[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  МАЙ 2004 ИЯР 5764 – 5 (145)

БердиЧевский РАВВИН

(К истории хасидизма)

Самуил Городецкий

1

Духовное наследие Межеричского проповедника Бера было воспринято его учениками по-разному – как в смысле общих представлений о сущности хасидизма, так и с точки зрения выбора путей для распространения этого учения в массах. Одни, углубляясь в теорию, стремились поднять хасидизм на уровень религиозно-философской системы с примесью кабалистических элементов. Другие же клали в основу хасидизма чувство, энтузиазм, стремились своей пропагандой «зажигать сердца» и расширять область мистического в религии. Самым крупным представителем второго направления был рабби Леви-Ицхок, известный как «Бердичевский раввин».

Леви-Ицхок родился в 1740 году. Отец его, крупный ученый р. Меир, был раввином в польском Гусакове. По матери он вел свое происхождение от знаменитого «Мааршо» и тарногродского раввина Мойше Маргулиса. В роду его отца – по преданию и рукописным источникам – наследственная передача раввинского звания совершалась из поколения в поколение.

Хасидская фантазия, как она это делала и с другими своими любимцами, сплела вокруг р. Леви-Ицхока венок из легенд. Рассказывают, что в тот час, когда родился Леви-Ицхок, Бешт ощутил большую радость и сказал святой братии: «Появилась на земле душа, которой суждено стать защитницей Израиля перед Б-гом». И еще сказал Бешт: «Когда душа эта спускалась на землю, предстал Сатана перед Б-гом и начал Ему жаловаться: если, мол, эта душа сойдет на грешную землю, тогда наступит конец моему делу, ибо она наставит всех на путь праведный. И утешил его Г-сподь, говоря: это будет раввин, и он будет обременен делами своей паствы». Великая душа, облекшаяся плотью рабби Леви-Ицхока, – утверждали праведники того времени, – была новым воплощением души рабби Акивы .

Под руководством своего ученого отца-кабалиста юный Леви-Ицхок занимался Талмудом и кабалой, в которых благодаря своим редким способностям приобрел большие познания и прославился как «илуй».

Любартов.

Женился он на дочери богатого и знатного Исроэла Переца из Любартова, управлявшего тамошними княжескими имениями. Любартов в бывшем Люблинском воеводстве был известен тогда как центр науки и родина знаменитых мыслителей. Когда р. Леви-Ицхок поселился в Любартове, он встретился там с целой плеядой ученых; то были Исохар-Бер, Злочевский раввин; Арье-Лейбуш Перец (брат его тестя), Меер Теумим и Йосеф Теумим. Он скоро подружился с ними, а с последним даже сошелся для совместных занятий. В Любартове в доме своего тестя Леви-Ицхок совершенствовался в изучении Талмуда с комментариями и в кабале. В то же время он серьезно занимался благотворительностью. Был покровителем и другом нищих, странников, сам услужал им – подавал пищу, стлал постель.

В городе Ричволе, что расположился неподалеку от Любартова, состоял тогда раввином знаменитый ученый Шмелке Гурвиц, занявший спустя некоторое время пост окружного раввина в Никольсбурге (Моравия). То был один из наиболее популярных учеников Межеричского проповедника Бера. Он пользовался огромным влиянием на верующих и привлек к хасидизму массу последователей. «Новичков» он всегда приводил к Межеричскому проповеднику. Леви-Ицхок, узнав об этом человеке и его проповедях, захотел видеть его и говорить с ним. В речах р. Шмелке мистически настроенный юноша прозревал что-то родное, близкое сердцу, что неудержимо влекло его к себе. Но на пути к осуществлению желания Леви-Ицхока возникло препятствие: тесть его  оказался противником Бешта и не позволил зятю ехать в Ричволь. Сокрушаясь, Леви-Ицхок наложил на себя пост, постился несколько дней, и лишь тогда тесть разрешил ему ехать. Он прибыл к рабби Шмелке, но там узнал, что приобщиться к источнику истины и добра можно только в Межериче, где находится преемник Бешта, святой проповедник Бер. Рабби Шмелке отправился в Межерич вместе с Леви-Ицхоком и двумя юношами из Польши, они потом прославились в хасидском миpe. Это были Яков-Ицхок из Люблина, нареченный «чудотворцем», и Исроэл из Козеница, известный под именем «Козниценского магида».

Леви-Ицхоку открылся новый мир. Скрытые в его душе семена мистицизма, его тяга к экстазу нашли наконец плодотворную почву для роста. «Учитель», рабби Бер, с одной стороны, и новые товарищи, с другой, несказанно обогатили его мысль и чувства. Всей душой привязался он к своему наставнику, внушавшему ему благоговение и «какой-то мистический страх». Одного взгляда р. Бера было достаточно, чтобы ученика бросило в дрожь, ибо он видел «Шхину» на лице учителя, «огонь сжигающий, пламя Б-жественное». И когда учитель дал ему как-то в день празднования Нового года «шофар», а сам читал вслух установленную молитву, Леви-Ицхок «узрел великий свет и лишился чувств». Позднейшая легенда рассказывает, ссылаясь на слова самого р. Леви-Ицхока: «Однажды, в праздник Нового года, во время предвечерней молитвы, я увидел на лице его (Межеричского проповедника) лучезарный свет, а в нем – все цвета радуги; и объяли меня страх и трепет, и поддержали меня люди, чтобы не дать мне упасть, но никто не знал причины. И когда учитель увидел, как я трепещу, он повернулся спиной ко всем и стоял так, уткнувшись головою в стену, несколько минут; затем снова обернулся, но теперь я уже ничего не видел на его лице. Еще раз узрел я этот свет и это сияние на лице учителя, – продолжал р. Леви-Ицхок, – перед его кончиной и поэтому сподобился постичь его учение».

2

Между тем богатый тесть Леви-Ицхока разорился и попал в должники к князю, владельцу Любартова. Должнику угрожала опасность быть заточенным в тюрьму, но дочь его, жена Леви-Ицхока, дабы спасти отца, обязалась возвратить князю долг в течение двух лет. В случае неуплаты, гласит наивная легенда, ей бы пришлось креститься. Условие это было якобы принято в тайне от мужа, и только потом женщина открылась ему. Легко понять ужас Леви-Ицхока. Но он не пал духом: он стал разъезжать из города в город и собирал пожертвования в пользу тестя и жены. И преуспел, ибо всюду вызывал доброе отношение своей ученостью, преданностью близким, своим восторженным служением Б-гу.

Возвратившись домой после долгих скитаний, Леви-Ицхок получил пост раввина в городе Ричволе. Получил он его вместо рабби Шмелке Гурвица, назначенного раввином в Шинев. В Ричволе Леви-Ицхок жил недолго. Скоро он принял раввинство в Пинске и переехал туда.

В Пинске и в предместье его Карлине всходили тогда первые ростки хасидизма, их заронил рабби Арон Карлинский, прозванный «великим». Арон Карлинский, ревностный ученик Межеричского проповедника, был одним из первых основателей тайных хасидских общин в Литве и Белоруссии. Из Карлина тянулись невидимые нити, опутавшие города Литвы целой сетью хасидских кружков. Арон Карлинский был старше Леви-Ицхока на четыре года, но их сближал религиозный энтузиазм. Межеричский проповедник Бер говорил об Ароне: «Когда он читает “Песнь песней”, он потрясает миры».

Как велик был авторитет рабби Леви-Ицхока и в «явном учении» (Талмуд), видно из того, что он скоро сделался председателем раввинской коллегии в Пинске в литовской общине, где этот пост до него занимали ученые высшего класса.

Синагога в Пинске.

Уже после Арона Карлинского Леви-Ицхок в пинский период своей жизни немало содействовал пропаганде хасидизма в Литве. Один из учеников изображает рабби в таких словах: «Это – свет, сияющий в небесах, отвлеченный, далекий от всего плотского, это ум, погруженный в сокровенный смысл святых заповедей, и возносящий свою молитву к дальним высотам». Об этом периоде жизни Леви-Ицхока даже сохранилась легенда. Однажды его пришли проведать именитые мужи города и никого не увидели в комнате, потом вдруг из дальнего угла донесся до них чей-то восторженный голос: то был голос рабби Леви-Ицхока, произносившего благословение над яблоком, лежавшим на столе.

Однако «новшества» не всем пришлись по вкусу. В воздухе уже носилось раздражение против хасидизма, вскоре оно вылилось в бурный протест «миснагедов». Наступил роковой 1772 год, когда Виленский Гаон и его приверженцы провозгласили  первый «херем» против хасидизма и хасидов. Об этом xepeме еврейское население торжественно извещалось в синагогах всех городов. В Пинске херем возымел реальное действие: толпа подошла к дому Леви-Ицхока с ругательствами и угрозами и едва не разгромила его.

Рабби Леви-Ицхока тогда не было дома. Он гостил у своего учителя вместе с другими единомышленниками. Все они чувствовали, что противники начинают решительную борьбу, и собрались для обсуждения мер защиты. Леви-Ицхоку вскоре пришлось покинуть Пинск и раввинскую Литву. Он вернулся в Польшу, где занял пост раввина в городке Желехове. Но и здесь не нашел покоя. По сигналу из Вильны антихасидское движение распространилось повсеместно. «Партийные» страсти разгорались. Всюду, где большинство евреев оставались приверженцами старого раввинизма, преклонявшимися пред авторитетом Виленского Гаона, велась беспощадная война с хасидами. В Желехове, славившемся раввинской ученостью, тоже вспыхнула такая война, и положение Леви-Ицхока в этом городе сделалось невыносимым.

Прошло несколько лет. В 1781 году в Литве снова послышались трубные звуки, возглашавшие с амвонов синагог страшные анафемы хасидизму и хасидам. Этот второй херем, призывавший к «беспощадным гонениям» на хасидов с целью «вырвать их с корнем как поклоняющихся идолам», тоже не прошел даром для Леви-Ицхока. Много обид и оскорблений пришлось тогда перенести ему в Желехове, где он был окружен ревнителями-миснагедами.

В это время он познакомился в Варшаве с ученым Авроомом Каценеленбогеном, брестским раввином, одним из самых ожесточенных противников хасидизма. Брестский раввин пожелал воспользоваться их встречей, чтобы вызвать рабби Леви-Ицхока на открытый диспут о хасидизме. Идея эта, скорее всего, большой радости у Леви-Ицхока не вызвала, но и уклониться от вызова он не мог. В результате в синагоге Праги, предместья Варшавы, при большом стечении народа сошлись на бой представители двух крайних течений в иудаизме – раввинизма и хасидизма. Первым выступил Авроом Каценеленбоген. Он обрушился на хасидов с обвинениями в ереси и потрясении основ веры. Толпа, состоявшая в большинстве своем из сторонников обличителя, шумно поддерживала его. Леви-Ицхок был сильно смущен предъявленными ему обвинениями, ответы его, по-видимому, не удовлетворили собравшихся. Но сам он был глубоко уверен в своей правоте и близким людям говорил, что победил на диспуте.

Это обстоятельство вызвало крайний гнев Авроома Каценеленбогена, естественно, считавшего победителем себя, и он обратился с посланием к «почтенному раввину, великому светилу Леви-Ицхоку из города Желехова».

Ханукия, принадлежавшая р. Леви-Ицхоку.

В письме он упрекал хасидов в том, что они отвернулись от «путей, проложенных избранниками Б-жьими, столпами, опорою земли, прославленными учеными, высокими раввинскими авторитетами, начертавшими закон, правила благие и суждения справедливые». Он напомнил рабби Леви-Ицхоку о публичном диспуте в Варшаве и об ответах представителя хасидов, где не было, дескать, «ничего приемлемого для разума, были только нагромождение слов, постройка из паутины». Он выразил удивление , что побежденный противник еще и «хвастает, что ответил отменно».

В том же письме Каценеленбоген предлагает Леви-Ицхоку семь вопросов:

1. Почему хасиды, в отличие от других , приняли молитвы сефардского канона вместо ашкеназского? 2. Почему они воздерживаются произносить в молитве «Ёцар» слова: «Новый свет зажжешь Ты над Сионом»? 3. Почему произносят молитвы нарочито громкими голосами и этим как бы «выделяют» себя в глазах простонародья как «очищающиеся, приближающиеся к Б-гу больше всего Израиля»? Автор письма воспроизводит на словах странные телодвижения и жестикуляцию хасидов во время молитвы: «молятся и беснуются, перебегая с места на место, подпрыгивая, как козы, раскачиваясь направо и налево; кладут земные поклоны, то опускаясь вниз, то поднимаясь ввысь; на небо восходят, в бездну спускаются, хлопают в ладоши Б-гу в небесах, и все для того, чтобы поразить своими действиями простой народ и женщин». 4. Почему хасиды не соблюдают законного срока для утренней молитвы? 5. Почему он, Леви-Ицхок, молясь, повторяет по нескольку раз имя Б-жье и при этом позволяет себе «странные, пугающие приемы»: озирается по сторонам и даже, как говорят, перед чтением «Шма» снимает обувь»? 6. Почему хасиды не пользуются услугами резников раввинского толка и приказывают «употреблять при резке скота особенно остро отточенные ножи»? Они это делают, без сомнения, «только для того, чтобы хвастать и кичиться пред народом своей ревностью к закону». 7. Почему они не считаются «со страшными херемами и отлучениями, провозглашенными публично на ярмарках в Высоком и в Зельве с ведома раввинов, гаонов и многих ученых Литвы и Белоруссии»?

Неизвестно, ответил ли рабби Леви-Ицхок на пылкое послание Каценеленбогена или не обратил внимания на сей обвинительный акт, не желая вступать в полемику с противником. Есть основания полагать, что верно второе предположение. Такой глубокий мистик, как Леви-Ицхок, отдавшийся всецело служению Б-гу, едва ли мог счесть для себя достойным объяснение по поводу формальных, мелочных обвинений. Между тем, нападки на него в Желехове не прекращались. Варшавский диспут и письмо брестского раввина подлили масла в огонь, и рабби Леви-Ицхок должен был оставить город. Тогда он принял пост раввина в Бердичеве.

3

Бердичев густо населяли евреи. Экономическое положение общины без преувеличения можно было назвать цветущим. Большой торговый центр Волыни славился своими ярмарками, куда стекались торговые люди со всех концов России и даже из-за границы. Бердичев, разумеется, не был избавлен и от обычных недостатков коммерческих городов: темные личности, всякого рода нечистые дельцы и ярмарочные аферисты скверно влияли на общую нравственную атмосферу.

Однако в ту эпоху в этом городе жили два человека, которые без устали трудились, чтобы поднять интеллектуальный и моральный уровень своих единоверцев. То были Йосеф Гальперин, ученый, прозванный «Харифом», и стоявший во главе раввинской коллегии, а также кабалист Либер, проповедник («магид») общины, прозванный «великим». Огромной популярностью, конечно, пользовался в общине прежде всего ее духовный пастырь Йосеф Гальперин, но своеобразное воздействие на людей умел оказывать и Либер. Приехав в Бердичев из Кракова вместе с отцом, благочестивым Авроомом, Либер вскорости осиротел. У него больше никого не осталось. Он очутился в чужом городе, где его не знали, и предпочел полное уединение. Избегал людей, все свое время посвящал занятиям кабалой и приобрел большие познания по этой части.

Любовь к кабале в роду у Либера смело могла считаться наследственной. Среди своих предков молодой человек числил таких знаменитых кабалистов, как р. Натан Шапиро из Кракова, Шимшон Остропольский и Иехил-Михл Немировский. Оба последних пали мучениками за веру во время казацкой резни 1648 года. Народ смотрел на Либера, точно на святого угодника, которому Б-г, приблизив его к себе, открыл свои пути. Из уст в уста передавалась легенда о том, как его прадед, кабалист Натан Шапиро, является ему каждую ночь с того света, чтобы наставлять в кабале. Народ уверовал в могущество Либера и прислушивался к каждому его слову.

Либер ежедневно уходил далеко за город и там, в полном уединении, творил молитву. Об этой его привычке сохранилась целая легенда. Однажды князь, владелец города, повествует легенда, проезжал через лес и, увидев еврея, молящегося под деревом, подозвал его к себе. Либер, однако, не тронулся с места. Рассердился князь и повелел кучеру бить и истязать еврея за непослушание, но тот будто не чувствовал боли и продолжал молиться с прежней поглощенностью. Князь был поражен столь беспредельной привязанностью человека к Б-гу и, возвратившись домой, послал за Либером, желая загладить перед ним свою вину. Тот с большим достоинством объявил, что простит его лишь при одном условии: если князь пообещает подарить еврейской общине место, на котором он, Либер, молился, с тем чтобы построить там синагогу. Князь согласился, и на этом месте была построена большая синагога, которая находится теперь в центре города, изменившего свои очертания.

Вид на Бердичев с крепостной стены.

Либер вел смиренную жизнь праведника. Встречая во время уединенных своих прогулок за городом заблудившуюся корову или козу, он собственноручно приводил животное к хозяину. Часто посещал лавки, следя за тем, чтобы покупателей не обмеривали и не обвешивали.

В это же время странствовал по городам Подолии и Волыни Баал-Шем-Тов, распространяя свое учение. Заезжая в Бердичев, он обыкновенно останавливался в доме Либера. О нем Бешт отзывался будто бы так: «Бывают праведники, которым дарует откровение пророк Илия; с Либером происходит обратное: это он дарует откровение пророку». Либер, со своей стороны, высоко почитал Бешта, хотя и не принадлежал к кругу его учеников и официально не сделался хасидом: в «синагоге Либера» (это название она сохраняла и век спустя) молились и молятся по ашкеназскому (миснагедскому), а не по хасидскому обычаю. Глубокое уважение Либера к Бешту, по преданию, укрепилось еще больше после смерти последнего. Только тогда вполне обнаружилось величие создателя хасидизма. Бесхитростная хасидская легенда рассказывает, что в первое время после смерти Бешта Либеру перестала являться по ночам тень прадеда, Натана Шапиро, для обычных наставлений в кабале. Тогда он отправил своего сына Иехила в Краков, на могилу прадеда, чтобы спросить того о причине внезапной немилости. Иехил привез ответ: по случаю кончины Бешта в знак траура на 30 дней закрылась «верховная» (небесная) академия, откуда р. Натан спускался к правнуку.

С тех пор Либер стал ближе к хасидизму. Субботними проповедями в синагоге он старался подготовить народ к восприятию нового учения, к вере в него, и оно скоро утвердилось среди его слушателей, не встретив никаких особых препятствий.

Бердичев, большой еврейский центр, казался первым цадикам весьма подходящим местом для пропаганды хасидизма. Прежний центр хасидизма на Волыни, Межерич, в религиозном смысле со смертью Бера пришел в упадок. Ученики разбрелись по родным местам и уже там с энтузиазмом принялись создавать группы последователей Бешта. В Бердичеве пытались тогда, в свою очередь, создать центр для всей Волыни. Там часто можно было встретить чудодея Лейба Сореса, апостола хасидизма Якова-Йосефа из Полонного и других апологетов учения. Приезды цадиков, конечно, немало содействовали насаждению хасидских идей в Бердичеве, но превратить город в одно из «святых мест» хасидизма удалось только рабби Леви-Ицхоку – разумеется, с того времени, как он там поселился.

Рабби прибыл в Бердичев в 1785 году, на 45-м году жизни, и уже не застал в живых ни Йосефа Харифа, ни прославленного Либера. На его долю выпала теперь двоякая роль: официального духовного пастыря общины и миссионера, проповедника учения.

Йосефа Харифа, умершего значительно раньше 1785 года, сменил сын его, но последний не отличался ученостью и был ординарным раввином.Только при Леви-Ицхоке снова укрепилось значение главы раввинской коллегии в Бердичеве.

После преследований и гонений, перенесенных Леви-Ицхоком в разных местах за проповедь хасидизма, он нашел, наконец, в Бердичеве тихую пристань, где мог безбоязненно осуществить свои заветные стремления. На первых порах он еще встречал некоторое противодействие со стороны последователей Либера, но ему скоро удалось обратить этих полумистиков в хасидов. Внук Либера впоследствии сделался одним из адептов Леви-Ицхока.

В Бердичеве религиозный экстаз Леви-Ицхока достиг апогея. Он, что называется, «горел Б-жественным огнем», вдохновенный, полный мистических озарений и готовый к слиянию с Б-гом. Говоря с ним, он обычно называл его «милосердный» (Дербаримдигер). Это было вполне естественно для Леви-Ицхока, ибо в душе его любовь к Б-гу соединялась с пламенной любовью к своему страждущему народу. Обращаясь к Б-гу то с мольбою, то с жалобами и требованиями, а иной раз даже с негодующими воплями, он просил не за себя, а за «весь Израиль», за свой народ, горестная жизнь которого омрачала душу этого великого человеколюбца.

Этот эпитет «Дербаримдигер» сделался впоследствии фамильным именем потомков Леви-Ицхока. В Бердичеве рассказывали, что однажды к Леви-Ицхоку зашел местный предста-витель власти и предложил ему избрать себе фамилию. Цадик, молившийся в то время со своим обычным экстазом, не заметил вошедшего чиновника. Но последний, услышав из его уст несколько раз повторенное слово «Дербаримдигер», подумал, что это – ответ  на предложенный вопрос, и записал семью Леви-Ицхока под этим прозвищем.

О том, как он молился, повествует один из его биографов: «Леви-Ицхок произносил слова молитвы с трепетом, дрожа всем телом; от волнения он подчас не мог стоять на одном месте. Вот он молится в одном конце синагоги, а через минуту его голос раздается уже в другом конце. Люди замирали, вслушиваясь в оттенки его голоса, сердца наполнялись восторгом и всяческая скверна покидала души».

Когда наступал месяц элул, рабби Леви-Ицхок надолго удалялся от всего житейского. Его религиозный экстаз в эту пору доходил до того, что с ним невозможно было говорить. В этот месяц он то и дело призывал паству к покаянию и часто посылал своего «шамеса» напомнить народу, что надвигаются «страшные дни».

В дни Рош а-Шона он сам исполнял обязанности «баал-тфило» (кантора). Тогда, гласит предание, он был «вне плоти». Голосом, проникающим в самую душу, со своеобразным напевом читал он молитвы и часто прерывал их увещеваниями, обращенными к народу или к Бгу. Однажды в праздник он прервал молитву и начал распевать импровизированную песню, которую можно слышать и по сей день, с ее особенным напевом:

«Обитатели неба и обитатели земли боятся Тебя и трепещут перед Твоим именем. Обитатели бездны и обитатели ада содрогаются от страха перед судом Твоим. Но праведники рая ликуют и славословят Твое имя. И потому я, Леви-Ицхок из Бердичева, прихожу к Тебе с молитвой и вопросом: что Тебе нужно от Израиля? “Говори”: к кому говоришь Ты? к сынам Израиля! “Скажи”: кому Ты скажешь? сынам Израиля! “Повели”: кому Ты повелеваешь? сынам Израиля! “Так благословите”: кого приказываешь благословить? сынов Израиля! И поэтому я спрашиваю Тебя: что тебе нужно от Израиля? Ведь много у Тебя всяких халдеев, персов, арабов, мидианитов. Зачем Тебе нужен Израиль? А если нужен, значит, все-таки милы Тебе сыны Израиля, которые прозваны сынами Б-жьими... А потому, да будет благословен...»

Рабби сам трубил в «шофар» (рог) в праздник Рош а-Шона. Очевидец рассказывает об этом следующее: «За поясом у него висело несколько шофаров, сам он был вне плоти, замирали сердца у всех, видевших его, все дрожали перед ним, как перед ангелом Б-жьим». Однажды, – рассказывает предание, – рабби трубил, но звук часто прерывался, тогда он рассердился и воскликнул: «Владыка Mиpa! Если так, то пусть трубит тебе Иван!»

В вечер Йом Кипура перед молитвой Кол нидре, когда синагога была переполнена народом, рабби обратился к Б-гу и сказал: «Б-же! Если бы Ты повелел другим народам разговеться в этот день (канун поста) до вечера, то они перепились бы и не нашлось бы даже десятка людей для молитвы. Один только народ Твой Израиль свят, нет здесь ни одного пьяного, ни одного объевшегося, но собрались в Твоем святом храме и стоят перед Тобой босыми».

Он не пропускал ни одного случая, чтобы не использовать для общения с Б-гом. Во время блестящих походов Наполеона  Леви-Ицхок однажды в Йом Кипур пред молитвой обратился к молящимся: «Французский император Наполеон воображает, что он повелитель миpa, а я, Леви-Ицхок из Бердичева, говорю: “Исгадал ве-искадаш шмей рабо!” (“Да возвеличится и да освятится Его великое имя!”)».

После поста Йом Кипура он с нетерпением дожидался праздника Суккос для совершения красивых синагогальных церемоний с эсрогом и луловом. Накануне праздника он бодрствовал всю ночь, шумно выражал свою радость, пускался в пляс и приговаривал: «Хоть бы поскорее наступила минута, когда я возьму в руки эсрог и лулов, дабы произнести над ними благословение!» Сохранилась легенда, как однажды после такой бессонной ночи он побежал ранним утром за эсрогом, который хранился в стеклянном сосуде. Просовывая туда руку, он в азарте разбил стекло и даже не заметил этого.

Домашний обиход рабби Леви-Ицхока отличался крайней простотою. Он ел мало, не пил вина, соблюдая траур по Сиону. Но, с другой стороны, был противником аскетизма, или «истязания плоти», видя в этом только «козни злого духа, направленные к ослаблению разума и к отвлечению от служения Б-гу». И если он соблюдал экономию в будни, то ничего не жалел для пышного празднования субботы и советовал бедняку целую неделю экономить во всем ради субботы. Известно его изречение: «Святость субботы так велика, что человек приобщается через нее к Высшей Святости. В субботу человек возвращается к своему Корню». По субботам рабби излагал собиравшимся у него доктрину хасидизма и поздно засиживался вместе со слушателями за «третьей трапезой»: трудно ему было расставаться с субботой. На исход субботы он сочинил особую молитву, которая читалась на Волыни и Украине и сто лет спустя.

«Кдушас Леви». Жолква, 1806 год.

«Б-г Авраама, Исаака и Якова! Охрани Твой возлюбленный народ Израильский от всякого зла для славы Твоей. Любезная святая суббота уходит; да наступит же новая неделя для совершенной веры, для мудрой веры, для любви к ближнему, для слияния с Создателем; чтобы верили в Твои тринадцать основных истин, в близкое избавление в скором времени, в наши дни, в воскресение мертвых, в откровение Моисея, мир ему! Владыка Вселенной! Ты ведь даешь усталому крепость, дай также Твоим возлюбленным детям, народу Израильскому, силы славить Тебя и служить только Тебе. Да наступит для нас эта неделя на здравие, на удачу и на счастье, на благословение и на милость, чтобы были обеспечены дети, жизнь и пропитание для нас и для всего Израиля! Аминь!»

Здесь каждое слово дышит трогательной любовью к Б-гу и  народу. Леви-Ицхок с такой полнотой и силой чувствовал свое нераздельное слияние и с Б-жеством, и с Израилем, что не делал различия между ними. В каждом еврее, даже в грешнике, он видел и чувствовал Б-га. В каждом слове еврея ему слышался голос Б-га. Он сидел, повествует легенда, облаченный в молитвенную ризу и филактерии, и беседовал о мирских делах и о политике, ибо считал, что в беседах еврея о мирских делах, а также о политике тоже присутствует «дух Б-жий».

Он ходил по базарам и улицам и побуждал народ к покаянию. На этой почве случались иногда курьезы. Рассказывают, что, встретив человека, известного своими любовными похождениями, р. Леви-Ицхок схватил его за полу кафтана и сказал: «Покайся, и я стану тебе завидовать, ибо грехи твои зачтутся тебе тогда за добрые дела». Тот ответил ему: «Подожди, ребе, еще год, и ты будешь завидовать мне куда больше». В другой раз он обратился к первому встречному с вопросом: «Кому ты служишь?» Он надеялся услышать в ответ: «Б-гу Израиля». Но человек, не догадавшись, простодушно ответил: «Я служу у сапожника такого-то». Случалось ему и шутить с паствой. Однажды по окончании молитвы  он подошел к нескольким людям, молившимся явно рассеянно, не сосредоточиваясь на святых словах, и принялся приветствовать каждого по очереди, подавая руку: «Шолом алейхем!» Те были изумлены, но он объяснил им: «Чему удивляетесь? Ведь во время молитвы вы думали о своих делах. Ты вот, к примеру, мысленно был в таком-то городе, а ты – в другом. Теперь, по окончании молитвы, вы как будто возвратились издалека, и я говорю вам: Шолом».

4

Влияние и популярность рабби Леви-Ицхока были так велики, что Бердичев действительно стал центром хасидизма на Волыни. Со всех концов устремлялись люди к «Бердичевскому раввину», чтобы посмотреть на его Бгослужение, послушать его хасидскую проповедь. Проповедь раввина действовала так же неотразимо, как и его молитва.

Хасидская система р. Леви-Ицхока основывалась на той идее, что легла в основание хасидизма вообще: на идее универсального единства, единства Б-га и миpa. «Создатель, – утверждает р. Леви-Ицхок, – сотворил все. И Он тоже все!.. Он целостен и объемлет вселенную». «Бесконечный содержит в себе все миры и все ступени творения. Нет такой вещи на земле, будь то человек, животное или неодушевленный предмет, которая могла бы сказать о себе: “я”, ибо “я” в ней – это Б-г, а не она... Вся ее жизнь, все свойства – это доля Б-жества в ней». Б-г не закончил своего творения. «Каждый миг Он творит… Он непрерывно обновляет природу и во всякий миг вливает силы в свои творения, во все миры».

Установив свой взгляд на идею универсального единства, Леви-Ицхок переходит к существу самого Б-га, с одной стороны, и к связи между Бгом и миром, с другой

I. О Б-ге. «С одной стороны, разум нам подсказывает: Он – Бесконечный, Он – начало всех начал, и ни одна мысль не может Его постигнуть. Здесь Б-г бесконечно далек от нас. С другой же стороны, верующий должен знать, что Б-г близок к нам, он внутри нас самих. Он наполняет все миры и объемлет все миры, нет места, свободного от Него, ибо полон мир славы Его». Эти два атрибута Б-га Леви-Ицхок называет «двумя модусами: близости и дальности». При этом он не задается никакими вопросами. Просто утверждает: «Нужно верить в оба эти модуса».

II. О связи между Б-гом и миром. «Если все существующее заключается в Б-ге, то отсюда как бы вытекает мысль, будто оно так же вечно, как и Он; но такая мысль противоречит догмату, утверждающему, что все миры не изначальны, а сотворены». Это противоречие рабби Леви-Ицхок разрешает не с помощью простой, бесхитростной веры, а углубляется в философию, стараясь снять противоречие серьезным, продуманным соображением: «Вначале у Него возникло желание, и Он эманировал из Себя одну силу»; в этой силе, «связанной с бесконечным», считает рабби, заранее были скрыты (in potentia) все миpы, объявившиеся и обновившиеся в реальности потом.

Излагая свою идею, отнюдь не новую, развитую уже в иудеo-греческой философии и в кабале, Леви-Ицхок остался верен основному воззрению Бешта: «Все наверху и внизу есть совершенное единство». Эта идея пронизывает целиком мышление Леви-Ицхока, она запечатлена в каждом его суждении. Куда он ни обернется, его взору представляется полнейшее единство – в материальном телесном миpе точно так же, как и в духовном. Он созерцает телесный мир и видит нераздельность четырех стихий: огня, воды, воздуха и земли. «Если наблюдать их особенности, они (стихии) кажутся как будто противоположными друг другу; но когда созерцаешь их в корне, ибо они черпают жизнь из одного источника, видишь и здесь совершенное единство». Это же единство свойственно и духовному миру. Только одна сила, сила добра, действует во всем и объемлет мир. «А то, что мы наблюдаем как зло, есть лишь видимость, ибо чувства наши несовершенны. От Б-га, царящего над миром, исходит только добро». Б-г любовью управляет миром. Правда, бывают и страдания и горе, но они «ведут к любви, к благой цели», ибо нет зла в мире; «корень зла – это добро».

«Сефер а-Зхиройс». Межиров, 1794 год.

От этой идеи, в основе своей имеющейся и у Бешта («Зло есть подножье добра»), Леви-Ицхок приходит к «идее любви к жизни» и жизнерадостности. «Нужно всегда быть радостным», – повторяет он любимый завет Бешта, который призывал «удаляться от печали и радоваться в Б-ге».

На основе единства построена и этика р. Леви-Ицхока. «Даже заповеди об отношении к ближнему входят во всеобщее единство, созданное Всемогущим. Если мы верим, что Б-г – един и что мы происходим от одного корня, то отсюда следует долг каждого из нас делать ближнему добро и не причинять ему огорчений». На сем фундаменте возводит раввин свой конечный идеал, идеал пророков: «Все народы сольются в один народ и будут служить только одному Б-гу».

5

Еврей должен «возноситься к своему корню, к Источнику жизни». Должен связать себя с Б-гом, и тогда он поднимется «от ступени конечного к ступени бесконечного». Но как же человек, тленное существо, может соединиться с Бгом на уровне совершенного единства? Р. Леви-Ицхок подчеркивает, что в человеке «соединены два начала: жизни и смерти». Душа, «которая и есть разум, остается живой и нетленной, так как она всегда стремится к созерцанию Б-га; плоть же мертва, так как всегда жаждет плотского». Происходит вечная борьба между душой и плотью. Дух тяготится телом и рвется уйти, чтобы вознестись к источнику, к Б-гу; однако Б-г ввергает душу обратно в тело – конечно, до поры-до времени. Поэтому человеку остается только «превратить материю в форму», очистить и освободить плоть, чтобы «она могла подняться до степени души». Тогда человек сумеет вознестись к Б-гу, тогда и осенит его «дух, излучаемый Им, Благословенным».

На вопрос, как обратить материю в форму, р. Леви-Ицхок отвечает: при помощи служения Б-гу делом и мыслью. Система служения делом развита в духе бештовского принципа: «Г-сподь хочет, чтобы Ему служили всеми возможными способами». Если Б-г присутствует везде, и нет ничего вне Его, то отсюда следует, что человек должен служить Ему во всем. Он может возноситься к Нему при совершении всякого земного дела: в момент еды, питья, разговора и в момент выполнения житейских своих обязанностей. Нужно отрешиться от собственной личности. Если что-нибудь житейское огорчает человека, «пусть сокрушается не из-за себя, а только из-за того, что от этого он не может служить Б-гу, как хотел бы». Точно так же, если у него радость, пусть радуется не за себя, а оттого, что сумел как следует послужить Б-гу. И если он ест и пьет, пусть наслаждается тем, что благодаря этому останется достаточно здоров и силен, дабы в полной мере служить Создателю.

Мишна с комментариями р. Леви-Ицхока.

Бердичев, 1809 год.

О служении мыслью р. Леви-Ицхок говорит: «Пусть каждый из нас всегда думает о любви к Б-гу и страхе Б-жьем». Человек должен постоянно помнить, «что всякий миг Б-г вливает в него толику жизни и обновляет его». «Если человек одержим злым умыслом, то этим он отталкивает святую душу». Человек должен посвятить всего себя, душу и тело свое, служению Б-гу, служа ему всегда, везде, при любых обстоятельствах, ибо «Г-сподь, со своей стороны, охраняет его во всякое время и не оставляет ни на минуту попечением Своим».

Служить Б-гу следует «с чувством, с восторгом… С любовью и сильною страстью», с таким экстазом, чтобы дойти до «забвения бытия». Тогда можно достигнуть вершины святости, долгожданного единения с Б-гом.

«Любовь к Б-гу» совершенно заслоняет в этой системе раввинскую идею «страха Б-жия». Правда, и этот, совершенно особый «страх» есть необходимый ингредиент религии; но он – низшая ступень. Леви-Ицхок различает обе ступени следующим образом: тот, кто служит из страха, не лишен самомнения, но боится Высшей силы; тот же, кто служит из любви, способен совершенно отрешиться от своей личности.

Важнейшая форма служения Б-гу – молитва, которую еще Бешт сделал краеугольным камнем хасидизма. Когда человек предается молитве «всей душой и телом, он отвлекается от своей жизненности и возносится к Бесконечности»; тогда «душа его радуется освобождению от плоти и остается одна, излученная Им, Благословенным, и готовая вернуться к источнику, откуда излучена». Горячая, проникновенная молитва предохранит человека от словоблудия и сквернословия, ибо он подумает: «Ведь я только что вел беседу с Царем великим и грозным и готов беседовать вновь; как же я могу теми же устами изрекать недостойное и иметь от этого удовольствие?»

Служение Б-гу должно быть свободно от всякого корыстного намерения: нужно служить «не ради мзды в этом или загробном миpe», а из любви к Бесконечному. Поэтому в учении Моисея ничего не говорится о загробном воздаянии. Истинное удовлетворение и радость – в самом делании, в исполнении заповедей, ибо, служа Б-гу, человек «созерцает Создателя и может сподобиться того, чтобы в нем воплотился Создатель». Достигнув этой ступени, отрешившись от своей личности и проникшись целиком любовью к Создателю, «человек удостаивается свободного доступа во все высшие миры до конца жизни»; более того – его добрые дела влияют на высшие миры, на ангелов, на души, на все «вepxниe чертоги», ибо «все зависит от дел на земле».

В отношениях с ближним нужно соблюдать ту же чистоту помыслов и праведность, что и в служении Б-гу: следует вести свои торговые дела честно, не прибегать ко лжи, а руководствоваться единственно правдой. Не следует кичиться своей преданностью Б-гу, ибо для того человек и создан. Нелепо похваляться высоким происхождением, потому что «нечего хвастать тем, что досталось без труда». «Любовь и бодрость» – два качества, наиболее важные для людей.

6

Верный духу хасидизма, рабби Леви-Ицхок отводит цадику, «cвepxчеловеку», важное место в своей системе. Не только духовная жизнь, но и телесное естество цадика утонченнее, чище, ближе к источнику эманации, чем у прочих людей. Цадик читает в душе человека, словно в открытой книге. Он прозревает духовное начало в плотском, преображает это плотское, земное в духовное. Для него не существует ничего низменного: «он служит Б-гу и в плотских страстях». Он не мирится со злом и, «когда видит человека, обуянного его страстью к греху» отвлекает эту страсть, направляя ее на служение Б-гу. В его мироощущении нет ничего земного, каждое его слово возвышенно и свято. «Кто слушает его речь, у того просветляется разум».

Велика сила цадика. Неограниченная власть дана ему на небе и на земле. Все в его руке, все послушно его воле. «Даже Отец Небесный, если позволено будет так выразиться, не поступает лишь по Своей воле, и не все делается по мановению Его руки. Б-г сообразует Свои действия с волею цадиков любого поколения. Все творится по их указанию; им одним на свете дано изменять замыслы Творца».

Каждый цадик в своем поколении подобен Моисею: он призван руководить. Он проникается всей скорбью, всеми горестями поколения и предстает его заступником перед Б-гом. Он поддерживает в людях своего поколения бодрость, открывает им пути Б-жьи. Ради этого он часто странствует из города в город, чтобы поднимать дух народа, воодушевлять человечество идеалами добра. Он искупает грехи поколения и при этом способен не дрогнуть даже перед опасностью, грозящей собственной душе. Другими словами, он «преступает заветы Торы», чтобы только привести современников к Б-гу. В образной форме об этом говорил Бешт: «Кто хочет вытащить ближнего из грязи, тот сам должен опуститься в грязь, чтобы подать ему руку помощи». Порою цадик удаляется от миpa, отказываясь далее выполнять возложенный на него долг улучшать свое поколение. Впрочем, это тщетная попытка: грехи сами являются к нему и взывают к искуплению.

Мидраш с комментариями р. Леви-Ицхока. Минкович, 1799 г.

Если р. Леви-Ицхок, с одной стороны, в согласии с бештианцами своего времени высоко вознес культ цадика, то, с другой стороны, он не настаивал на абсолютном подчинении ему всех и вся, как то делали другие хасидские руководители, считавшие слепую веру в цадика непременным условием спасения души мирянина. Р. Леви-Ицхок вообще обошел этот пункт молчанием.

Цадик может и должен, по его мнению,  духовно возвысить и вернуть к Б-гу целое поколение даже без ведома, без желания последнего, ибо для того цадик и создан, таково его назначение на земле. Однако р. Леви-Ицхок, требовавший от всякого верующего непосредственного общения с Б-гом, естественно не мог проповедовать исключительный культ цадика, который умалял бы прямое общение, «мешал» ему. В этом смысле он расходился с Яковом-Йосефом, апостолом хасидизма. Последний утверждал, что человеку не дано непосредственно возноситься к Б-гу без помощи цадика, ибо лишь тот есть связующее звено между мирянином и Создателем.

Отличиями во взглядах на роль цадика в духовной жизни нации отмечено и жизненное поведение самого р. Леви-Ицхока и его единомышленников из бештианцев. Леви-Ицхока не прозвали ни «Магидом» (проповедником), ни «цадиком», – а это титулы, указывающие на особенную связь между «ребе» и хасидами; его просто называли «Бердичевский раввин», и под этим именем он известен по сей день.

Подводя итоги сказанному, можно отметить одну основную черту, характерную для всего учения р. Леви-Ицхока: это страстное чувство к Вседержителю и экстаз. Не стоит искать у него ту редкостную глубину абстрактной мысли, которой отличался его единомышленник и друг Шнеур-Залман из Ляд. Не найдете вы в проповедях Бердичевского раввина поэтического блеска и полета фантазии, присущих его современнику и земляку Нахману Брацлавскому. Многим единомышленникам р. Леви-Ицхока, и это не раз отмечалось, свойственно резко отрицательное отношение к раввинам и раввинизму. Даже наиболее сдержанный среди них, Нохум Чернобыльский, сказал однажды, что раввины «с большим казуистическим остроумием разрабатывают Тору, а злой дух крепко сидит в них и не терпит ущерба от их учения». Р. Леви-Ицхок, наоборот, признает казуистическую форму нужной для талмудической науки и особо подчеркивает: «Изощрение ума в Талмуде – дело, любезное Б-гу». В этом пункте он сходится с творцом системы Хабад Шнеур-Залманом, сторонником раввинского метода учения. Недаром оба носили звание раввина, указывающее на известную связь с официальным раввинизмом.

В области философского умозрения р. Леви-Ицхок, правда, не проявил большой оригинальности: он просто популяризировал известные положения кабалы и то, что заимствовал у предшественников. Вся сила его – в развитии идеи экстаза как центральной в хасидском учении и в религиозной практике.

7

«Любовь к Израилю» – страстная, негасимая – один из краеугольных камней системы рабби Леви-Ицхока. Израиль, в его представлении, – святой народ. «Никто не должен говорить дурное об Израиле, а должен искать ему оправдания».

Этому лозунгу – «Ищите оправдание многострадальной нации» р. Леви-Ицхок был верен до того, что в хасидском мире его прозвали «адвокатом Израиля». Каждое поколение – гласит учение хасидизма – имеет своего печальника и народного заступника на земле. На небе же заступником Израиля признан архангел Михаил. Однако не всякому поколению дано сподобиться и увидеть и услышать своего заступника. В большинстве случаев он скрывается среди сонма тех тридцати шести «тайных праведников», на которых зиждется мир. Р. Леви-Ицхок Бердичевский был не тайным, а явным предстателем нации. Он не выносил прокурорского тона обличителей народа. Никогда не мирился с гневными упреками, брошенными Израилю пророком Исайей: «Горе вам, преступное племя, отягченное грехом!» и другими подобными обвинениями. Переиначивая смысл некоторых близких по значению слов в этой тираде, он толкует ее по-своему: «О Г-споди! Почему караешь ты народ свой, Израиль?! Ведь это народ очищающийся, народ, которому тяжело совершать дурные дела. Это племя друзей Б-га, губителей злого духа. Оно приходит на помощь Всевышнему, возносит Б-га израильского, удаляется от гpеxa!»

Как высоко ценил р. Леви-Ицхок народ свой, видно из его изречений: «Дороги сердцу Г-спода слова детей израильских, даже и последнего грешника среди них»; «Израиль, пусть не исполняющий заветов Творца, все же лучше других народов»; «Bce высшие и низшие миры созданы для него» (Израиля); «По воле Израиля Г-сподь направляет мир»...

...Цадик читает в душе человека, словно в открытой книге. Он прозревает духовное начало в плотском, преображает это плотское, земное в духовное. Для него не существует ничего низменного: «он служит Бгу и в плотских страстях». Он не мирится со злом и, «когда видит человека, обуянного его страстью к греху», отвлекает эту страсть, направляя ее на служение Б-гу. В его мироощущении нет ничего земного, каждое его слово возвышенно и свято. «Кто слушает его речь, у того просветляется разум»...

Неотступная идея возвеличения нации, вера в ее центральное положение в мироздании проходят красной нитью чрез все «системы» иудаизма, где на первом плане не религиозный закон, а глубинное внутреннее чувство, экстаз. Эта идея берет свое начало у пророков, потом прорывается в Агоде, в кабале и в хасидизме. В разные эпохи она до какой-то степени наполняется различным содержанием и различными формами. В эпоху, когда евреи жили у себя на родине, свободные, обладающие высокой духовной культурой, более высокой, нежели у окружающих народов, отличаясь от древних язычников верой в Единого Б-га, эта идея, провозглашенная пророками, была продиктована сознанием духовной гегемонии еврейства и Сиона: «Из Cиoнa изыдет учение, и слово Б-жье из Иерусалима»; «И пойдут народы за светом твоим, и цари – за лучезарным сиянием твоим». В эпоху Агоды, когда народ утерял уже свою самостоятельность, когда нарастал «голус» с его бедствиями и унижениями, эта идея утешала, даровала бодрость: нечего, дескать, приходить в отчаяние, народ израильский! Теперь, как и ранее, когда ты жил еще на родной земле, ты – избранный среди народов, ты – единственный. К учению твоему еще долго будут припадать словно к источнику жаждущие правды Б-жьей, алчущие встать на путь добра. Есть смысл в твоих страданиях!..

Совершенно другое значение приобретает религиозно-национальная идея самовозвеличения в эпоху кабалы и позднее – в эпоху хасидизма. Здесь она поднимается на уровень мистического символа. Кабала и хасидизм не отличают Израиль от Б-га и Торы. Они буквально толкуют агодическую формулу величайшей в мире троицы: «Г-сподь, да будет Он благословен, Тора и Израиль – едины суть». Эта троица и есть центр мироздания, его материальной и духовной основ.

Рабби Леви-Ицхок дает свое объяснение этому единству Б-га, Торы и Израиля: «Шестьдесят мириад букв в Торе, шестьдесят мириад душ в Израиле, и каждая душа держится за букву Торы». Тора есть лишь проявление воли Б-жьей и разума Б-жья. «Когда занимаются Торой, то скрытый в ней Б-жественный разум сообщается человеку». Таким образом, народ израильский, составляющий единое целое с Б-гом и Торой, есть центральная ось, на которой держатся все миры.

Хасиды рассказывали массу поэтичных, часто и забавных историй о рабби Леви-Ицхоке, «заступнике за народ». Однажды ночью рабби ехал с еврейским извозчиком. На заре, уже перед самой утренней молитвой, он увидел, что возница снимает колесо, мажет ось дегтем и одновременно молится, облаченный в талес и при филактериях. Р. Леви-Ицхок пришел в восторг и воскликнул: «Владыка миpa! Смотри, как народ Твой израильский любит Тебя! Даже тогда, когда еврей мажет колеса, он не забывает Тебя и служит Тебе!»

Как-то во время большой ярмарки в Бердичеве р. Леви-Ицхок встал заполночь, взял с собою хлеб, мясо и вино и отправился на базар. На базаре все было объято мертвой тишиной. Еврейские и христианские торговцы отдыхали, растянувшись во весь рост, кто на своей повозке, кто под ней,  погрузившись в глубокий сон после трудового дня. Р. Леви-Ицхок подошел к одному еврею и потряс его за плечо: «Вставай, любезный! Пей и ешь! Немало ты трудился целый день, не грех тебе теперь подкрепить свои силы!» Еврей открывает глаза, оглядывается по сторонам и произносит: «Нет, не могу сейчас ничего есть, хоть и голоден, потому что не вижу, где вода для омовения рук; без нее я не смею произнести благословение Б-гу». У рабби Леви-Ицхока лицо просияло при этих словах. Он растолкал второго, третьего еврея, но получил все тот же ответ. Тогда он разбудил христианина и предложил ему подкрепиться, тот мигом вскочил на ноги и с аппетитом принялся уплетать мясо и хлеб. Ребе Леви-Ицхок бросился прочь в неописуемом экстазе, ворвался в синагогу и закричал: «Смотри, Г-споди, какая разница между Твоим народом и потомками Хама! А Ты еще недоволен Израилем и предъявляешь ему претензии!»

Его восторженная любовь к евреям доходила до того, что он часто позволял себе дерзости по отношению к Небу, когда речь шла о заступничестве за Израиль. Однажды, гласит шутливая легенда, посреди молитвы в день Рош а-Шона ребе обратился к Б-гу со словами: «Владыка миpa! Ежели ты сегодня собрался записать народ Твой израильский в книгу жизни, то знай: Тебе не возбраняется писать в праздничный день, ибо спасение человеческой жизни важнее соблюдения субботы и праздников. В противном же случае, я, Леви-Ицхок, Бердичевский раввин, запрещаю Тебе писать в день Нового года».

В другой раз он якобы объявил Всевышнему: «Если Ты будешь судить нас немилостиво, то мы, праведники и благочестивцы поколения, примем решение уничтожить жестокий приговор».

Раз в Йом Кипур р. Леви-Ицхок будто бы сказал с улыбкой: «Владыка миpa! Ты должен простить Израилю его грехи, иначе я выдам всем Твою тайну. Открою, что Ты носишь филактерии с неправильным текстом; ибо писано в Твоих филактериях: “Кто может уподобиться Твоему народу, Израилю, единственному народу на земле?” Однако если Ты не простишь ему его грехи, тогда он уже не единственный народ».

Вот так в душе р. Леви-Ицхока любовь к Израилю боролась с любовью к Б-гу. Недаром Борух Меджибожский говорил в этой связи: «По мнению рабби Леви-Ицхока, Б-г, да будет Он благословен, и по сей день остается неоплатным должником по отношению к любому еврею».

...Оттуда, из этой таинственной дали, должен прийти долгожданный Мессия, избавитель. Разве не обещано нам в талмудической Агоде, что Meccия придет в этот именно день, день плача и великого народного траура?! Не этот ли день должен стать днем великой радости и избавления! Стоит ли идти в синагогу проливать слезы и вздыхать о разрушении Храма? Вот-вот придет он, желанный освободитель. Еще немного, и появится он среди нас...

Не о материальных благах Израиля заботился р. Леви-Ицхок. Ибо что такое были для него земные блага! «Плотские наслаждения кончаются и исчезают без следа. В них нет совершенства».  Страдания Израиля в голусе сами по себе не страшны. Наоборот! Нужно возлюбить страдания, ибо они служат возвеличению Святого Имени. «Как чудесно и как любезно, как сладко и как приятно принять на себя удары, испытать страдания, которые способствуют возвеличению и освящению Его великого имени в миpе!» Если Леви-Ицхок и был озабочен чем-нибудь, то лишь духовной жизнью Израиля, которая умаляется в плену. «У всякого, одаренного способностью к познанию Творца, глаза должны источать реки слез, и сердце должно болеть неустанно о том, что гонения и мучительные заботы не дают нам достаточного досуга для науки – для Торы, для спасения души и для благих дел». Вместе с народом «и Шхина – в голусе». Только там, в стране отцов, где царят Святой Дух и Большого Разум, мы сумеем «служить Б-гу в наивысшей форме», только там «вознесемся на уровень Шхины».

В том-то и заключается смысл пришествия Мессии-избавителя: «Ибо тогда будут служить Б-гу Большим Разумом и постигать величие Творца во всей его бесконечности». С пришествием Мессии, по мнению Леви-Ицхока, всем взорам откроется светлое будущее: мир, полный добра, святости и чистоты. «Дух зла исчезнет с лица земли, и не будет грехов больше»; «Все познают Б-га, и все народы признают Его царство». Израиль поднимется тогда на высшую ступень духовности, он будет обитать «во внутренних чертогах, и ангелы будут у него вопрошать, что сделал Гсподь».

Рабби Леви-Ицхок, согласно завету древних, каждый день ждал пришествия Мессии. В трогательных образах описывает легенда это ожидание, полное несокрушимой веры и глубокой тоски. Вот наступает канун траурного дня 9 Ава. Солнце уже склоняется к закату, вечерние тени ложатся на землю. Евреи толпой теснятся в синагоге, готовясь к чтению потрясающих «Кинос», описывающих разрушение Храма, горести страждущего народа... Но где же рабби Леви-Ицхок? Отчего он не среди своей паствы, ждущей его с таким нетерпением? Р. Леви-Ицхок еще дома, давно уже стоит он у окна, и ничто не в состоянии сдвинуть его с места. Он погружен в думу. Взор свой он вперил вдаль и, кажется, пронизывает им небеса. Оттуда, из этой таинственной дали, должен прийти долгожданный Мессия, избавитель. Разве не обещано нам в талмудической Агоде, что Meccия придет в этот именно день, день плача и великого народного траура?! Не этот ли день должен стать днем великой радости и избавления! Стоит ли идти в синагогу проливать слезы и вздыхать о разрушении Храма? Вот-вот придет он, желанный освободитель. Еще немного, и появится он среди нас... Давно уже зашло солнце. Улицы объяты тьмой. А рабби все еще стоит у окна, погруженный в свою думу. Приходит служка из синагоги: «Рабби, уже давно пора читать Кинос!» P. Леви-Ицхок вздрагивает, пробуждается, точно от сна. Где же Он? Нет, не пришел! Опять перед ним голус, юдоль плача и скорби, Израиль, униженный и гонимый, а с ним и «Шхина в голусе». И р. Леви-Ицхок бежит в синагогу, простирается перед кивотом и с громким плачем начинает чтение Иеремиады («Эйха»): «Как остался одинок город Иерусалим»...

8

В 1793 году рабби Леви-Ицхок заболел. Слабое тело не выдержало напряжения вечно мятущегося, неугомонного духа. Болезнь отразилась и на его душевном состоянии. Р. Леви-Ицхок сделался предметом трогательного внимания и забот со стороны своих многочисленных почитателей. Даже из других городов приезжали хасиды и цадики, чтобы справляться о здоровье любимого учителя. Возносились горячие молитвы о ниспослании ему исцеления. Сам больной в это время, как рассказывают, быстрым шепотом читал молитвы из маленького молитвенника. Цадики-современники утверждали, что «на небе было тогда большое недовольство против Леви-Ицхока, ибо он в тот год слишком “дерзал против высших сфер”». Целый год тяжелый недуг угнетал плоть и дух р. Леви-Ицхока, и только по истечении этого срока наступило полное выздоровление.

Выздоровев, р. Леви-Ицхок продолжал с прежним рвением дело духовного совершенствования своей паствы, распространяя не только хасидизм, но и раввинское знание. В своей школе-молельне он читал молодым людям лекции о Талмуде и его комментариях. 

Он пытался также провести некоторые «реформы» в синагогальных установлениях. 1. Коэны должны благословлять народ и в праздник, совпадающий с субботним днем. 2. Только коэн призывается первым при публичном чтении Торы. 3. При чтении Торы призывается не более семи лиц. 4. Свадебный балдахин («хупа») ставится только у синагоги, но не у Дома учений. 5. Обряд обрезания должен производиться только в синагоге, а не дома... Леви-Ицхок боролся также против карточной игры, которой тогда многие предавались в праздник Хануки, ибо считал эту игру источником дурных страстей.

Великий жизненный подвиг, долгое истовое служение Б-гу создали Бердичевскому раввину в народе славу «святого». Известный его современник, цадик-чудотворец Яков-Ицхок из Люблина, говорил: «Я каждый день произношу особую благодарственную молитву Б-гу за то, что Он послал на землю такую высокую и святую душу, как рабби Леви-Ицхок». Борух из Меджибожа, гроза цадиков, говорил о Леви-Ицхоке: «Серафимы небес завидуют его величию, его любви и благоговению к Б-гу». Нахман Брацлавский, критически относившийся ко всем цадикам-современникам, был высокого мнения о Бердичевском раввине. Цадик Ицхок из Ворки, ученик названного выше люблинского чудотворца, говорил о Леви-Ицхоке: «Это – настоящий ангел». К числу почитателей р. Леви-Ицхока принадлежал и его товарищ по межеричской школе, впоследствии породнившийся с ним, Шнеур-Залман Лядыйский, творец «умозрительного» хасидизма, Хабада, во многом отличавшегося от экстатического учения бердичевского цадика. «Г-сподь, – однажды будто бы сказал Шнеур-Залман, – это цадик на небесах, а рабби Леви-Ицхок – цадик на земле». Когда между Шнеуром-Залманом и переселившимся в Палестину р. Авраамом Калискером разгорелась полемика по поводу сбора пожертвований для Святой земли, обе стороны обратились за разрешением спора к р. Леви-Ицхоку, и тот высказался в пользу своего белорусского друга, отозвавшись о нем как о великом праведнике и достойном преемнике «проповедника из Межерича». Когда вследствие происков миснагедов Шнеур-Залман был арестован и отвезен в Петербург в качестве опасного расколоучителя, он послал нарочного к р. Леви-Ицхоку в Бердичев с просьбой молиться за него. Сюда следует прибавить, что в 1798 году (время первого ареста р. Залмана) такая же опасность грозила и рабби Леви-Ицхоку как одному из главарей хасидского движения, на которых был подан донос в Петербург. По неточным известиям р. Леви-Ицхок был в числе тех цадиков, которых одновременно с р. Залманом арестовали и распорядились отправить в Петербург для допроса, но потом вернули с дороги и отпустили на свободу. 

Могила р. Леви-Ицхока в Бердичеве.

Из ближайших товарищей и учеников р. Леви-Ицхока, оставивших потом заметный след в развитии хасидизма, наиболее известны проповедник из Козеница рабби Исроэл Козницер, Шмуэл из Каменки и Арон из Житомиpa.

Рабби Леви-Ицхок скончался в Бердичеве в сентябре 1809 года и был похоронен на местном кладбище. На его могиле воздвигнут каменный «шатер» без всякой надписи. Но народ знал, что это – священное место упокоения «Бердичевского раввина». К его могиле приходили и приходят верующие, приходят в случае личного горя или в дни общественных бедствий, чтобы молить великого народного печальника о заступничестве перед Б-гом. Со времени смерти р. Леви-Ицхока в Бердичеве нет больше «раввина»; местные духовные пастыри не носят этого титула, а довольствуются более скромным званием «мойре ойроэ» (учитель, наставник в области закона). Один только «раввин», достойный этого звания, был в Бердичеве – рабби Леви-Ицхок, и сто лет, протекшие со дня его смерти, не дали другого, равного ему.

«Еврейская старина». 1909

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru