[ << Содержание ] [ Архив ] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2003 КИСЛЕВ 5764 – 12(140)
Филип Рот
(1933 г.р.) – американский писатель. Лауреат множества литературных премий. В 2003 году выдвигался на Нобелевскую премию. Приобрел широкую известность своей первой же повестью «Прощай, Колумб» (1959). Автор рассказов, романов, эссе. Пишет Ф. Рот по преимуществу о жизни еврейских иммигрантов в Америке на всем протяжении XX века. Рассказ «Битва за Аарона Голда» напечатан в сборнике «Лучшие американские рассказы 1959 года».
Битва за Аарона Голда
Филип Рот
В лагере было жарко. О чем-то щебетали две птички, а вдалеке Вернер слышал монотонный гул. Пока он тащился вверх по тропинке, гул становился все громче, и наконец он увидел впереди урчащий черный приземистый агрегат, около которого кружили человек пять мужчин. Мужчины делали дорогу. Тут Вернер и заметил, что идет не по грязи, не по траве, а по асфальту. Он поставил чемодан.
– А чем, по-твоему, я здесь, Анджело, занимаюсь, черт подери? – орал один из мужчин. На нем была клетчатая кепка, белая тенниска с надписью «Лагерь Лейксайд» на груди и рыжие брюки. – Ты хоть понимаешь, будет-то что? Анджело! Ты меня слышишь?
– Да слышу я тебя, Лайонел, слышу, – ответил смуглый крепыш в рабочем комбинезоне.
– А будет вот что: родители привезут сюда детей. Через пять дней, Анджело, через пять, чтоб им, дней.
– Слышу я тебя, Лайонел, слышу.
– И я, Анджело, хочу, чтобы они могли доехать на машинах прямо до коттеджей. Если ты не можешь доделать работу, я найму другого. Ты меня понял, Анджело?
– Я тебя понял, Лайонел. Я тебя слышу, и я тебя понял.
– Пять, чтоб им, дней, иначе я найду другого!
Анджело прошаркал к другому боку машины.
– Да, пять, чтоб им, дней, Лайонел. Все ясно. Хорошо. Пять, чтоб им, дней…
– Мистер Стейнберг! – позвал Вернер.
– Вернер! Вернер Самуэльсон! – Мужчина в кепке кинулся к нему, приобнял его потной рукой. В спортивной одежде он совсем не походил на того бизнесмена в сером костюме, который в марте неожиданно заглянул в гончарную мастерскую Вернера в Филадельфии и предложил ему работу. – Ну, как ты, Вернер?
– Жарковато у вас.
– Переодевайся и иди на озеро – окунись, Б-га ради, – ты же за городом. – Мистер Стейнберг неожиданно убрал руку с плеча Вернера. – Анджело! – И он кинулся за крепышом. – Вернер, – прокричал он на ходу, – мы с тобой потом поговорим... Анджело, бога ради!
Вернер не без труда отыскал новую гончарную мастерскую, где ему предстояло и жить, и преподавать. Приняв душ и распаковав чемодан, он уселся за гончарный круг, стоявший на веранде бревенчатого домика, и принялся мять и крутить кусок глины, превращая его то в вазу, то в тарелку, то в чашку, а ту – сначала в блюдце, а потом снова в вазу. С веранды ему были видно озеро, большое и синее, а за ним – холмы и пологие зеленые склоны Беркширских гор. Он вспомнил, что с 1940 года, когда немцы выгнали его из мастерской в южной Австрии, ему не случилось проводить лето за городом; последние четырнадцать лет денег от филадельфийской мастерской едва хватало, чтобы кое-как перебиваться, а уж ни о каком отдыхе и речи быть не могло. По сути дела, не предложи ему Стейнберг учить детей гончарному делу за шестьсот долларов плюс жилье и питание, Вернеру, видимо, пришлось бы опять во время жарких летних месяцев, когда заказчиков днем с огнем не сыскать, есть и вовсе раз в день. И в довершение всего, вполне вероятно, ему бы пришлось отказаться от единственного, что у него осталось, – от мастерской. А теперь, когда наступит сентябрь, он, с шестьюстами долларов в кармане, да если хоть чуточку повезет, может еще разок попытать счастья с мастерской. Да, его ожидают девять недель в обществе ста визгливых мальчишек, но все равно предложение Стейнберга было подарком судьбы.
На другом берегу озера, на верхушке белой деревянной вышки Вернер увидел человека в белых плавках, махавшего ему рукой. Он выглядел так, словно его взяли за волосы и окунули в бронзовую краску. Мистер Стейнберг упоминал о том, что больше Вернера будет получать только некий мистер Лефти Шульберг, инструктор по плаванию, – скорее всего, это он и был. Стейнберг сказал, что раньше Лефти Шульберг был профессиональным баскетболистом и в каком-то фильме про Тарзана боролся под водой с Джонни Вайсмюллером. Вернер увидел, что человек перестал махать рукой, подпрыгнул и бросился головой вниз с вышки в озеро, напоминая при этом, подумал Вернер, скорее самолет, чем чайку.
Гончарная мастерская находилась в дальнем конце лагеря, более чем в полумиле от входа. Дни мелькали один за другим, и Вернер слышал, как асфальтовый каток, грохоча, продвигается от подъездной дороги к самому лагерю. Не через пять дней, как того требовал мистер Стейнберг, а уже через четыре Анджело выровнял и заасфальтировал дорогу. Однако шум не прекратился. Это начинание пришлось по вкусу многим родителям, и мистер Стейнберг заасфальтировал и другие магистрали лагеря; парни Анджело должны были начать с дороги, спускавшейся серпантином к озеру Лефти Шульберга. Вернер радовался, что выбор не пал на тропинку, ведшую к гончарной мастерской.
В тот день, когда первая дюжина мальчишек вторглась в мастерскую Вернера, гул мотора – он был еще сравнительно далеко – не очень беспокоил. Предыдущим вечером Вернер узнал, что согласно расписанию каждый мальчик должен был проводить в гончарной мастерской три часа в неделю, но не более часа в день. В конце концов он пришел (понимая, что тем самым нарочно тянет время) к решению, что в первый день позволит им походить и поприсматриваться. Однако по истечении первого получаса, когда мальчишкам надоело ходить и присматриваться – один из них уже стукнул приятеля костлявым локтем по темени, – Вернер собрал их у гончарного круга и стал показывать, как работать с глиной. Пока он этим занимался, все двенадцать тупо смотрели на него. Чем слегка вывели его из равновесия.
– Это, – сказал им Вернер, – называется гончарным кругом. Покончив с терминологией, он не слишком уверенно переключился на историю. – Человек использовал его много сотен лет для изготовления красивых и полезных вещей.
На двенадцать мальчиков это не произвело никакого впечатления, они продолжали пялиться на Вернера. Он, хотя никакой необходимости в этом не было, откашлялся. – При помощи гончарного круга люди собственными руками создавали вазы и кувшины, чашки и блюдца, горшки и миски, сосуды и… и бутыли. Они делали такие большие сосуды, что в них запросто могли бы поместиться двое вот таких, как вы, мальчишек. – Толстый мальчик во втором ряду заволновался. – Но держали они в них зерно, иногда воду, – поспешно добавил Вернер, – только не мальчишек. – Послышался вздох облегчения.
– Люди – кто их знает, кто они были, – всегда старались, чтобы эти сосуды получились покрасивее и пофигуристее. – Кто-то хихикнул. – Они раскрашивали их золотым и алым, голубым и зеленым, а по бокам рисовали картинки – из легенд и преданий. Прошло сотни лет, и люди наконец поняли, насколько счастливее они были бы, если бы окружали себя красивыми вещами – прекрасными произведениями искусства.
– Послушайте, – крикнул мальчик в очках и бейсболке, которая была ему велика. – Послушайте, мистер Вернер, а можно я поработаю на круге? – Снова посыпались смешки.
– Да, – сказал Вернер. – То есть, нет. Не сразу. – Смешки перешли в ритмичную, с интервалами в полминуты, икоту. – Чтобы научиться им пользоваться, нужно время.
На это мальчик в бейсболке презрительно крякнул – непочтительность была умеренной, ею можно было и пренебречь, и Вернер, загнанный в угол, поспешно предложил: вместо того чтобы работать за кругом, пусть каждый возьмет по пригоршне глины, сядет на скамейку – их на веранде было несколько – и слепит, что захочет. Глину расхватали, и Вернер прошмыгнул на другую сторону веранды покурить – иначе ему было не выдержать; ему уже казалось, что на веранде не двенадцать мальчишек, а гораздо больше.
Он прикурил сигарету, бросил горелую спичку на дорожку и, чтобы успокоиться, стал считать желтые подсолнухи, клонившиеся на дорожку. Он курил долго, глубоко затягивался; вместе с дымом он вдыхал чуть заметный запах асфальта.
На середине второй сигареты он услышал три настойчивых свистка, затем еще три. Тут же на той стороне террасы загрохотали скамейки, зашаркали подошвы, а когда Вернер прибежал посмотреть, что случилось, половина мальчиков уже выскочили наружу, а остальные, повскакав со скамеек, торопились за ними следом.
Вернеру удалось ухватить одного мальчишку за синие шорты.
– Куда это вы?
– Чего? У нас сейчас плаванье, мистер Вернер. Дядя Лефти только что дал свисток. Нам пора плавать.
– Вот как?
– Слышите, отпустите меня, а? – Мальчик дернул головой в сторону зажатых в кулаке Вернера шортов.
– Извини.
Мальчишка рванул прочь, одним махом перескочив через три ступеньки. Вернер взглянул на озеро. На вышке Лефти Шульберг поднес ко рту мегафон и нацелил его на гончарную мастерскую.
– Парни с глиняной фабрики, давай сюда! Плавать пора! Бегом марш! – Мегафон держал мальчишек под прицелом. – Кто доберется сюда последним, получит по заднице!
Мальчишки завизжали, а Лефти расхохотался в мегафон.
Вернер оглянулся на скамейки: четыре из двенадцати кусков глины так и лежали комки-комками; еще пять были ловко скатаны – шары, очевидно, означали бейсбольные мячи. Два были блинами размазаны по скамьям. Один, по-видимому, так и задумывался блином, а на другом были вырезаны инициалы. Либо это была пепельница без бортиков, либо блин с инициалами. Так и не обнаружив двенадцатого куска, Вернер собрал остальные вместе и направился в кладовку. Но тут заметил, что в дальнем углу веранды что-то стоит на полу, и пошел туда. Это оказалась маленькая глиняная фигурка – судя по всему, рыцарь, на чьей груди красовались доспехи и чьи хилые ножки вряд ли сослужили бы ему службу в битве с драконом покрепче и пошустрее. Вернер смял все бейсбольные мячи и блины в один ком и, взяв шаткую фигурку рыцаря в правую руку, отнес все в кладовку.
Спустя несколько дней, которые выдались жаркие и солнечные, в мастерскую ворвалась та же дюжина мальчишек, но Вернер не стал спрашивать, кто слепил рыцаря. Он просто раздал глину и начал прохаживаться между скамейками. И, естественно, через пять минут один из мальчиков уже сидел по-индейски на корточках в углу, повернувшись к остальным спиной в линялой тенниске. Когда шесть раз просвистел свисток и все кинулись к озеру, Вернер подошел к мальчишке и сказал, что хочет с ним поговорить. Он спросил, как его зовут.
– Аарон, – ответил мальчик.
– А дальше как?
– Аарон Голд, мистер Вернер, – сказал мальчик. – Я теперь буду играть со всеми, обещаю.
– Что?
– Вы будете на меня жаловаться? – спросил Аарон.
Вернер ответил, что ему просто понравился рыцарь Аарона, и, если понадобится, он готов ему помочь.
– Можно мне одному поиграть? – спросил Аарон. – Дядя Ирв говорит, мы должны учиться играть вместе.
– Кто такой дядя Ирв?
– Он здесь старший – то есть старший вожатый. Он говорит, не надо нам играть поодиночке. И дядя Лефти то же самое говорит. Это вредно.
Вернер оглядел мальчика с головы до ног. Лет восьми, худенький, недокормленный, на вид усталый. Волосенки светлые, тоненькие – точно мишура, глаза огромные, карие, а на щеках удивительный светлый пушок, словно на персике.
– Тебе надо идти плавать.
Мальчик не пошевелился, только так низко склонил голову, что подбородок чиркнул по впадине на груди.
– Давай, отправляйся плавать.
Мальчик не тронулся с места.
– Да нет, – вздохнул Вернер. – Жаловаться на тебя я не буду, обещаю.
Вечер выдался жаркий, воздух был вязкий, и поэтому Вернер вышел прогуляться по дорожке. Он размышлял о том, как побудить мальчиков перейти от блинов и мячей к следующей стадии, и тут столкнулся с мистером Стейнбергом и Анджело. Мистер Стейнберг размахивал руками и тыкал ими в небо – так, словно злился на луну, а Анджело шел, засунув руки в карманы.
– …если родители хотят ездить по асфальту, значит и я хочу, чтобы они – я тебя умоляю – ездили по асфальту. Анджело, если ты меня не хочешь понять, может, кто другой поймет? Ты думаешь, что у меня тут, черт подери?
– У тебя тут лагерь, Лайонел, детский лагерь. Всё будет сделано, Лайонел. – Анджело дернулся в сторону. – Отпусти меня домой, а?
Вернер, не выходя из-под деревьев, поздоровался со Стейнбергом.
– Вернер! – Стейнберг тут же поспешил к нему. – Прогуляться решил, а, Вернер?
Вернер сказал, да, именно что прогуляться.
– Вот и хорошо, Вернер, – сказал Стейнберг. – А я как раз разговаривал с Анджело. Он будет асфальтировать твою дорожку, чтобы поспеть к родительскому дню. Вернер, сделай одолжение, как он начнет, води детей в обход, по траве, ладно?
Вернер кивнул.
– Очень хорошо, – улыбнулся Стейнберг. – Да, кстати, – будто бы между прочим продолжил он, – Лефти Шульберг сегодня утром слегка обиделся. Вроде бы мальчишка Голд пришел на плавание на пятнадцать минут позже. Ты уж подумай, что с этим можно сделать, а, Вернер?
– Что-что?
– Я вовсе не хочу сказать, что ты его задержал. Я детей знаю – они уж как заведутся или там заиграются… Ты уж напоминай ему, чтобы он вовремя уходил. – Он понизил голос и добавил доверительно. – Лефти говорит, мальчишка со странностями. Плавать его учить – сплошная морока.
– Со странностями?
– Ага. Сам понимаешь, родителям чего хочется – приехать и увидеть, что их чада плавают как рыбки.
Вернер ответил, что да, похоже, это так.
– Да только понимаешь, Вернер, – сказал, уходя, Стейнберг, – даже старина Лефти не может научить того, кого нет на занятиях.
– Мистер Стейнберг…
– Чуть не забыл, – обернулся Стейнберг. – К родительскому дню каждый из парней должен что-нибудь сделать. Родители хотят видеть, что они получают за свои деньги.
Вернер вспомнил мячи и блины.
– Должно быть, вы правы, мистер Стейнберг.
Прошла неделя, и каток переместился на тропинку к гончарной мастерской. А Вернер принял в мастерской первый закон. Он долго решал, насколько разумно устанавливать законы, но, окончательно зайдя в тупик, все-таки установил: больше никаких мячей и блинов. И теперь почти все мальчики решили, что они хотят вылепить. Большинство предпочло змей, на второе место вышли черепахи. Аарон был единственным, кто решил лепить человека. Какое-то время он лепил одного рыцаря за другим, потом принялся за большого рыцаря в доспехах, занесшего меч, но на кого – неясно. Поначалу он не мог решить, на кого. Вернер сказал, что это и не важно – раз того, в кого он метит, все равно он лепить не будет, но Аарон считал, что важно. Вернер предложил багряного дракона с шестью головами и двумя хвостами. Аарон помотал головой. Они обсудили это подробнее. В конце концов решили: пусть будет багряный дракон с шестью головами и тремя хвостами. На чем и согласились.
А в четверг на следующей неделе, минут через двадцать после того как мальчишки умчались на озеро, Вернер наткнулся на Аарона, сидевшего на корточках под скамейкой и сосредоточенно лепившего рыцаря.
– Аарон, ты что, свистка не слышал?
– Слышал.
– Так почему же ты не пошел плавать?
– Я работал.
– Дядя Лефти будет ждать. Давай, иди. Сейчас же.
– Не могу я, дядя Вернер. Вот, поглядите. – Он сунул глиняную фигурку Вернеру под нос. Ноги – хлипкие и недостойные рыцаря – стали крепкими и красивыми.
– И как это тебе удалось? – изумился Вернер.
– Вчера вечером, когда мы легли, я постарался представить свои ноги, дядя Вернер. Они вовсе не похожи на те, что лепил я, вот я их и переделал. Дядя Вернер, можно я останусь и их закончу?
Вернер промолчал.
– Можно я их закончу?
– Разумеется, – сказал наконец Вернер. – Ты что, думаешь, я на стороне дракона?
Вернер не зря опасался, что вечером у него будут гости: так оно и вышло.
– Вернер! – В дверном проеме мастерской возник Стейнберг. – Тебе еще повезло, что пришел я, а не Лефти.
– Заходите, мистер Стейнберг, – сказал Вернер. – А то мошкара налетит.
Стейнберг захлопнул сетчатую дверь. Пришлось начинать заново.
– Говорю, повезло тебе, что не Лефти пришел. Он рвет и мечет из-за того, что этот парень Голд вообще не пришел сегодня плавать. Он всех собак спустил на мальчишку, а теперь хотел и к тебе явиться. Я сказал ему, что сам разберусь.
Вернер промолчал: разберется, это что значит – уволит?
– Слушай, Вернер, давай начистоту. Это хорошо, что ты так ответственно относишься к работе, за детьми присматриваешь, и все такое. Только вот чего нам здесь не надо – так это одностороннего развития. Я об этом и родителям говорю, да и они сами хотят того же: чтобы в лагере было всестороннее воспитание, понимаешь? А если ты, Вернер, будешь разрешать одному мальчишке весь день возюкаться с глиной, что, черт возьми, скажут мне родители? Я тебя умоляю, давай взглянем на это трезво: одни только глиняные горшки их не устроят.
– Мальчики горшков не делают. – Вернер снял с полки рыцаря Аарона, еще не вполне законченного.
– Это хорошо, Вернер, очень хорошо. Только не говори мне, что на такое уходит сорок часов в неделю, – ухмыльнулся Стейнберг.
Вернер не мог решить, отвечать или нет.
– Почему, собственно? – сказал он наконец.
– Да я тебя умоляю – мы за семь дней заасфальтировали всю подъездную дорогу целиком и еще стоянку. За семь дней, а ты стоишь тут и спрашиваешь, почему бы мальчишке не тратить сорок часов на то, чтобы – тоже мне дело – слепить пару ног. Ты, Вернер, шутки со мной не шути.
– А я и не пытаюсь, – помимо воли выпалил Вернер.
– Ты, черт возьми, чем, думаешь, я тут занимаюсь? Ты больше парнишку не задерживай – я такого не потерплю! Лефти говорит, он знает, ты парнишку нарочно так долго держишь. – Мистер Стейнберг выдержал паузу. – Не стану повторять, но он черт знает что наговорил про тебя и этого мальчишку. – У двери он обернулся. – Вот что я тебе скажу: если каждый из мальчишек к родительскому дню что-нибудь сделает, лето мы закончим вместе. Если Голд вылепит эту штуковину с ногами что надо, тем лучше! – Он хлопнул дверью, и лампочка над головой Вернера закачалась.
Той ночью пошел дождь, холодный и противный, лил он четыре дня, и озеро стало мрачным и бурым. В первое дождливое утро Вернер с веранды наблюдал за тем, как мальчики в плащах и прорезиненных шляпах идут колонной по одному в спортзал «для занятий, предусмотренных в дождливую погоду». Впереди вышагивал с непокрытой головой и в брюках, аккуратно заправленных в армейские сапоги, Лефти Шульберг, а за ним, словно пристегнутый цепью, плелся мальчик в чересчур широком желтом дождевике и черной шляпе. Он нес, обхватив обеими руками, как обмочившегося младенца, баскетбольный мяч. Шел он не в ногу.
– Раз-два! – громогласно начал отсчет Лефти.
И дети радостно подхватили:
– Раз-два! Три-четыре! Раз-два… Три-четыре…
И тут вся колонна хором захихикала.
– Эй, Голд, живот-то втяни!
Остальные мальчишки покатились со смеху. Аарон чуть не выронил баскетбольный мяч.
Утром четвертого дня, проснувшись, Вернер понял, что дождь перестал: на дороге гудел каток. Чтобы не наткнуться на мистера Стейнберга, Вернер пошел на завтрак попозже. Стейнберг со своими требованиями поторопиться не шел у него из головы все эти четыре дня, и он наконец пришел к решению: в конце концов Стейнберг – его работодатель, он ему платит зарплату, а Вернер всего лишь наемный рабочий. И в это лето ему совсем не светило, чтобы его уволили.
В то утро Вернер сказал в конце занятия мальчикам, что хочет попросить их об одной услуге.
– Ничего особенного, – сказал он. – Я просто хотел бы, чтобы те, кто работает медленно, постарался прибавить темп. Хоть немножко. – Он повернулся к Аарону спиной. – Мы все хотим, чтобы к воскресенью, когда приедут наши родители, у нас были законченные вещи… – Говорить во множественном числе ему казалось полным идиотизмом. – Разве не так? – добавил он. Это известие никого в ужас не привело.
Он не успел продолжить, потому что раздались три свистка, потом еще три и послышался оглушительный крик:
– Плавать! Парни, вперед! Бегом марш! – Мальчишки побросали свои работы и кинулись на улицу. – Плавать! Все-все! Вас, сэр Ланцелот, это тоже касается!
Вернер поднял голову и взглянул на озеро. Лефти Шульберг помахал ему с вышки. И снова поднес ко рту мегафон. – А ну, шевелись! Бегом марш!
Вернер наблюдал за тем, как с визгом и криками мальчишки мчатся к берегу. Вот и упитанные ляжки последнего мальчишки скрылись за мысом.
– Дядя Вернер!
Вернер обернулся.
– Аарон! Аарон, ты сейчас должен идти плавать. Давай, отправляйся.
– Дядя Вернер, – сказал мальчик сердито, – я быстрее работать никак не могу.
– Слушай, Аарон, сейчас не время объясняться. Лефти ждет.
– Я к воскресенью не успею, дядя Вернер! Просто не успею.
– Придется. Всё, Аарон, иди!
Вернер подтолкнул его в сторону озера. Мальчик развернулся.
– Послушайте, дядя Вернер, вы за кого?
– Что? – выдохнул Вернер.
– Вы за кого – за меня или за дракона? – Глаза мальчика потемнели.
Вернер легонько шлепнул его.
– Ладно, ладно. Можешь быстрее не работать. Теперь – к Лефти. Бегом марш! – Вернер отвернулся и пробурчал себе под нос. – А если кто заплачет…
– Огромное вам спасибо, мистер Вернер, – раздался вопль со стороны озера. Вернер повернул голову – уголком глаза он видел, как Аарон бежит со всех ног, – и разглядел на вышке Лефти. Тот, прижав руку к груди, ни с того ни с сего отвесил Вернеру низкий поклон.
Родительский день был в воскресенье, но к пятнице жужжание катка – ни дать ни взять надоедливая муха – достало Вернера окончательно. После обеда он выглянул посмотреть, как далеко продвинулись рабочие Анджело. Низенький человек с косой шел вдоль тропинки и медленными уверенными движениями сносил под корень подсолнухи. Это был сам Анджело.
– Как вы полагаете, вам еще долго? – спросил его Вернер. Анджело встрепенулся как испуганная белка и покосился на него через плечо.
– Я вам так скажу, если Стейнберг упрется, – он снова покосился через плечо, – мы всю эту работу в десять минут закончим.
– Понятно.
Анджело опять покосился.
– Ага, а потом закатаем в асфальт треклятое озеро. – Тут на дороге внезапно появился мистер Стейнберг. Анджело поплевал на ладони и снова принялся рубить подсолнухи.
Вовремя скрыться в мастерской Вернер не успел.
– Вернер, Вернер! – закричал мистер Стейнберг. – Анджело закончит вам вашу тропинку к концу дня.
Вернер взглянул на него и сказал, что очень рад.
Мистер Стейнберг, перепрыгивая через ступеньки, взлетел на веранду.
– Хочу вас поблагодарить: Лефти говорит, теперь все ребята приходят вовремя. – Мистер Стейнберг хихикнул. – Дети, они такие – у них надо над душой стоять, не то они будут слоняться без дела.
Вернер пошел в мастерскую. Мистер Стейнберг последовал за ним. Вернер все это время молил Б-га, чтобы Стейнберг сюда до родительского дня не зашел: Вернер хотел быть уверенным, что лето они доработают вместе.
– Что ж, все выглядит вполне неплохо, Вернер, вполне неплохо.
Он подошел к полкам и вертел в руках законченные работы. Визит был явно неслучайный.
– Чертовски симпатичная пепельница, – сказал мистер Стейнберг.
Вернер дал ему понять, что делает кое-что и для себя.
– Чертовски симпатичная змейка, Вернер, чертовски симпатичная.
Мистер Стейнберг молча проверял остальные полки.
– А это что? Это что такое?
Вернер поднял глаза.
– Это не закончено.
– Не закончено? Чье это?
Вернер помедлил.
– Аарона Голда, – сказал он.
– А когда он собирается заканчивать? – Стейнберг вертел в руках безрукого и безглавого рыцаря. – Завтра?
– Завтра у него занятий нет.
– А что же он, черт возьми, родителям покажет? – Мистер Стейнберг набычил голову. – Что, я вас спрашиваю?
– Вот это.
– Вот это? Вернер, да ты что, ты, черт возьми, в какие игры играешь? Слушай, я человек занятой. Я плачу хорошие деньги за то, чтобы работа была сделана. – Он стиснул в кулаке незаконченного рыцаря. – Анджело дороги вовремя делает. Лефти детишек вовремя плавать выводит. И – я тебя умоляю – им не надо говорить, что делать. – Он швырнул рыцаря на стол. – Вот погоди, вот Лефти узнает про эту чертову штуковину. Ты сам-то погляди! – Он уставился на
Вернера. – Я, Вернер, сыт по горло… В какие игры вы с этим
поганым мальчишкой играете? 
Он резко развернулся и вышел, с грохотом хлопнув дверью, прокричав уже снаружи. – Я тебя умоляю!
Все было кончено. Вернер закурил. Мистер Стейнберг сыт по горло, но он его не уволил – даже не упомянул об этом. Вернер вертел в руках недоделанного рыцаря и думал о том, что же на уме у мистера Стейнберга. Несколько минут он ломал голову – и вдруг его осенило: родительский день на носу. В лагере не может быть всестороннего воспитания, если в нем завели гончарную мастерскую, а преподавателя в ней нет. Итак. Мистер Стейнберг его своими «я тебя умоляю» чуть с землей не сравнял, но уволить не уволил. А уж после родительского дня, когда инцидент забудется и никакие крайние сроки поджимать не будут, его уж точно не уволят. Так что свои шестьсот долларов он получит.
Вернер разглядывал рыцаря. Действительно, что бы сказал Лефти, увидев эту штуковину? Он мог подумать лишь одно: битву за Аарона Голда – а Лефти, безусловно, считал это битвой – он проиграл. Лефти наверняка проигрывать не любит, но Вернер настоял на своем, так что если для Лефти это не был проигрыш, то в лучшем случае – ничья. Но Лефти, вероятно, и ничья не устроит. Может, он придет и даст ему по морде. Нет, Лефти на такое не пойдет. Слишком уж это просто. Но что-нибудь он придумает. Только что? Ответ пришел мгновенно: вероятно, Лефти отравит Аарону Голду жизнь. Он на это способен.
Вернер перекладывал рыцаря из руки в руку. Он потушил сигарету, встал, пошел к ящику с глиной, отколупал большой кусок. Вернувшись к столу, он взял рыцаря и приступил к работе. Через десять минут он уже приделал шею и голову. Потом взялся за руки, но сначала задумался о том, на какую из невидимых голов невидимого дракона нацелить меч. Вариантов было несколько.
– Ладно, – произнес он вслух. – Не умничай. Меть ему в пузо, не промахнешься.
К девяти утра воскресенья температура подскочила до тридцати градусов. Вернер, обливаясь потом, расставлял на полках работы мальчиков. Повернулся, чтобы взять стакан с водой, и увидел, что в дверях мастерской стоит Аарон Голд; в последний раз он его видел за день до визита Стейнберга.
– Здрассьте, – сказал Аарон. На нем были отутюженные, только что из прачечной, тенниска и шорты, светлые волосы аккуратно приглажены. Образцовый ребенок.
– Аарон, ты же должен быть на завтраке.
– Я сбежал.
– Почему?
– Так захотелось.
Вернер шагнул к раковине.
– Воды хочешь?
– Нет.
Вернер выпил сразу полстакана.
– Если тебя хватятся, будут неприятности, – сказал Вернер.
Аарон смотрел широко раскрытыми глазами куда-то в район пупка Вернера. Он сначала согласно кивнул головой, но тут же яростно замотал ею из стороны в сторону, сам удивляясь своему упрямству. Вернер пошел к полкам, чувствуя, как по позвоночнику течет тоненькая струйка пота. Наконец он повернул голову к Аарону.
– Подойди-ка сюда.
Аарон словно на коньках скользнул к нему.
– Что? – спросил Аарон. От него пахло зубной пастой.
Вернер ткнул пальцем на полку.
– Гляди.
Посреди верхней полки стояла линованная каталожная карточка с надписью:
РЫЦАРЬ,
ПОРАЖАЮЩИЙ ДРАКОНА
Аарон Голд
Рядом с карточкой стоял рыцарь, с руками и головой. Аарон посмотрел на рыцаря, потом на Вернера и снова на рыцаря. Тенниска Вернера намокла и липла к телу.
– Он теперь с руками, дядя Вернер.
– Угу.
– Он теперь с руками.
Вернер кивнул.
– Кто ему сделал руки?
– Я, – ответил Вернер.
– Он теперь с руками, – повторил Аарон.
– Не думал же ты, что он будет сражаться без рук, – сказал Вернер, не спуская с него глаз.
Аарон не шевелился. Вернер протянул руку к его плечу, но Аарон отпрыгнул, словно они играли в салочки, и, если бы Вернер до него дотронулся, то Аарону пришлось бы водить.
– Аарон…
– Вы его испортили, – закричал вдруг мальчик, вцепившись в свои светлые волосенки. – Вы его испортили. – Он кинулся к сетчатой двери и стал колотить по ней ногой. – Вы его испортили, испортили…
Выбежал на улицу и помчался по берегу озера – так спасается из горящего леса дикий зверек.
Вернер плюхнулся на стул. Он ощущал запах собственного пота. В руке у него был рыцарь – он и не заметил, что снял его с полки. Поставив рыцаря на стол, он внимательно осмотрел его, словно это был скульптурный шедевр. С минуту он рассматривал его, после чего, как кувалдой, стукнул по нему кулаком. Фигурка разлетелась на мелкие кусочки, а он все крушил и крушил их. От рыцаря осталась лишь глиняная пыль, а он никак не мог остановиться. Разбил в пух и прах – куда до него дракону.
Час спустя Вернер уже побросал вещи в чемодан, надел чистую рубашку и старый вельветовый костюм. Распахнув ногой сетчатую дверь, он вышел и тут заметил, что правая рука все еще в глине. Вернулся, оттер ее, снова взял чемодан и покинул мастерскую.
В лагере было жарко. Над новой дорогой, черной и еще липкой, струилось марево. Откуда-то от озера доносился гул машин, и Вернер, минуя озеро с чемоданом в руке, покосился в ту сторону. Черные, красные, бежевые машины медленно катили к озеру, останавливались у лодочного сарая, а на вышке стоял Лефти Шульберг, как всегда в белых плавках, и что-то говорил в мегафон. Похоже, Лефти собирался продемонстрировать родителям и детям какой-то особенный прыжок. Он громко приветствовал публику в мегафон.
– Как дела, Майк? Усади своих родителей вон там… Ага, вот умница… Джефф, приятель, ну что? – Имена сыпались снопами искорок и тут же гасли в удушающем зное. – Арти, молодчина… Привет, Джо, ты как?… Ба, а это кто у нас? Голди! Как дела, Голди, дружок? Это твои родители? Отлично, давай, сажай их впереди. Рад встрече!
Лефти помахал мегафоном родителям Аарона Голда. Мистер Голд в белой рубашке и серых бермудах помахал в ответ, миссис Голд кивнула. К их сыну, здесь, похоже, относятся неплохо.
А Вернер шел по раскаленной извилистой дороге прочь из лагеря.
Перевод В. Пророковой
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru