[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2004 ТЕВЕС 5764 – 1 (141)
ПАМЯТИ ДРУГА
Пятого декабря в Женеве скоропостижно скончался Шимон
(Симон) Маркиш, писатель, филолог-полиглот, литературный критик, публицист и
переводчик, видный специалист по античной литературе и крупнейший современный
исследователь русско-еврейской литературы.
Шимон Маркиш родился в 1931 году в Баку в семье знаменитого еврейского поэта и прозаика Переца Маркиша, расстрелянного в 1952 году, когда органами государственной безопасности по указанию Сталина был разгромлен Еврейский антифашистский комитет. Семья П.Маркиша – вдова и два сына – была сослана. После смерти диктатора Шимон Маркиш возвратился из ссылки в Москву. Ему удалось завершить образование на классическом отделении филологического факультета Московского университета. Маркиш – автор научных работ о Гомере, Плутархе, Эразме Роттердамском, многочисленных переводов с древних языков (в том числе комментированного перевода «Апологии» Апулея), блестяще написанной книги «Сумерки в полдень. Очерк греческой культуры в эпоху Пелопонесской войны» (1988) и ряда других исследований в области классической филологии. Его эрудицию, острый и парадоксальный ум ценили Анна Ахматова, Надежда Мандельштам, Борис Пастернак.
Но забыть трагическое прошлое нелегко. Быть в СССР человеком с «пятым пунктом» в паспорте тоже непросто. В 1970 году Шимон Маркиш навсегда покидает Советский Союз, некоторое время живет в Венгрии, пытается обосноваться в Израиле. В конце концов он поселился в Женеве и 23 года служил профессором русского языка и литературы на кафедре славистики Женевского университета.
В Женеве Маркиш выпустил на французском и русском языках книги «Эразм и еврейство», «Пример Василия Гроссмана», «Вас. Гроссман. На еврейские темы», подготовил к печати (совместно с Е.Г. Эткиндом) спасенный роман Гроссмана «Жизнь и судьба». В 1990–1993 гг. Ш. Маркиш выпускал в Мюнхене вместе с Э. Финкельштейном «Еврейский журнал».
Делом жизни Шимона Маркиша была русско-еврейская литература. По определению Маркиша (в его обширной и основополагающей, вызвавшей оживленную полемику статье в «Краткой еврейской энциклопедии», т. VII, Иерусалим – Москва, 1996), под русско-еврейской литературой подразумевается «художественное и публицистическое творчество на русском языке писателей-евреев, отражавших еврейскую жизнь с позиций самоидентификации со своим народом». В разные годы Ш. Маркиш опубликовал работы о Владимире Жаботинском, Осипе Рабиновиче, Григории Богрове, Семене Юшкевиче, о журналах «Восход» и «Рассвет»; практически он не обошел вниманием ни одного сколько-нибудь значительного русско-еврейского литератора, включая писателей советского и послесоветского периода, – от Исаака Бабеля до Фридриха Горенштейна и Асара Эппеля.
Нет больше Симы Маркиша, нет человека, которого мы любили и почитали, к которому обращались за помощью и советом.
Мир праху его!
Эйтан Финкельштейн, Борис Хазанов,
Владимир Войнович, Бенедикт Сарнов,
Жорж Нива, о. Игнатий (Андрей Крекшин),
Людмила Дымерская-Цигельман,
Михаил Пархомовский, Савелий Дудаков,
Сергей Юрский, Татьяна Бек,
Наталья Аверинцева, Иона Гальперин
Скончался Симон Маркиш. Последнее время он называл себя Шимоном. Это был мой самый близкий друг в течение пятидесяти лет. С июля 1954 года. Мы собирались обязательно вместе отметить наш полувековой юбилей. Не случилось.
Симон – сын Переца Маркиша, выдающегося советского еврейского писателя. Переца Маркиша расстреляли в августе 1952 года вместе с другими руководителями и членами Еврейского антифашистского комитета, и это вызвало тяжелейший перелом в сознании его старшего сына. Этот перелом, естественно, определил всю его дальнейшую жизнь. Стал причиной другого перелома, о котором скажу ниже.
Симон Маркиш принадлежал мировой культуре. Это был какой-то невероятный курс – курс классического отделения филфака МГУ в конце сороковых и начале пятидесятых. Позднее там учился и Сергей Аверинцев, Сережа, с которым Симон дружил. Последний раз мы втроем встречались и фотографировались три года назад. Это было в Женеве, где много лет прожил Симон…
Симон Маркиш – прежде всего великий переводчик с древних языков. Переводчик Плутарха, Платона, Лукиана, других античных писателей. Он переводил еще и с английского, с немецкого, с французского, с итальянского.
Потом была эмиграция в начале 70-х. И снова университет. На этот раз – Женевский. Двадцать с лишним лет. Это оказался долгий путь. Симон Маркиш стал гражданином Швейцарии. Преподавал русский язык, русскую литературу. В Женевском университете я его наблюдал тоже. Поразительная атмосфера была в отделении, возглавлявшемся выдающимся филологом-русистом, знатоком нашей литературы Жоржем Нива. Какие люди выходили оттуда! Какое братство! Если есть университетский дух в наше время, по-настоящему университетский, то это связано с такими людьми, как Симон.
Маркиш – еврейский человек. Я бы так сказал. Нерелигиозный, но еврейский. Осознание этого в полной мере пришло к нему довольно поздно. И на моих глазах. Трудное осознание. То был второй гигантский поворот в его жизни, ибо прежде круг его интересов определялся мировой культурой. Еще здесь, в Москве, в шестидесятые годы, Симон издал «Рассказы об Эразме из Роттердама». Там, в Европе, много лет спустя, в новом своем ощущении он создал другую книгу – «Эразм и еврейство». Его уже интересовало это. Теперь, когда закончилось его земное существование, Симон пребудет одним из самых крупных, если не самым крупным исследователем, проповедником русско-еврейской литературы. Он полагал что русско-еврейская культура вообще заканчивается (спорный, по-моему, момент) и ощущал это мучительно; он славил эту культуру и говорил: вы должны ее знать. Под его влиянием я участвовал в спектакле по пьесе Семена Ан-ского «Диббук», с ним консультировался, играя в «Диббуке» на парижской сцене. Последняя его книжка – «Родной голос». Это замечательное собрание произведений русско-еврейских писателей конца XIX – начала XX века с великолепным предисловием Симона. Книжка меня обожгла: я ведь не знаток этой литературы. Он меня в который раз познакомил с тем, чего я не ведал. Книга издана на Украине. Университетским опять же издательством. Она для меня – его прощальный привет.
Симон – общественный человек в высшем смысле слова. Его влияние огромно. У него осталось множество учеников. Я по телевидению объявил, что умер Маркиш, и телефон у меня с того дня все время звонит, и люди говорят: мы услышали… я с ним учился… я с ним встречался… Никто из тех, кто его знал, его не позабыл. Его жалкая квартирка в переулке возле Плющихи – малюсенькая комнатка и строгая бабушка. Квартирка эта собирала людей, которых трудно себе представить. Там я познакомился с Юрием Домбровским. Туда приводил своих друзей-актеров. И все они, уже без меня (я-то жил в Ленинграде), там застревали. Иосиф Бродский не был особенно щедр на похвалы. И все-таки он сказал: «Этот гениальный Сима Маркиш»…
Повторяю: Маркиш – общественный человек. Но он и человек одинокий. Ему как истинному мыслителю всегда необходимо было говорить и необходимо пребывать в одиночестве. Потребность в одиночестве противоречила его общительному характеру. Но и то и другое присутствовало в нем. Смерть настигла его в женевской квартире. Он был один, и только на третий день друзья смогли попасть в квартиру. Они уже понимали, что им предстоит увидеть.
…Помню, как мы сидели в небольшой компании у Симона в Швейцарии. Мы встречали старый Новый год, девяносто пятый. Это было за год до смерти Иосифа. И Иосиф был там, и есть памятная фотография, и бесконечно памятные ощущения. После того как Симон эмигрировал, мы не виделись 14 лет, потому что я был «невыездной», а он «невъездной». Но мы переписывались, перезванивались, и когда увиделись через 14 лет, оказалось, что ничто не прервалось и наш диалог продолжается, и я по-прежнему чувствую себя ведомым, а его – ведущим. По-прежнему узнаю от него, что надо читать, как понимать прочитанное. Ведь это из его рук я получил «Мастера и Маргариту», под его влиянием, и даже благодаря его суровой настойчивости, прочитал Томаса Манна. От него я узнал писателя, произведения которого теперь исполняю, – Владимира Жаботинского. Всё через него. Он больше ни разу не приехал в Россию. Я его очень звал. Нет, не приехал. Но, когда я был за границей, он приезжал ко мне. Далеко – иногда в Барселону, где мы снимали фильм «Чернов, Чернов» и где Симон сыграл роль старого официанта в испанском кафе. Он приезжал, и всегда это было веселье, это была радость, ибо общение с ним было безумно интересно.
Сам он никогда в учителя не напрашивался. Просто был учителем. Последний раз мы виделись в этом году в день его рождения в Брюсселе, где я давал концерт. Мы ели, пили, а потом на рассвете с нашим общим другом провожали Симона на Южном вокзале. Он уехал, а я вспомнил стихотворение, которое написал ему лет за десять до того, когда мы с ним тоже прощались.
Как мастер сработал скрипку,
Где нет ни одной скрепки,
Где на благородном клее,
Который сродни елею,
Все части срощены крепко,
Так я бы хотел кратко
И по возможности кротко
Проститься с тобой, брат мой, –
Я ухожу обратно.
На голове моей кепка,
Что ты подарил. Лодка
Скоро отчалит.
Водки выпьем еще – как в песне,
Много прошли мы вместе,
Нынче же чувствую – баста!
В разных мирах жить нам.
Вот подошла жатва.
Наш урожай скудный
Жертвой на День Судный
Врозь понесем. Часто
Вспомню тебя,
Только я не нашел толка
В этом Раю – Штаты, Франция или что там?
Я ухожу обратно.
Время бежит шибко.
Ты сохрани шапку,
Что я подарил – Шутка,
Конечно, была… Жутко
Мне без тебя. – Много
Вместе прошли. С Б-гом!
Давай поцелуемся трижды.
Слезой проблеснет надежда.
Сворачивает дорога.
Ты только держись, ради Б-га!
Ну, вот и простились,
Брат мой.
Сергей Юрский
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru