распростерлись на земле – его плачущие царедворцы и воины, с живостью и подвижностью восточных людей вошедшие в горе своего владыки. Этот царь – это Давид, зовущий смерть и восклицающий: «Сыне мой, сыне мой Авессаломе, кто даст мне смерть вместо тебя? О сыне мой, сыне мой Авессаломе!»

Посмотрите на этот лес, великолепный, разбросанный по горе. Сотни, тысячи людей рассыпались повсюду. Одни рубят кедры столетние, и светлые лезвия топоров сверкают в темной чаще; другие натягивают целую паутину толстых веревок, чтобы сронить срубленные уже пни; наконец, толпы возчиков, босоногих, в белых балахонах, с браслетами на ногах и голыми руками, гонят плетью длинные вереницы коней, с трудом двигающих вперед повозки на громадных колесах, куда навалены гигантские пни кедровые. Эта сцена – из времен Соломонова царства, и тут перед нами те евреи, которых великий царь гонял тысячами на Ливан рубить кедры для задуманного им великолепного, невиданного еще храма Г-споду Вседержителю.

 Посмотрите на эту грозную сцену, на эти утесы, мрачно нависшие поверх потока, прыгающего и крутящегося среди камней в глубине, внизу. На тех утесах совершается казнь. Толпа вооруженных и невооруженных людей стоит в молчании вокруг камня, куда положил свою голову коленопреклоненный враг этой толпы. Топор взмахнулся. Кругом по близким утесам стоят и сидят другие толпы людей, ожидая, как ударит топор и отскочит голова; с вышины утеса летят, столкнутые в пропасть, на камни, тела уже прежде казненных. Суровый, грозный старец стоит, отделившись от остальной толпы, и повелевает казнью. Этот старец – пророк Илия. Зрители – это его израильский народ, казнимые – это лжепророки Вааловы на горе Кармил, у потока Кисона.

Гюстав Доре. «Останки царицы Иезавель».

Посмотрите на эту ночь, на этот угол дома, чуть-чуть освещенного поднявшейся луной; около него бродят в пустынном мраке голодные собаки, заслышав запах мертвого тела. И вот, в самом деле, впереди, на маленькой площадке лежат разбросанные члены мертвой женщины, вот ее голова, все еще полная красоты, даже и мертвая, вот ее руки, вот нога. Несколько человеческих фигур в широких восточных одеждах стоят, опершись на стену или около нее, и, как прилично верным слугам азиатского деспота, без малейшего признака любопытства или удивления, участия или отвращения молча глядят на то, что у них перед глазами. Эти люди – приближенные царедворцы царя Ииуя. Погибшая женщина – это царица Иезавель, столкнутая вниз из окна за свое богопротивное идолопоклонство и разбившаяся о землю. Голодные псы сгложут остатки ее.

Посмотрите на эту сцену светлого торжества, озаренного солнцем, на эти толпы народа, весело везущие на толстых колесах громадные тяжелые камни или обтесывающие и прилаживающие их; из тех, что не работают, одни сидят с поникшей головой, в печальной задумчивости, другие взобрались на воздвигнутые уже камни и ликуют, и громко кричат в радостном восторге, упав на колена и воздев руки к небу. Эта картина – сцена из времени сооружения храма израильского при Артаксерксе, когда среди кипевшей работы целого поднявшегося народа одни с печалью вспоминали про славу великого Соломонова храма, а другие торжествовали и били в ладоши, и крик их раздавался громче остального шума и покрывал все.

Посмотрите на эти чертоги: одни с египетскими сфинксами и столбами о женских головах, все испещренные длинными полосами иероглифных, узорчатых картин, другие – с крылатыми четвероногими чудовищами и с волшебной роскошью ассирийских дворцов. Среди этих палат, закружающих воображение, среди этих спускающихся лестниц, точно из «Тысячи и одной ночи», но, в действительности, когда-то в самом деле существовавших, среди этого леса чудных столбов, среди всех чудес этой азиатской или африканской роскоши являются нам сцены исхода евреев из Египта и из Вавилона, сцены, где нарисовалось, как грозные владыки, никогда не ведавшие ни страха, ни пределов прихотям, все-таки должны были спасовать перед этим бедным, малолюдным еврейским народом, истощенным несчастиями, но твердым между твердыми и непоколебимым между непоколебимыми; как эти египетские фараоны и азиатские цари все-таки должны были отпустить домой маленькую горсточку народа, даром что она так была им полезна – и предприимчивостью, и трудом, и уменьем.

Гюстав Доре. «Самопожертвование Элеазара».

Посмотрите на этих благочестивых странников-евреев с Heeмией во главе, опустившихся на колена в священном благоговении и горькой печали перед вратами Иерусалима, заросшими одичалой травой; посмотрите на это сражение, где Элеазар, подползши под царского рассвирепевшего слона, пронзает его копьем в брюхо и сам умирает, задавленный сотнями пудов упавшего на него звериного мяса: это он задумал спасать свой народ, погубив вражеского царя ценой собственной смерти. Посмотрите на этого Иеуду Маккавея, поднимающего страстной речью все еврейское войско, даром что на это войско надвигаются тучей грозные полчища Никаноровы, даром что на него беспорядочной толпой бежит, тяжело топая и застилая всю равнину, взвод боевых слонов, словно каменные глыбы, сдвинутые со своих мест; посмотрите, наконец, на этого праотца Иакова, молящегося в пустыне, у потока, ночью, с воздетыми руками; на этого побитого камнями среди горного ущелья Ахара-грабителя; на эту красавицу Деввору, поющую победную песнь народу, на этого Самсона в длинных косах перед Далилой; на эту чудно-трагическую сцену левита Ефремского, везущего изнасилованную и мертвую жену свою и по всей дороге взывающего к мщению; на эту сцену красоты – прощанье, при распутии, Ноеммини с ее снохой; на эту бедную Ресфу, как она в голой пустыне, на горе, темной ночью отгоняет прутьями коршунов и собак от виселиц, где висят семь сыновей ее от царя Саула; на эту поэтическую и великолепно-живописную сцену, где посреди пустыни лежит мертвое тело, и над ним на камне, присев на лапах, сидит лев, растерзавший это тело вефильского пророка, не исполнившего повелений Г-сподних; на смерть нечестивой царицы Иезавели, выброшенной из окна ее великолепного дворца; на пастуха Аммоса, почувствовавшего в сердце своем дар пророчества среди уединенных полей. Посмотрите на бесчисленные сцены под кочевыми палатками и в пустынях, во дворцах, во храме, во внутренних двориках жилищ, под деревьями, на полях битв, на площадях народных… Посмотрите на весь этот ряд оригинальных, невиданных картин и скажите, кто раньше французского художника нарисовал такую летопись еврейского народа, объявшую все эпохи древней его жизни?

Сборник «Еврейская библиотека», 1873 год.

Окончание следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru