[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2004 ТАМУЗ 5764 – 7 (147)
УВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ О СТРАНЕ ИЗРАИЛЕ
Шмуэль Йосеф Агнон. Новеллы.
М. : Мосты культуры; Jerusalem: Gesharim, 2004. – 544 с.
Михоэль Гринберг, создатель «Гешарим», сделал это. Первый большой сборник «самого-самого» израильского писателя появился в переводе на русский. За последние два года Гринберг вообще сделал очень много, чтобы познакомить русского читателя с элитной ивритской литературой, – но, конечно, без единственного Нобелевского лауреата серия «литература Израиля», издающаяся «Гешарим», оставалась бы неполной.
Обстоятельство, до сих пор препятствовавшее изданию Агнона по-русски, хорошо известно в переводческом мире. О нем говорилось даже в Нобелевской речи писателя: ну как можно переводить человека, который происходит по прямой линии от пророка Шмуэла, учился от Танаха, встречных евреев, зверей и птиц?! «А что критики говорят, будто еще у кого, так я те имена по большей части даже и не слыхивал».
Разумеется, в этих словах звучит известная самоирония, но, по большому счету, так оно и есть. Агнон действительно стоит особняком не только в ивритской, но даже в мировой литературе. Он в прямом смысле слова «учился от Танаха». Язык Агнона ближе к языку Писаний, даже чем у прозаиков предшествовавшего ему поколения ивритской литературы, литературы диаспоры. Не говоря уже о творчестве израильских уроженцев. Новеллы Агнона строятся очень непривычно; по сути, это художественная проза, основанная не на традиционных канонах композиции европейской прозы, а на моделях средневекового мидраша, никогда не имевшего выхода в собственно «беллетристику». И, что представляет собой гораздо более сложную проблему для перевода: практически вся языковая многозначительность агноновских текстов «замыкается» на комментарии к Танаху, никогда не выходившие за пределы специфической еврейской культурности, – Мишну, Талмуд, раввинскую литературу средневековья. Набоков в свое время говорил об изначальной непереводимости «Евгения Онегина» ввиду невозможности вложить в перевод весь комплекс русской культуры пушкинских времен. Что же тогда говорить об изначальной непереводимости Агнона, чьи произведения основаны на культуре, два тысячелетия развивавшейся абсолютно автономно от общеевропейского «мэйнстрима»!
Однако – глаза боятся, а руки делают. Наверное, для литературного переводчика с иврита представить агноновский текст – все равно, что для драматического актера сыграть Гамлета. Пусть даже получится как у артиста Велюрова в финале «Покровских ворот»: неважно, главное – мы тоже там были. В сборник новелл включены работы семи переводчиков, пять из них представлены несколькими текстами. Кроме того, поскольку, как ни переводи, тексты Агнона все равно нуждаются, помимо обычного ссылочного аппарата, в дополнительных объяснениях общекультурного свойства, сборник включает очень серьезную и тщательную работу одного из переводчиков, Елены Римон («Мир Агнона: поэтика парадоксальных соответствий»), статью об Агноне главного специалиста по еврейской мистике Гершома Шолема и (видимо, «на всякий случай») небольшой отрывок из воспоминаний художника Нахума Гутмана.
Пересказывать содержание рассказов Агнона абсолютно бессмысленно, как бессмысленно пересказывать сны, если ты не страдаешь неврозом и не проходишь в данный момент лечение у психоаналитика. В самом первом приближении мир Агнона поделен надвое: мир простой и мир сложный. Эти два мира могут сосуществовать на одном пространстве, а иногда даже в одном времени (точнее – в одном безвременье). В мире простом и люди простые, и животные, и вещи только нужные: там есть жизнь и смерть, любовь и Б-г. Именно присутствие Б-га в мире придает ему высший эротизм, когда даже Скрижали Завета естественно уподобляются женской груди. Зато здесь нет времени, поскольку в простом мире существуют лишь две временных координаты – «Изгнание» и «Избавление», и все происходит между ними.
В мире сложном животных нет и Б-га нет, и вместо любви – невроз, а люди видят сны. И сны их рвутся и блуждают в лабиринтах, и рождают беспокойство, и ощущение неудачи, и не кончаются никогда. Зато появляется время – правда, не у всех и не всегда, а только как проклятие дурных людей («Главное – это время», говорит склочная ребецн в «Теиле»). Лишь добродетельному порой дано становиться независимым от времени: кладбищенский сторож в «Прахе земли Израиля» не умирает до тех пор, пока не придет посылка с горстью земли из Страны Израиля, чтобы бросить ему на могилу.
Между миром простым и миром сложным (миром бытия и миром сна, или, если хотите, миром чувств и миром неврозов) лежат два мистических пути. «Отсюда – туда», путь греха, и «оттуда – сюда», путь «тшувы» (покаяния, возвращения к Б-гу). Грешник из простого мира проваливается в мир черной фэнтези в стиле Стокера или Лавкрафта – может, например, обнаружить, что его откармливает упырица. Но, будучи человеком простого, Б-жьего мира, он возвращается через покаяние, поскольку это знакомый ему путь «домой», путь к себе. Гораздо труднее совершить «тшуву» человеку мира сложного: дорога ему незнакома, он никогда не может быть до конца уверен, что не пребывает во сне, поэтому слишком редко покаяние получается настоящим (да и в этих редких случаях читатель навряд ли может быть уверен, что «тшува» совершена наяву).
Это, разумеется, самые основные координаты вселенной Агнона; все, что сверх этого, подробно излагается в статье Елены Римон, к которой и отсылаю читателя.
Что касается качества переводов – неожиданно оказалось, что переводить (точнее, «перестилизовывать») Агнона, отыскивать русские эквиваленты стилю мидраша возможно. Обнаружились даже два направления такой «перестилизации». С одной стороны, Натан Файнгольд стремится к адекватности прежде всего мелодической структуры текста, сохраняя (порой даже усиливая) ритмичность исходного ивритского материала. В результате он полностью сохраняет составляющую мидраша – «архаичность» стиля, особенно бросающуюся в глаза при сравнении с текстами авторов, пишущих на современном разговорном иврите. В свою очередь, Елена Римон создает переводы чистые, легкие, очень «русские», – и это тоже оправдано, поскольку Агнон никогда не усложняет своих текстов, их «сложность» по сравнению с нынешними писателями отражает не стилистический почерк автора, а исключительно состояние литературного языка в 20–40-е годы – годы высшего творческого подъема писателя. Литературный иврит, в отличие от литературного русского, просто еще не канонизирован, он изменяется от поколения к поколению, порой весьма значительно. Может быть, переводческая манера Файнгольда (и подражающих ему с разной степенью успешности Михаила Кравцова и Сергея Гойзмана) выглядит более оправданной при переводе произведений из «простого мира», где само общение человека с Б-гом предполагает высочайший эмоциональный накал и музыкальность. Зато стиль Римон точнее, как мне представляется, передает содержание текстов из «мира снов и неврозов». Ведь агноновский оригинал очень близок к стилю р. Нахмана из Брацлава, отличавшемуся простотой на грани аскетизма.
Конечно, не все представленные переводы равноценны. Откровенно разочаровал Исраэль Шамир – первый русский переводчик Агнона. В предисловии ему приписывается «воцерковленность» русского текста; на самом деле – это стиль русских сказок в обработке Афанасьева, ничего, по-моему, не имеющий общего с намерениями Агнона. При этом иногда проявляется поистине «сказочное» дурновкусие: «врага разбить или разбиту быть» (только гусляров не хватает!), «подумалась мне думка» и даже совершенно оскорбительные «словеса(!) Торы». Такое же «своеобразное» отношение к русскому демонстрирует и Светлана Шенбрунн: чего стоит одно только «…Как он нес за ней чемодан, то слышал…»
Невзирая на отдельные переводческие неудачи сборник Агнона – событие на российском книжном рынке. Бестселлером он, разумеется, не станет – слишком сложный писатель, но в список книг, знакомство с которыми обязательно для культурного человека, безусловно, войдет.
Дмитрий Прокофьев
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru