[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2004 АДАР 5764 – 3 (143)
СЕМЬ СТИХОТВОРЕНИЙ 
Ирина Якобсон
Начало войны
Дед сидит за столиком в купе,
Чистит острым ножиком редиску.
Жарко, полдень. Что война так близко,
Мы еще не знаем. Налегке
Едем в Брянск: купанье, воздух, дача...
Только мама почему-то плачет.
И потом мы слышим вдалеке
Взрывы и за лесом на болоте
Выстрелы… В соседском огороде
Роют щель, чтоб быстро при налете
Спрятаться. На отмель на реке
Истребитель с красною звездою,
Захлебнувшись в безнадежном вое,
Падает, не выйдя из пике.
Ночью возвращаемся в Москву...
В уголке нам уступают место
Семьи командиров из-под Бреста –
Их мужья втолкнули на ходу
В тамбур и ушли назад к границе...
Дети спят. Потерянные лица
Матерей мне будут долго сниться
Знаком, предвещающим беду.
Поезд мчится, еле светят лампы.
Женщины в халатиках и тапках,
Съежившись, сидят на жестких лавках.
А когда выходим на перрон,
У вагона нас встречает папа,
Говорит почти что виновато:
«Вот повестка, завтра мне на фронт».
ПОБЕДА
Мы проснулись от шума и стука дверей.
И от крика: «Вставайте – победа!»...
Вдруг заплакал за стенкою дядя Евсей,
В сорок первом бежавший из гетто.
И его утешал Николай, инвалид
На протезе, веселый и пьяный,
И наш дворник Прасковья
ворованный спирт
Наливала из банки в стаканы.
И пластинки крутили почти до утра,
Кто-то вынес ватрушки на блюде,
Обнимались и пели, и к нам со двора
В гости шли незнакомые люди.
Ночью ленты цветные взлетели во мгле,
Было небо высоким мольбертом.
И письмо от отца у окна на столе
Треугольным белело конвертом...
Годы минули. В Гомель вернулся Евсей,
Николая убили по пьянке,
Лишь Прасковья исправно рожала детей
И тихонько «стучала» Лубянке.
Уж не встретиться нам никогда и нигде.
Мы – в Израиль, в Германию, в Штаты.
А они – в ВПШ, КГБ, МВД,
Поглупей и попроще – в солдаты...
И в далеких краях довелось ли пристать,
Иль в российском остаться ненастье,
Мы так долго и трудно пытались понять,
Что такое всеобщее счастье.
Я недавно из Германии вернулась
Я недавно из Германии вернулась,
Был вояж комфортен и приятен,
Ну а если что и не сходилось –
Так светило тоже не без пятен.
Я была во Франкфурте и Кёльне,
Любовалась Одером и Майном,
Башнями и замками ландскнехтов,
До сих пор скрывающими тайну
Рыцарей. Прекрасный тур по Рейну,
Нежность виноградников зеленых,
Тонкость вин с изысканным букетом
Поколеблют и предубежденных.
Я была в Висбадене на водах.
В галереях, в зелени курзалов
Словно бы еще мелькают тени
Героинь тургеневских романов.
Я недавно из Германии вернулась.
Побывала в Бонне и Берлине,
Радости победы не осталось,
Гордости, пожалуй, нет в помине.
Я недавно из Германии вернулась.
И воспитан там народ, и аккуратен,
И в делах надежен, и уступчив,
Да и в обращении приятен.
Кажется почти невероятным,
Что когда-то они шли по Украине,
Что сжигали белорусские деревни,
Где тот пепел теплится доныне.
И представить просто невозможно,
Что они, по первому приказу,
Разнесли границы и таможни,
Двинув клином черную заразу.
Я недавно из Германии вернулась.
Шли бритоголовые неплохо,
Развивались красные знамена,
Задним ходом тронулась эпоха.
Параллельность в мире объяснима –
Чернота и наше застит небо,
Но спокойно мы проходим мимо
В теплый дом, где ныне вдоволь хлеба.
Я недавно из Германии вернулась.
Как понять, что нет таких пределов,
Где бы нас все это не коснулось,
Где бы память сердца не болела.
Что мне та Орша пыльная
Что мне та Орша пыльная,
Днепр не очень чистый...
Здесь не бывает курортников,
Порой забредают туристы.
Что мне та площадь базарная?
Просто фрагмент местечка.
Что мне соседка Беллочка
Шириною почти с крылечко?
Что мне та улица узкая,
Что мне тот дом неказистый,
Сад и деревья вишневые,
В жару опустившие листья?
Что мне старая яблоня
И твой след на тропинке мокрой?
Иногда приезжали в отпуск,
Навещали свекровь и свекра.
Да что мне Горки и Климовичи,
И что мне Витебск и Мозырь?
Евреи практически выбыли,
И передернут козырь.
Была ль соразмерной ставка,
В «зеро» открывшая двери, –
Про то нам расскажет сталкер,
Ходивший в зону потери.
Этот город чужой
Этот город чужой и чужие дома...
Только кажется,
здесь я когда-то бывала.
Перейдя через площадь, сбегала к реке
И по узкой тропинке спешила к причалу.
Ну а может, не так.
Может, шла через мост,
Солнце жгло, и натерли мне ноги
сандалии...
Но не все ли равно, где встречали меня
И, укрывши плащом, до утра целовали.
Ну а может, жила я в том доме большом,
Где отмытые стены блестят,
как скрижали,
И на лестнице темной ко мне приходил
Тот красивый...
Вот только не помню, как звали.
И все так же тюльпаны цвели по лугам,
Черепичные крыши на солнце алели,
И прабабки мои иль подружки мои
И молились, и песни еврейские пели.
Русские жены
Русские жены... Ах, русские жены!
За евреями шли вы от счастья до зоны…
И вздыхала свекровь:
ей до слез было жалко,
Что женится сын на какой-то нахалке
И что будут внучата теперь полукровки,
И косилась семья, и ворчали золовки.
Вы рожали детей и лечили поносы...
А когда на мужей приходили доносы,
Оставив Москву, в гарнизонах армейских
Стряпали струдл и «фиш по-еврейски».
И в палатах больничных сидели ночами,
На себя принимая и боль, и печали.
После долгих собраний,
партийных разборок
Им сластили пилюлю,
чтоб не был так горек
Хлеб, который потом
навсегда здесь оставив,
Вы, покинув свой дом,
уезжали в Израиль.
Там растили детей и искали работу,
До конца оставаясь судьбой и оплотом.
С фотографий семейных
смотрят чуть напряженно
Эти русские жены – еврейские жены.
ФРЕЙЛЕХС
Танцевали Васильев и Катя Максимова,
И не было в танце ничего объяснимого –
Ни костюмов еврейских,
ни манеры подчеркнутой,
Только все поражало,
восхищало до чертиков.
Танцевали Васильев и Катя Максимова,
И мелькали страницы из неповторимого.
Был рисунок изящен,
словно тонкое кружево,
Без нажима излишнего,
лицедейства ненужного.
Танцевали Васильев и Катя Максимова,
И не было в танце ничего ощутимого –
Ни акцента еврейского,
ни местечка забытого
И ни мальчика Боруха,
в Бабьем Яре зарытого.
Просто было показано
и движеньем, и взглядом,
И навеки ушедшее, и живущее рядом.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru