[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2004 ТИШРЕЙ 5765 – 10 (150)
Укромный уголок
Израиль Петров
Некто Шульман придумал себе псевдоним с изрядным количеством шипящих, – то ли намекал на польское происхождение, то ли отвергал местное благозвучие... Важно, что нашего Шульмана (псевдонима) перепутали с другим автором, которого обозначим – исключительно согласными буквами – ЧШКН.
Аббревиатура настолько прозрачная, что, пожалуй, не стоит темнить: Чукшин, с ударением на «у». Чукшин – как тогда рекомендовался. Потом (уже популярным актером) сменил ударение.
А происхождение – откуда фамилия – объяснял смехом. Папаша, то ли знатный свинарь, то ли директор свиноводческого хозяйства, Герой Труда с золотою звездочкой, и натурально горд родовым именем: свиновод Чушкин. Но сын-актер переставил буквы.
В то время только учился во ВГИКе, не снялся даже в «Десяти Теодорах», хотя и перешел с актерского на сценарный... А наш псевдоним Шульман – тоже студент и тоже творческого вуза, сильно моложе Чукшина.
И вот оба, сотворив по рассказику, передали свои произведения (окольными путями) в некий тоненький женский журнал, где заведовала литературой хорошая тетенька с фамилией Недорубова.
Рассказик нашего Шульмана – с песенным титулом «Черный пистолет». Само собой – для женского журнальчика – не без «сю-сю»... И выждав положенный срок, Шульман-псевдоним позвонил в редакцию (тетеньке Недорубовой), назвался, натурально, своею шипящею кличкой, а в ответ – три распростертых восклицательных знака:
– О-о! Вы-то нам и нужны! Приезжайте!
Когда то же самое услышал Чукшин, он, бедный, прикатил на такси, а Шульман – студенческая привычка – спустился в метро. Всю дорогу беспричинно улыбался, повторяя (не вслух) веселый глагол на «е».
Нынешнюю женскую прессу величают по именам: «Лиза», «Маруся», «Наташа», тогдашнюю – по профессиям: «Работница», «Крестьянка», «Советская женщина» (это скорее призвание), «Ткачиха, прядильщица», «Доярка, свинарка, пастушка», «Сельская учительница»...
И раскачиваясь в метро, твердил Шульман на разные лады: я, блин, эту Марусю... Наташу, Лизу... я, блин, эту «Работницу»... «Крестьянку», «Ткачиху-прядильщицу», «Совбабу», «Сельскую учительницу»... я, блин, эту мадам Недорубову... В общем, уделал.
Василий Шульженко.
Пивная. 1989 год.
И благословлял руководителя творческого семинара, позднесоветского патриарха, что долдонил литературным питомцам, упаси и помилуй, не определять тему и жанр производственно: про железнодорожников, врачей, строителей. Ибо, как ни ловчись, отыщется нечто, вами не отраженное: тут упустили, там не учли... Нет, всегда и на веки вечные – про любовь!.. Мечтательный Шульман уже видел себя (мысленно) на страницах журнала и сочинял для классика-патриарха дарственную-благодарственную надпись.
В редакции, однако же, прояснилось, что распростертые восклицательные знаки – все три!!! – относятся к Чукшину.
– Извините, недослышала по телефону вашу фамилию. – Мадам Недорубова вернула рукопись и познакомила невольных соперников.
– Мы уж встречались, – вякнул Шульман.
– Да? – удивился Чукшин.
– Вы читали у нас на семинаре.
– А-а-а...
Чукшина приводил патриарх, будущий тесть, о чем рассеянный псевдоним Шульман – ни сном, ни духом. Впрочем, отдельные семинарские личности, что обитали в общежитии и не чаяли зацепиться в столице, как-то расчухали насчет родственных связей. Кто подлещивался, а кто, наоборот, обозлился...
Патриарх восторгался местным колоритом, именами Иван да Варвара или такими исконными речениями, как «зуб проснулся» (в смысле – внезапно заныл). Рыжая девочка (позже – израильский русскоязычный классик) презрительно усомнилась: дескать, подобного рода «находки», как правило, пропадают при переводе...
– Ну и что? – сказал патриарх. – За рубежом издаются не только Тургенев и Чехов, но и Гоголь, Лесков, Ремизов, ранний Замятин. И проигрывая словесно, не теряют в самобытности. Усиливается фантастический элемент. Платонов, Бабель и Зощенко – авторы здешней фантасмагории. – И обернулся к Шульману-псевдониму, что был дежурным и корпел, как положено, над Отчетным журналом. – Последнего вы не слышали...
– Я тоже, – прокашлялся некий преподаватель местного языка, что вечно торчал на семинаре с неизменным вопросом и скрипучим, немазаным голосом: «О чем рассказ?» – которые (вопрос и голос) внезапно обрушились на Шульмана в редакционном холле.
– О чем рассказ? – прохрипел Чукшин, в точности как сотрудник кафедры. – Чего сидишь-то?
– Да так! – брякнул Шульман. – Куда, думаю, податься? – И поведал веселую предысторию.
Поскольку в сюжете про черный пистолет задействованы мальчик и девочка, он, псевдоним Шульман, пребывал в колебании, обратиться в женский орган или, допустим, в детский. Тем паче адрес-то совпадает. Ладно, решил, разберемся на местности.
Пришел. Дети и женщины – на таком-то этаже. Поднялся. Дети и женщины – в конце коридора. Ясно, идем по стрелочке. Налево, направо, в закуток... Ну и пожалуйста, дверь в дверь!
Василий Шульженко.
Воскресное гуляние в Филевском парке. 1987 год.
Солнышко за окошком отбилось от туч, наискосок хлынуло в редакционные сени, рассекая печатные органы надвое: женская табличка увяла в тени, а пестрая детская («Московский школьник») маняще вспыхнула, встрепенулась.
Шульман насмешливо срифмовал:
«Не попробовать ли
в “Шкодник”?» –
Размышляет второгодник.
– А что сказал представитель кафедры? – И Чукшин опять неотличимо скопировал: – О чем рассказ?
– Сотрудник нам соболезновал. Подобная публикация, говорит, требует специальной визы.
– А-а, небось насчет оружия... Мальчонка в семейном барахле отыскал трофейный «вальтер»... или откопал что-ничто в лесу...
– Вроде того. Да еще на самой границе... – И Шульман махнул в сторону школьной вывески:
Нынче приключилась шкодня.
Не пойду я к ним сегодня.
– У нас в деревне милиционер есть. – Чукшин по-актерски раздвинул плечи, отяжелел. – Пузо. Весь ремнях. Нос картошкой, ухи-лопухи. А морда свекольная – Леха-ряха. Коли ворот не расстегнет, лопнет. – И будто напыжился, налился соком. – Знаешь, почему генералы толстомясые? Потому что харч даровой, казенный... Ну и приходит Леха на свадьбу. При полном параде, с кобурой... Мало ли чего в застолье не бывает. Нужен хозяйский глаз. Власть не дремлет.
Чукшин рассадил гостей, как в знаменитом своем будущем фильме «Русский сабантуй», каждого показал, легко воплощаясь в девочек, молодух и бабок, длинной, словно растущей в полете, многоверстной рукой чокался на дальнем краю, внезапно икал, стыдливо загораживаясь ладошкой, по-всякому пил и закусывал, плясал соло и танцевал в паре (то за партнера, то за партнершу), хором орал «горько!», и втянув до провала злые небритые щеки, смачно целовался взасос.
Шульман встрял не ко времени, ритмично постукивая ботинком:
Эх, братишки, кроме шуток,
Холодец – молодец!
Передайте в промежуток
Самогон на наш конец!
– Будешь мне частушки писать! – Чукшин по-лошадиному фыркнул, заржал. – Земляки твои – шустрые ребята Гуревич да Рабинович – фильмик затеяли... про сектантов. А рабочие-постановщики бухтят в перекур: «Ну что евреи понимают в русской религиозности!»
Шульман не унимался:
Леха-ряха постовой
Не дойдет никак домой.
Пособите Лехе-ряхе –
Он запутался в рубахе.
– Хуже. – Чукшин выпятился, расхристался. – Приспичило в туалет. На рысях в будочку. – И враскоряку затопал, присевши «орлом», на карачках, с невыразимым пучеглазым наслаждением на взмокшей медно-круглой физиономии. – Да спьяну-то сбрую и обронил... в очко... буль-буль... утопил с кобурою. – Чукшин приложился ко рту и потешно закрякал, на манер саксофона, долгою минорною нотой. – В момент протрезвел. Назад в горницу. Бухнулся на колени: «Люди добрые, спасайте, выручайте! Не дайте пропасть служивому!»...
А псевдоним Шульман:
Вот тебе и бляха-муха,
Невезуха и непруха!
С Лехой-ряхою – проруха...
– Что ж ты думаешь? Затопили баню да расшвыряли дерьмо по всему огороду!.. Добыли оружие!
Светлый праздник,
муха-бляха!
С кобурою Леха-ряха!
– На тот год перегорело, – зна
ешь, какой урожай!.. Еле убрались!
Общесвадебный подарок –
Удобренье огорода,
Чтоб растительный приварок
Умножал число народа.
– А в «Шкодник» иди! – Чукшин подтолкнул Шульмана. – Бери пример с моего тестя – твоего учителя. Если какая незадача, удаляется в «кабинет задумчивости», пыхтит, тужится. После выходит, как из парилки, и в полной боевой... Ну, говорит, ребята, я нынче на них на всех... с высокого дерева... Нажрутся – не поперхнутся!.. Усек?
– Усек, Васек! – сказал Шульман. – Такая работа... – И подмигнул Чукшину:
Мы с тобой – два раздолбая –
Проживем, не унывая.
Поздняя сноска:
Василий Макарович Шукшин скончался 2 октября 1974 года. Далекий потомок Ломоносова и Сковороды. Наследник Есенина, Клюева, Клычкова... Ученик Михаила Ильича Ромма. Местный интеллигент крестьянского происхождения. Как я, Израиль Петров (Эдуард Шульман), – такой же интеллигент из евреев. И не отдам его людям злобным, ограниченным, невменяемым...
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru