[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  СЕНТЯБРЬ 2004 ЭЛУЛ 5764 – 9 (149)

УЧЕНИЕ РЕБЕ об уЧении

Арье Саломон

Седьмой Любавичский Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон (1902 – 1994) был едва ли не самым известным еврейским лидером прошлого века. В течение сорока лет он стоял во главе Любавичского движения хасидизма, благодаря которому произошел ренессанс еврейской духовности в мире, опаленном Холокостом. Он был наставником для тысяч и тысяч евреев. На многих его учениках и сегодня отпечаток неповторимой личности Ребе.

В чем был смысл его духовного учительства?

Книга, которую мы начинаем публиковать, стремится ответить на этот вопрос. Ее автор, Арье Саломон, много лет занимался изучением педагогических методов Ребе и защитил диссертацию на эту тему в Мельбурнском университете La Trobe. Труд Арье Саломона – это первая попытка систематического анализа педагогических воззрений Ребе.

Движение Любавичского хаси-дизма Хабад придает особое значение пониманию – пониманию Писания, пониманию человеком своей роли в мире. Установка на осознанные действия человека, на признание роли «соработника Б-га» лежит в основе нашего учения. Но что такое понимание? Во многом оно определяется воспитанием и образованием. Однако речь идет о воспитании особого рода – воспитании души. И с этой точки зрения Хабад может считаться воспитательной организацией.

Ребе очень много сделал для развития этого направления в деятельности нашего движения. Труд, предлагаемый вашему вниманию, ставит целью прояснить, что именно Ребе понимал под моральным и религиозным воспитанием. Мы с уверенностью можем утверждать, что он был великим педагогом. Его беседы и послания содержали массу ценных педагогических наблюдений. Но почти всегда эти наблюдения, образующие стройную систему, не были самоценны, а увязывались с другими проблемами, поскольку Ребе свойственна была широта взгляда. Он был мыслителем, ученым, духовным наставником.  А. Голдман в некрологе, напечатанном в «Нью-Йорк Таймс» в 1994 году, отметил, что Ребе называли «одним из самых известных в мире еврейских лидеров». Адин Штейнзальц тогда же писал: «Достижения Ребе Шнеерсона столь многочисленны и принадлежат столь разным сферам человеческой деятельности, что нам даже трудно представить, как все это могло быть порождено одним-единственным человеком».

Ребе подчеркивал, что движение Хабад «считает образование не только краеугольным камнем еврейской жизни, но и основой жизни всего человечества, и вот уже более двухсот лет, с самого момента своего появления, уделяет образованию величайшее внимание». При этом Ребе говорил не только о специфическом еврейском образовании, но об образовании. Он делал все, чтобы направить общество к такой жизни, в основе которой лежали бы высокие идеалы иудаизма, понимая, что эти идеалы требуют соблюдения более строгого морального кодекса, чем тот, который общество готово принять сегодня. Главный раввин  Великобритании Дж. Сакс заметил, что в истории Нового времени «трудно найти личность, больше сделавшую для того, чтобы вновь затеплить пламя нашей веры в мире, все более и более думающем не о священном, а о светском». Благодаря деятельности Ребе идеи хасидизма стали понятны людям, очень далеким от хасидского учения: «Он изменил представление нашего мира об учении, возникшем в Любавичах, и об иудаизме в целом. Он поставил иудаизм лицом к лицу с современным миром и всю свою жизнь положил на то, чтобы еврейская община, прошедшая через трагический опыт Катастрофы, осознала, что мир проникнут присутствием Б-га живого», – писал Дж. Сакс. А главный раввин Израиля Исроэл Лау утверждал: «Никто не сделал столько, чтобы еврейские традиции были восприняты в самых далеких уголках земли, чтобы они выжили, сохранились и развивались дальше. Причем, это было сделано в самых неблагоприятных условиях».

Исследование, предлагаемое вниманию читателей, основано на анализе многочисленных бесед и посланий Ребе. Яков Таубер, один из учеников Ребе, отмечал, что обычно такие беседы «служили отправной точкой для путешествия к тому, что есть душа Торы, – в самую глубину ее идей, законов, положений, в самую глубину истории человечества. Каждая такая беседа была своего рода дорожкой, ведущей к сущности Торы: оттуда в новом свете представали “лики” Торы и оттуда было видно, насколько все они образуют единое целое <…> В этих беседах Ребе касался таких тем, как противоречивость человеческого существования; напряжение, возникающее из-за того, что на нас воздействуют противоположные импульсы со стороны общества и со стороны нашего “я”; элитарность и равенство; развитие личности и творческая реализация. В этих беседах можно было найти ответы на вопросы, как хасидизм относится к образованию, браку, языку, бизнесу, собственности, преступлению. Здесь же – изложение взглядов Ребе на “религиозные” вопросы, на сущность еврейства, на то, насколько “догматична” Тора и насколько она требует от человека творческого отношения к реальности, каковы взаимоотношения религии и государства, в чем функции заповедей, что есть награда и воздаяние, размышления о Мошиахе и Мире грядущем».

В беседах Ребе можно выделить ряд повторяющихся тем – своеобразных «центров притяжения мысли». Одна из подобных тем – размышления о том, что

в основе своей Человек – хорош

О том, что человеку изначально присуще стремление к благу

Ребе доказывал: иудаизму свойствен в высшей степени оптимистичный взгляд на человека и мироздание. Мир и человек изначально благи. Но следует помнить: из этого еще не следует, что человек инстинктивно склонен к благу. Речь идет о том, что в своей сокровенной глубине человек стремится найти выход духовной жажде реализации, которая может проявляться в совершенных, с этической точки зрения, поступках и высокоморальном поведении. Однако Ребе обращал внимание: все это может дать плоды лишь в том случае, если человек смирит воздействующие на него противоречивые силы, таящиеся как в собственном его сознании, так и в социуме. Более того, подчеркивая, что человек изначально наделен потенциалом духовного развития и способностью установить связь с Б-гом, Ребе отмечал, что тем серьезнее ответственность за совершенный человеком грех и уклонение от Б-жественной воли.

Подобный взгляд согласуется с духом учения Хабад и богословскими нормами хасидизма, однако важно, что Ребе раз за разом, со страстью, возвращался к этим темам, развивая их. Его глубоко волновало то обстоятельство, что человеку и мирозданию изначально присуща благая природа, а значит, они по самой сути своей причастны духовному миру. При таком подходе неправильное поведение, грех и зло выступают факторами внешними по отношению к человеку: их следует считать временным уклонением от истинной природы.

Ребе неоднократно подчеркивал: в первую очередь, человек является моральным существом, и заложенный в нем потенциал такого рода неисчерпаем. Способность меняться к лучшему, присущая человеку, доказывает, что зло – это результат деформации нашего истинного «я» под давлением внешних обстоятельств, мешающих проявлению изначально благой природы. Заключенное в нас благое начало стремится к реализации, к проявлению себя в бытии. Образование же помогает активизировать «духовное внимание», побуждая наш дух к действию более эффективно, чем простая демонстрация неких внешних по отношению к человеку ценностей.

Подтверждения изначально благой природы человека, содержащиеся в Торе

Обычно Ребе останавливался на нескольких эпизодах Писания. Одна из таких бесед была посвящена заповеди о необходимости совершать обрезание: «А в день восьмой пусть обрежут крайнюю плоть» новорожденного (Ваикро, 12:3). Акт обрезания символически отражает путь к обретению духовного совершенства, подтверждением чему служит упоминание об «обрезании сердца»: «И обрежет Б-г сердце твое и сердце потомства твоего, чтобы любил ты Б-га, Всесильного твоего, всем сердцем твоим и всей душой твоей» (Бемидбар, 30:6). Аналогии, которыми пользуется Тора, никогда не бывают произвольны. «Обрезание сердца» ассоциируется с удалением духовных препятствий, мешающих связи человека с Б-гом, и переживанию полноты любви. Только посредством этого состояния человек достигает статуса, назначенного ему Б-гом, и удостаивается Б-жественного благословения. Поняв смысл акта обрезания, мы поймем, к чему следует стремиться на путях духовного совершенствования. Человеку свойственно желание реализовать дары, отпущенные Б-гом. Но для того, чтобы это произошло, необходимо устранить внешние факторы, довлеющие над сознанием и мешающие поступать в соответствии с природой нашего духовного «я». Поэтому роль наставника заключается в том, чтобы помочь ученику высвободить стремление к самовыражению благого «я». 

Талмудические подтверждения изначально благой природы человека

Ребе указывал: у мудрецов Талмуда можно найти множество подтверждений того, что человек по природе своей благ, а поступки, идущие против морали, находятся в противоречии с нашим истинным «я». Так, он ссылался на известное талмудическое утверждение: «Человек не совершит прегрешения, покуда не вмешается дух недомыслия или безрассудства» (Сота, 3а). Но что такое «дух недомыслия»? Это иррациональные импульсы, «раздирающие» наше сознание. Пока они не властны над нами, мы не поддадимся соблазну совершить проступок против морали. В талмудическом трактате «Сота» речь шла о случае, когда замужняя женщина подозревается в неверности. Талмудический комментарий восходит к описанию ритуала из пятой главы книги «Бемидбар»: «Если чья-либо жена совратится, и поступит с ним нечестно <…> и это было скрыто от глаз мужа ее, а она осквернилась втайне, и свидетеля против нее нет <…> а на него найдет дух ревности <…> то пусть приведет этот человек жену свою к коэну, и принесет за нее жертву <…> и подведет ее коэн, и поставит ее пред Б-гом <…> и заклянет ее коэн» (Бемидбар, 5: 12–19). На иврите моральное прегрешение такой женщины определяется словом «тисте», буквально означающим «уклоняться в сторону» и этимологически восходящим к определению своевольного или иррационального поведения «штус». Очевидно, что Тора увязывает своеволие и иррациональность с опасностью прегрешения.

Остановившись на том, насколько серьезные последствия может иметь уклонение от норм морали, Ребе акцентирует внимание на таком специфическом свойстве греха, как временность: грех можно совершать вновь и вновь, но сам он не способен длиться, а оступившийся может раскаяться и вернуться к праведной жизни. Грех не имеет опоры в самом себе, а это свидетельствует о том, что он не укоренен в природе человека.

Следует обратить внимание на два других аспекта, поясняющих, почему мудрецы Талмуда связывают грех с духом недомыслия.

Вернемся к тому фрагменту из «Сота», где речь идет о подозрении в неверности замужней женщины. Брачные узы очень глубоки и значимы. Вспомним, ведь Синайское откровение рассматривается как завет между Б-гом и Израилем, когда Израиль обещает хранить верность Б-гу, как невеста – жениху. Параллель эта понятна: всякая неверность может интерпретироваться как неверность Б-гу. Талмуд специально оговаривает, почему при подозрении в неверности жены муж должен принести за нее «жертву: десятую долю эйфы ячменной муки, но масла не возливает на нее и ароматной смолы на нее не кладет, ибо это дар ревности» (Бемидбар, 5:15). Ячмень и ячменная мука – это еще и пища, даваемая скоту. И Тора дает нам понять, что неподобающее поведение подозреваемой женщины было спровоцировано животными устремлениями, присутствующими в ее сознании. А значит, неверность – преступление против морали вызвано иррациональными побуждениями и недостатком самоконтроля. Это отдаляет жену от мужа и подчеркивает всю серьезность проступка, в котором подозревается женщина, подвергающаяся особому ритуалу.

Но, наряду с аспектами греха, Ребе затрагивает вопрос об изначальной невинности: ведь ритуал, совершаемый коэном над женщиной, подозреваемой в измене мужу, прежде всего призван очистить ее от подозрений в глазах мужа. Вспомним: вина женщины не доказана, а о муже говорится, что «на него найдет дух ревности» (Бемидбар, 5:12). И если женщина в измене не виновна, ритуал являет это мужу, восстанавливая глубинные связи между супругами.

Талмуд анализирует ситуацию подозрения в измене как ситуацию, поясняющую механизм любого прегрешения. Принципы истолкования этого случая можно распространить на любой грех: ведь любой грех оказывается временным состоянием человека, далеким от внутренней реальности, когда мы тождественны глубинному «я». Неправедность на поверку оказывается временным помутнением сознания, капитуляцией перед животными импульсами, однако мы можем восстановить контроль над этими силами и преодолеть свое падение.

Второй важный момент ситуации состоит в том, что подозрение также является чем-то внешним по отношению к человеку. Достаточно «ревности мужа», чтобы женщина оказалась в положении подозреваемой. С другой стороны, уверенность жены в том, что она невиновна перед мужем, служит гарантией положительного исхода ритуала. Таким образом, возвращение статуса праведной жены связано с внутренним «я» женщины.

Благо – вот истинная опора человека, грех же является чем-то внешним, нарушающим внутреннее равновесие нашего «я» и нашу связь с Б-гом. Отпадение от Б-га в результате совершения некоего проступка не может вести к прекращению связи между человеком и Создателем навсегда. Отказ от греха дает возможность восстановить эту связь, обрести опору и равновесие.

Хасидские подтверждения изначально благой природы человека

И мудрецы Талмуда, и хасиды много размышляли о цадиках – праведниках, всецело вверивших себя воле Б-га. Ребе, сравнивая талмудический и хасидский подходы к проблеме праведности, подчеркивал, что они не противоречат друг другу. И Талмуд, и хасидизм отмечали: духовные силы цадика проявляются не только в том, что соприкосновение с ним выявляет духовный потенциал людей, когда по отблескам его света в их душах можно судить о духовной просветленности цадика. Ни Талмуд, ни хасидизм не игнорировали и природу самого цадика, проявляющуюся в его действиях. Так, Талмуд приписывает цадику – то есть человеку, в котором персонифицирована праведность, – способность выносить суждения, которые могут влиять на Б-жественную волю или отменять  уже решенное на Небесах.

Будучи цадиком, основоположник хасидизма Баал-Шем-Тов провидел, что его учение будет принято всеми евреями. В связи с этим Ребе подчеркивал: сегодняшний мир недостаточно принимает хасидизм, не потому, что его идеалы чужды или непостижимы, – это обясняется лишь тем, что хасидизм недостаточно стремится возвестить о своих идеалах и вступить в интенсивный диалог со всем миром. Ребе вспоминал о видении Йосефа: «Вот мы вяжем снопы посреди поля, и вот поднялся мой сноп и стал, и вот кругом стали ваши снопы и поклонились моему снопу» (Брейшис, 37:7). Йосеф – это идеальное воплощение цадика, не имеющего собственной воли, но во всем подчиняющегося Создателю. В интерпретации Ребе этот эпизод учит еще и тому, что мир чтит праведника, а в его лице – некий идеал. А значит, не всегда осознавая это, каждый из нас внутренне желает следовать идеалу.

Практика наставника, исходящая из представлений об изначально благой природе человека

Какое все это имеет значение для практики наставника? Конечно, он должен быть внимателен к ошибкам ученика, однако не на них он должен делать акцент. Главное – раскрыть положительные качества, присущие ученику. Наставник должен видеть сильные стороны обучаемого, его потенциал, и всеми силами стараться, чтобы ученик стремился реализовать свое истинное «я». Роль наставника еще и в том, чтобы устранить препятствия, мешающие раскрытию личности обучаемого: способствовать «обрезанию сердца» своего ученика.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru