[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2004 АВ 5764 – 8 (148)
веЧЕР ВСТРЕЧИ
Брайан Гланвилл
Гостиницу, подумал Коэн, выбрали как нельзя более удачно. На улице по соседству с Пикадилли, уютная, провинциальная, старомодная, в такой гостинице титулованные старухи, торчащие весь год в своих усадьбах, могут распивать чаи у камина и делать вид, что Лондон все тот же. Сейчас в вестибюле галдели мальчишки в серых фланелевых костюмчиках, явно обновившие первые в жизни длинные брюки.
За столом в коридоре восседала мисс Уотерхауз, выдавала билеты и принимала деньги, он увидел – и это его ничуть не удивило, – что за пятнадцать лет она ничуть не изменилась. В темных волосах ни следа седины, все такая же тощая, жилистая, на губах играет все та же всеведущая улыбка. Впрочем, он и не ожидал перемен, не ожидал, что кто-то из них изменится. Они живут в памяти как архетипы; им не положено ни перерождаться, ни преображаться.
Приблизившись к конторке, он заметил, что малышня в брючках держится с мисс Уотерхауз покровительственно: они теперь тоже «ветераны», выпускники.
– Здравствуйте, мисс Уотерхауз, – сказал он, и она поздоровалась с ним так обыденно, будто они виделись вчера, – его это рассердило. В конце концов, в нем-то произошли перемены.
– Здравствуйте, Коэн, – сказала она и улыбнулась ему той же всеведущей улыбкой, что и малышам.
Он купил билет, сказал какую-то проходную фразу и прошел в зал, где должен был состояться вечер встречи.
– Уильям! – приветствовал его директор, краснолицый, с военной выправкой; он, похоже, тоже ничуть не изменился. – До чего же я рад вас видеть. Мы, знаете ли, вами гордимся, очень-очень гордимся.
– Спасибо, – он смутился.
– Идея написать вам и пригласить на встречу исходила от моей жены. Мы прочитали в «Таймс» о вашей последней выставке, и тут она и сказала: «Помнишь, как он замечательно рисовал, когда был в Брэкли-хаус?» А мы, знаете ли, храним кое-какие из ваших рисунков.
– Спасибо, – сказал Коэн.
Прошло столько лет, что директор казался уже не грозным, а смешным, стереотипным добряком, для которого мир за пределами школы – потемки.
– Вы непременно должны приехать к нам и выступить, – сказал директор. – Мальчики будут счастливы.
– Да, да, – сказал Коэн неопределенно.
Он уже жалел, что приехал. Школьные годы подобает схоронить и навсегда забыть; что побудило его принять приглашение – какой нелепый, ностальгический порыв?
Пожалуй, суетность, пошлое желание показать: видали, кто я теперь. По какой еще причине он мог захотеть вызвать в памяти эти четыре тусклых года – два тягостных, два ничем не примечательных.
– А вот и моя жена, – сказал директор, и перед Коэном возникла миссис Роджерс. Даже она изменилась не так внешне, как внутренне. Всё такая же крупная, в теле, – седовласая Юнона, но вместо добродушного безразличия пришла отрешенность: казалось, она приветствует его откуда-то издалека.
За его спиной кто-то сказал:
– Уильям, угадал? – Коэн обернулся и увидел высокого, изнуренного человека своих лет, тот улыбался ему, но Коэн никак не мог вспомнить, кто же это.
– Артур Джонсон, – сказал тот, улыбка не сошла с его лица: похоже, он и не рассчитывал, что его вспомнят.
– Как же, как же! – воскликнул Коэн, устыдясь, что не узнал его.
– А ты процветаешь, – Джонсон благодушествовал. – Читаю, читаю – о тебе много пишут.
– А ты как? – Коэн поспешил ответить вопросом на вопрос.
– Перебиваюсь. Миссионерствовал на Дальнем Востоке, да здоровье подкачало. Теперь репетиторствую.
– Миссионерствовал?
– Не повезло, – сказал он.
Тут он увидел широкую спину и узнал – как не узнать – майора Данлопа, и куда только подевалась его отрешенность: нахлынули воспоминания, острые, мучительные, жгучие. Жирная сволочь.
– А вот и Джей Би Ди, – сказал Джонсон, проследив за его взглядом. – Все такой же, верно?
Антисемит паршивый.
– Может, подойдем, перекинемся словцом-другим?
– Попозже, – ответил Коэн.
Он ясно помнил события во всей их последовательности так, словно они разворачивались перед ним на экране. Майор Данлоп, Джей Би Ди. Герой войны. Территориальная армия*.
– Сэр, сэр! Скажите, а это правда, что в субботу приедет Джей Би Ди?
– Митчелл, вы что, хотите, чтобы я выдал военную тайну?
– Нет, нет, сэр, но он правда приедет?
– Да, Митчелл, приедет.
– Вот здорово!
И точно, завтра в об
ед появился майор – дородный, из сшитой на заказ формы выпирают телеса, яркие – вырви глаз – ленты первых военных медалей, заученная улыбка, басовитый голос слышен и на другом конце стола.
С Коэном, можно сказать, он никогда и не говорил, а если и говорил, то еще более грубо, чем обычно: похоже, испытывал к нему такое отвращение, что с трудом его преодолевал. Коэн привык к его неприязни, и она его не слишком-то трогала; к тому же, приезжал майор не часто.
На следующее утро, обычно за полчаса до завтрака, дверь дортуара, стылого, уставленного рядами покрытых розовыми одеялами кроватей, отворялась, с полдюжины голов поворачивались посмотреть, как жирный майор Данлоп, в шлепанцах и синем шелковом халате, прошаркает в дортуар, не говоря ни слова опустится всей тушей на постель выбранной им жертвы и – давай щекотать.
– Сэр, ну, сэр!
Майор молчал, на его суровом толстомясом лице не отражалось и признака удовольствия, ручищи его, однако, целенаправленно шарили под одеялом.
– Сэр! – возбужденное хихиканье. – Ну, сэр, довольно!
Грязная сволочь, – вспоминал Коэн.
Все так же молча майор Данлоп вставал, тяжело ступая, выходил из комнаты. Его налёты никогда не обсуждались.
В то утро – тогда стоял ноябрь или начало декабря, вспоминал Коэн, за изгородью – голые, безлистые деревья; высоченные комнаты старинного георгианского особняка – мерзлые, огромные, неприютные. За обедом длинный красного дерева стол облетела новость: майор Данлоп будет судить первый футбольный матч.
После обеда директор прочувствованно прочел молитву, и майор Данлоп, постучав ложкой по стакану, сказал:
– Садитесь, все садитесь! – и прочел записанный на клочке бумаги состав команд.
В синюю команду Коэн не попал, а когда майор Данлоп прочел до половины состав второй команды, его осенило: а ведь его и туда не включат.
– Митчелл, – майор подошел к концу списка. – Арчер, Джонсон.
Да, так оно и есть, как это ни нелепо, но так оно и есть: в список он не попал, и он как нельзя лучше понимал, что это не просто оплошность. Так что, если он сейчас, – а здесь собралась вся школа, – не постоит за себя, его унизят и выдавят во второй состав – к малышам.
– Сэр, – сказал он, и ему казалось, что он слышит не свой, а чей-то чужой голос. – Сэр, вы пропустили меня.
– Пропустил тебя? – рявкнул майор.
– Да, сэр. Я всегда играю левого крайнего за вторую команду.
Молчание тянулось и тянулось, и Коэн спрашивал себя:
хватит ли у него духа настоять на своем. Чуть погодя Данлоп проворчал:
– Ну и кого же я включил в эту команду, кому там не следует быть?
– Меня, сэр, – сказал один из младших мальчишек.
– Раз так, – Данлоп явно боролся с собой. – Ты, Коэн, будешь играть правого крайнего за красных.
– Сэр, я левый крайний: я левша.
– Будешь правым крайним, – отрезал майор.
Удовлетворил самолюбие.
В футбольных бутсах он тащился вместе с командой по утрамбованным дорожкам через испещренный там-сям коровьими лепешками луг к ухабистому футбольному полю.
– Давай-давай, Коэн, – покрикивал майор Данлоп; пыхтя, тряся телесами, он трусил по полю – судил игру.– Что же твоя хваленая левая нога? Что же она?
А потом посреди игры Митчелл отдал ему пас, и он рванул забить левой в верхний угол. И тут майор Данлоп, повернувшись к нему жирной спиной, – сейчас он видел ее на другом конце зала, – сказал Митчеллу:
– Хороший пас.
И тем не менее, Коэна, как ни странно, это не задело то ли потому, что гол был так бесспорно хорош, то ли потому, что это было еще одно проявление неприязни: он всегда ее узнавал и поэтому не принимал во внимание.
Смотри-ка, вот Данлоп повернулся, идет к нему, в руке – стакан хереса. Проходя мимо, он пророкотал:
– Читал о вас. Вас превозносят. У вас, должно быть, большой талант.
– А я как раз думал о вас, – сказал Коэн.
– Обо мне? – Данлоп остановился – ни дать ни взять – танк на полном ходу.
– Вы этот случай скорее всего не помните, – сказал Коэн и почувствовал, как в нем нарастает ярость: она являла себя не так в голосе, как в том, что он уже не мог остановиться, даже если б и хотел.
– В войну вы как-то приехали в увольнение. Вы судили первый матч и меня ни в одну из команд не включили.
Когда он кончил свой рассказ, Данлоп не поднял на него глаза. А потом сказал:
– Не помню, ничего такого не помню, – и, не глядя на него, отошел – укрылся в восхищенной группе малышей.
Но он все помнил. Это было видно по тому, как он шел, как поникли его тучные плечи, как повисла голова. И Коэна тут же охватило раскаяние.
Старый хрен, одинок как перст, подумал Коэн, бедняге только и остается , что щекотать малышей по утрам. И вдруг его потянуло – вот ведь нелепость-то – извиниться перед стариком.
Перевод с английского Л. Беспаловой
* Территориальная армия – резерв первой очереди сухопутных войск, состоявший из укомплектованных частей. Организована в 1920 году.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru